Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Нет, не объяснишь — и глухая ненависть к немцам становилась от того лишь сильнее…

Теперь она выплеснулась в стремительном и внезапном для врага рывке. Еще накануне Чуфаров принял смелое решение снять гусеницы, не задействуя поврежденное справа направляющее колесо. Гусеницы же развесили по всему корпусу, чуточку усилив защищенность машины… На голых катках с резиновыми бандажами танк идет заметно быстрее — чем и воспользовался мехвод, выжав максимум из четырехсотсильного движка! «Бэтэшка» Чуфарова вылетела вперед выпущенным из пращи камнем, стремительно сближаясь с линией «двоек»; появление советской машины немцы откровенно прозевали… Впрочем, ближний к танку старлея панцер уже начал доворачивать башню. Но Федор, приникший к панораме и уже поймавший германца в дергающееся на ходе перекрестье прицела, первым нажал на спуск.

— Жрите, твари!!!

Старлей не промахнулся — часть его трассеров уткнулась точно в лобовую броню немца; пули заплясали на ней яркими огоньками. Но конечно, патрон Б-32 калибра 7,62×54 не способен пробить 14,5 миллиметров крупповской стали… Однако же ударила очередь крепко, словно зубилом; возможно, какая из пуль смогла разбить оптику или залетела в смотровую щель — пуля ведь, как известно, дура… В любом случае, расходящийся пучок немецких трассеров стегнул с опозданием и резанул воздух уже за кормой. А «бэтэшка» Чуфарова, дав пару очередей в сторону всадников, проскочила мимо цепочки панцеров — и стремительно завернула к немцам в тыл. Никогда не гонявший мехвод на сей раз лихо завернул танк в крутом вираже, подняв за собой фонтан земли… И заодно сбил корпусом шарахнувшегося в сторону, но не успевшего увести коня от удара немца; удивительно мощный толчок сотряс машину одновременно с отчаянным вскриком, раздавшимся слева… А командир, досадливо дернув ушибленной при развороте щекой, отрывисто рявкнул:

— Михалыч, короткая!

Сцепив зубы от напряжения, Григорий судорожно оттормозил — а старлей резанул длинной точно по корме вражеского панцера. Их с «бэтэшкой» разделяло меньше ста метров — и очередь танкового «Дегтярева» вскрыла тонкий броневой лист, словно бумагу… И воспламенила бензин — отчего пламя вдруг с силой ударило вверх сквозь жалюзи над движком «двойки»!

Но следующая очередь — очередь бронебойных снарядов калибра двадцать миллиметров — ударила уже в «бэтэшку».

Земина спасла усиленная в лобовой проекции броня БТ-7 и полетевшие во все стороны гусеничные звенья, разбитые страшным ударом — но немного его погасившие. Однако башня с ее массивной танковой подушкой была развернута к врагу левым бортом; со ста метров немец насквозь прошил пятнадцать миллиметров советской брони… Раздался страшный шлепок о живое — и отчаянный, полный потустороннего ужаса вскрик; так кричат только смертельно раненые.

Сверху на танкошлем мехвода потекла парная кровь…

Михалыч, еще не пришедший в себя от ужаса после того, как ему прямо в лоб летел пучок смертельных трасов, так и не отважился спросить — остался ли кто живой, или нет. Мехвод про себя понял, что погибли оба его товарища… Хотя на деле подавшегося к пулемету Чуфарова закрыл казенник пушки. Старлея тоже ранило — но уже осколками смятого казенника; а вот короткую жизнь стоявшего слева башнера немцы все же забрали.

Земин судорожно сглотнул — он замер в нерешительности в остановившемся на месте танке ожидая, что немец его вот-вот добьет. Однако фрицы, зафиксировав попадание и убедившись в том, что странный «Микки Маус» больше не шевелится, уже покатили вперед, давить поляков… Потянулись вперед и австрийские кавалеристы, остановившие было атаку на этом участке — в 4-й «легкой» дивизии вермахта служат именно австрийцы бывшей «быстрой» дивизии.

Кто-то из них, впрочем, решил спешиться и осмотреть панцер большевиков на предмет трофеев…

Вот спешенные всадники и вывели мехвода из ступора. Григорий не рассчитывал, что его возьмут в плен после того, как экипаж положил несколько фрицев бронебойно-зажигательными пулями — и протаранил одного из конников. И ведь на сей раз животный ужас сам собой переродился в отчаянную ненависть к врагу; Михалыч уже похоронил себя вместе с товарищами, отчаянно жалея оставшихся без отца детей… Но в тоже время ему очень остро захотелось воздать немцам и за себя, и за экипаж.

— Врете гады, врете! Еще не вечер…

Опытный мехвод мгновенно запустил заглохший от удара движок, заставив шарахнуться в сторону любопытных фрицев — и рванул вдогонку подбившему его «бэтэшку» панцеру. Сколько там их разделяло — метров триста? Для разогнавшегося на катках БТ-7 не расстояние! Шарахнулись в сторону спешившиеся кавалеристы — но умело бросив машину в сторону, Григорий зацепил одного бортом, с удовлетворение доведя личный счет до двух гансов.

Расстояние до германской машины сократилось за считанные секунды…

— А-а-а-а! Получите, твари!!!

Немцы заметили опасность и принялись разворачивать башню в сторону вдруг ожившего «Микки Мауса» — но успели дать лишь короткую, неприцельную очередь. После чего разогнавшаяся до шестидесяти километров в час, четырнадцатитонная махина «быстрого танка» с оглушительным грохотом впечаталась в борт девятитонной «двойки» у самой кормы! Крупповскую броню вмяло, словно гигантским молотом, щедро плеснул бензин — а панцер швырнуло в сторону с такой силой, что он буквально перевернулся на бок и практически сразу задымил…

Мехвод не мог выжить при столь жестоком таране — да он и не пытался; а вот Чуфаров, успевший прийти в себя и осознать замысел Михалыча, только что и смог сжаться у задней стенки башни. При таране его безжалостно швырнуло вперед — но, закрыв голову предплечьями, словно боксерским блоком, старший лейтенант избежал летальных травм. Руки его были сломаны — но все же он уцелел, лишь потеряв сознание.

Глава 20

Старшине Фролову едва удавалось справиться с Орликом — незамысловатое прозвище конь получил от породы орловских рысаков, представителем которой он и является. Но обычно послушный Сергею конь теперь испуганно ржал, всхрапывал и рвался под седлом — так и норовя броситься в сторону от горящих вокруг зданий… Лошадью всегда тяжело управлять при пожарах, не говоря уже о бомбежке — а такой бомбежки, что случилась сегодня днем, никто из красноармейцев 5-й кавалерийской и не знал. Включая и «ветеранов» Фотченкова, сражавшихся на Кортумовой горе… Взрывы, огонь (и даже шум авиационных моторов над головой!) пугают самых смелых животных — рвущихся в стороны и не слушающихся всадников.

Наверное, всем было бы куда проще и легче, если бы Шарабурко использовал своих кавалеристов в качестве «драгун» — этакой конной пехоты, спешив бойцов перед боем. То есть так, как это делал ранее выбывший по ранению Фотченков… Однако сам Яков Сергеевич является страстным, убежденным до фанатизма конником; он приказал бойцам действовать исключительно в конном строю — и ведь в этом были свои резоны. В конце концов, именно конница издревле является наиболее мобильным и крайне подвижным родом войск! И использовать ее в качестве резерва быстрого реагирования, этакой «пожарной командой» на критически уязвимых участках обороны казалось логичным и правильным…

Кто же мог знать, что фрицы бросят в бой целую армаду самолетов в более, чем сотню машин? Кто же мог знать, что немцы обрушат зажигательные бомбы в центр города, на головы гражданским⁈

Какие потери понесли всадники Шарабурко от падающих на голову «полусоток» и зажигательных бомб, от частых пулеметных очередей атакующих сверху истребителей — то одному Богу известно. Сам комбриг, не меньше своих подчиненных оглушенный взрывами, ошарашенный натиском с воздуха и обескураженный потерями, принял решение прорываться из гибнущего в дыму города, из кольца ширящейся огненной ловушки… Прорваться хотя бы в пригороды! А уже там собрать всех уцелевших, перегруппировать и… Действовать по обстоятельствам.

Все равно ведь во время бомбежки оборвалась связь с поляками и танкистами северного и северо-западного оборонительного рубежей…