Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

Шум и гам гремел у будущего приюта. Здесь кипела работа — подвозили доски, кирпичи, мешки с известью. Кокорев, верный своему купеческому слову, развернулся вовсю. Я нашел его прямо во дворе, где он, переругиваясь с подрядчиком, тыкал толстым пальцем в какой-то чертеж. Увидев меня, он просиял, отпуская строителя, и по-хозяйски обвел рукой кипящую стройку.

— А, Владислав Антоныч! Гляди, как тут у нас дела идут! Пыль столбом! — пробасил он, и в голосе его звучала неподдельная гордость. — Не волнуйся — все вовремя сделаем. К осени тут будет не приют, а дворец! Он станет лучшим в Империи!

— Нисколько не сомневаюсь, Василий Александрович, — я протянул ему гербовую бумагу. — Вот, вексель. Как и договаривались.

Он небрежно взял его, даже не посмотрев на сумму, и сунул в карман своего необъятного сюртука.

Мы отошли в сторону, к поленнице, подальше от чужих ушей.

— Что по нашему главному делу? По дороге на Урал?

Кокорев азартно подмигнул, его борода вздернулась.

— А ты думал, я спал? Я уже послал своих людей с твоими идеями к уральским заводчикам! — он хмыкнул, довольный новым словечком. — Перед этим делом по телеграфу связался со многими. Демидовы, Строгановы — им это интересно! Они выгоду, как волки, за версту чуют. Так что, думаю, деньги на изыскания и первый этап стройки у нас в кармане!

— Отлично. — Я кивнул. Мои семена, брошенные в эту почву, начинали всходить. — Тогда последнее, Василий Александрович. Я скоро уезжаю.

Он посерьезнел.

— Вы мой добрый друг, которому я могу всецело доверять. Уж пожалуйста, проконтролируйте промышленников. Нобель должен изготовить и отправить «фейерверки»…

«…прессы для моих ракет и бездымного пороха…»

— … и динамит. Путилов — драги и «землекопы». Кроме того, готова первая партия оборудования — гидроразмывочные машины, миасские чаши — которые уже надо отправлять на Амур. Там будет еще и особый груз… это генерал Игнатьев вам расскажет. Так вот, все это должно уйти вслед за мной — что-то в Иркутск, что-то пароходом прямо на Амур. Без задержек. Вот подробные инструкции бумаги и полномочия.

Я протянул ему последнюю папку, скромненько подписанную «Текущие дела. 1864 год».

Он взял бумаги, его взгляд был острым и деловым.

— Будет сделано, друг! — твердо сказал он. — Проконтролирую лично! Поезжай. А мы тут… уж не подведем. Только давай, мил человек, и ты мне помоги. Надо начинать работу по трассировке железнодорожной линии от Перми до Екатеринбурга. У тебя там, ты говорил, рельсы заказаны, — надо договориться о доставке на место будущей стройки. И, самое главное — подмоги с устройством каторжников, что будут дорогу строить. Надо же им бараки организовать, охрану, провиант… бездну всего!

— А что, есть уже работники? — удивился я.

Кокорев широко, по-раблезиански заулыбался.

— Обижаешь? Ты как только про каторжников сказал, я сразу же на нужные рычаги и поднажал. По телеграфу весь Сибирский тракт проведали на предмет — какие партии можно, в Сибирь не отправляя, в Предуралье придержать. Ну, вот, нашли — одну в Перми, одну в Екатеринбурге, да в дороге еще несколько. Поляки в основном, инсургенты пленные. Вот их и надо будет устроить — проверить, есть ли жилье, а где нет — строить им значит, вдоль трассы временные остроги, и с охраной порешать. Возьмешься?

— Чем смогу, помогу! — пообещал я. — Хорошему человеку отчего не помочь?

На том и расстались.

Вечер спустился на Петербург быстро, окутав Невский сырым, промозглым туманом. Я вернулся в «Демут», отпустив извозчика. Вся лихорадочная деятельность дня была позади. Офицеры Игнатьева, арсенал в Динабурге, морской путь для винтовок, промышленники — все шестеренки были запущены.

Я вошел в свой номер и принялся раздеваться, когда в дверь коротко и властно постучали.

Открыв дверь и на пороге, я обнаружил, ротмистра Соколова.

Он был в новом, идеально подогнанном, петербургского пошива темно-синем мундире Жандармского корпуса. Завидев меня, он вытянулся по-военному и четко щелкнул каблуками.

Несколько секунд мы молчали.

— Ротмистр. — Я кивнул ему, как старому знакомому. — Завтра я уезжаю. Полагаю, ваша миссия окончена?

Он смотрел прямо перед собой, по-военному четко, но в уголках его глаз притаилась тень… усмешки?

— Моя миссия по наблюдению окончена, господин Тарановский, — произнес он ровным, голосом, будто зачитывал приказ. — Но я получил от полковника Липранди новые инструкции.

Я приподнял бровь.

— Какие же?

Соколов позволил себе эту едва заметную усмешку.

— Я прикомандирован к Азиатскому департаменту и назначен вашим… офицером по особым поручениям.

Я усмехнулся в ответ. Вот оно что. Поводок-то с меня не сняли — его просто сделали длиннее, удобнее и превратили из цепи в полезный инструмент. Меня не просто отпустили — мне дали в сопровождение личного цербера из Третьего Отделения.

Что ж, в этом была своя логика! Доверяй, но проверяй, так сказать. Великий князь давал мне свободу действий, но оставлял при мне свои глаза и уши. А может, и свой карающий меч, если я вдруг решу заиграться.

С другой стороны… иметь в личных адъютантах офицера Третьего Отделения — это даже выгодно. Это статус. Это страх в глазах любого чиновника, который посмеет мне перечить на пути в Иркутск. Это полезно.

— Что ж, ротмистр. — Рад буду службе. Выезжаем на рассвете. Не опаздывайте и проконтролируйте моих казачков!

Рассвет. Николаевский вокзал.

Пар, смешиваясь с утренним туманом, окутывал платформу. Первый свисток паровоза прорезал тишину, резкий и нетерпеливый.

Я стоял у вагона, который был прицеплен к составу.

Дальше, за Нижним, начинался Великий Сибирский тракт. Мой путь на Восток.

Рядом со мной, кутаясь в дорожную ротонду, стояла Ольга. Ее страх прошел, сменившись возбуждением и тревогой. Чуть поодаль, неподвижные, как гранитные изваяния, стояли двое моих верных казаков. А в нескольких шагах, демонстративно изучая расписание, курил папиросу ротмистр Соколов. В штатском он выглядел не менее опасно, чем в мундире.

На платформе нас провожали двое. Василий Александрович Кокорев, красный и запыхавшийся, и подтянутый, сухой граф Неклюдов.

— Ну, друг, с Богом! — Кокорев перекрестил меня широким купеческим жестом. — Не волнуйся, приют будет как дворец, а промышленники… — он подмигнул, — … промышленники уже грузят!

— Берегите себя, Василий Александрович, — я крепко пожал ему руку.

Раздался второй, протяжный свисток.

— Пора.

Я подхватил Ольгу под локоть и помог ей подняться по высоким ступеням в вагон. Казаки бесшумно скользнули следом. Соколов, бросив папиросу, вошел в соседнее купе, даже не попрощавшись.

Поезд дернулся, медленно, со скрежетом набирая ход. Кокорев и Неклюдов махали нам вслед, их фигуры быстро уменьшались, растворяясь в сером утре Петербурга.

Я вошел в купе и закрыл дверь, отрезая себя от столицы. Ольга тут же прильнула к окну, взволнованно глядя на уносящиеся назад дома и шпили.

— Скорее бы… — выдохнула она, ее глаза блестели. — Скорее бы в Иркутск!

Я обнял ее, прижимая к себе, но смотрел мимо, на серую пелену, скрывшую город.

— Да, родная. Скорее бы в Иркутск. — Я поцеловал ее в макушку. — Это будет наш дом. Наш тыл.

Она прижалась ко мне, счастливая. А я мысленно прокручивал в голове запущенные механизмы. Начиналась «Монгольская партия».

Глава 22

Глава 22

Поезд, со скрежетом и шипением извергая клубы пара, вполз под своды вокзала в Москве. Петербург, с его дворцами, тайными совещаниями и серым, давящим небом, остался позади. Здесь, в первопрестольной, воздух был другим — суетливым, пахнущим дымом, сеном и печеным хлебом.

Нас встречали. Несколько дюжих молодцов присланных Кокоревым, тут же подхватили наш багаж, а ротмистр Соколов, теперь в элегантном штатском пальто, что делало его еще более незаметным и опасным, коротко отдал распоряжения моим казакам, организуя охрану.