Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Ваше Императорское Высочество, — сказал я ровно, глядя ему прямо в глаза. — Благодарю за доверие. Это честь для меня. Но чтобы действовать, как вы того желаете, и победить, а не просто погибнуть, мне нужно две вещи.

Я сделал паузу.

— Люди и оружие.

Не успел Великий князь и рта раскрыть, как в разговор ледяным тоном вмешался канцлер Горчаков.

— Мы же только что договорились, господин Тарановский! — в его голосе зазвенела сталь. Он был возмущен моей, как ему казалось, наглостью. — Его Величество ясно дал понять: никакой официальной поддержки! Ни одного государева солдата, ни одного патрона из казенных арсеналов! Это было непреложным условием! Вы что же, не поняли?

Я проигнорировал его выпад, продолжая смотреть только на Великого князя, на единственного человека здесь, кто был готов действовать.

— Ваше Высочество, — сказал я твердо. — Мне нужны люди. Вернее, не люди — командиры. У меня есть солдаты. Сотни отчаянных и злых людей — казаки, беглые, тайпины. Но это — орда, а не армия. У меня нет костяка, нет офицеров, способных превратить эту толпу в дисциплинированную силу. Мне нужны лейтенанты, штабс-капитаны. Два-три десятка толковых, обстрелянных офицеров. Тех, кто прошел Кавказ. Тех, кто подавлял польский мятеж. Тех, кому не нашлось места в мирной жизни, но кто жаждет настоящего дела.

— Это невозможно! — тут же вскинулся Горчаков, его бледное лицо пошло красными пятнами. — Вы с ума сошли! Офицеры Русской Императорской армии не могут служить у частного лица! Возглавлять банду наемников в чужой стране! Это — прямой путь к военному трибуналу и для них, и для вас! Это — скандал!

В кабинете повисла напряженная пауза. Горчаков, возмущенный моей дерзостью, смотрел на меня как на государственного преступника. Я молчал, ожидая реакции единственного человека, чье слово имело вес.

Великий князь Константин Николаевич обменялся быстрым, едва заметным взглядом с генералом Игнатьевым. Затем он медленно повернулся к канцлеру, и на его губах появилась лукавая, почти мальчишеская усмешка.

— Князь, — произнес он мягко, — вы, как всегда, правы в своей приверженности букве закона. Никто и не говорит о службе у частного лица. Это, разумеется, нонсенс.

Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.

— Но разве мы можем запретить храброму офицеру, уставшему от ратных трудов, взять… скажем, долгосрочный отпуск по семейным обстоятельствам? Или для поправления здоровья? А где он будет проводить этот отпуск — в Баден-Бадене или в горах Маньчжурии, охотясь на тигров, — это уже его личное дело, не так ли?

Горчаков нахмурился, понимая, что его элегантно обходят с фланга.

— Или, — Великий князь небрежно кивнул в сторону Игнатьева, — разве наш уважаемый Азиатский департамент не может прикомандировать нескольких офицеров, знающих местные наречия, к крупной торговой компании? Например, к обществу «Сибирское Золото» господина Тарановского? Официально — для охраны торговых караванов в диких землях и изучения обычаев туземцев.

— Именно так, Ваше Императорское Высочество! — тут же, с восторгом подхватил игру Игнатьев. — Прекрасная мысль! Обеспечение безопасности наших подданных и коммерческих интересов — прямая задача моего департамента! Формальности мы уладим в два счета.

Канцлер Горчаков поджал губы. Он прекрасно понял суть маневра: ему предлагалась безупречная бюрократическая ширма, прикрывающая военную операцию. Он не мог возразить против «долгосрочных отпусков» или «охраны караванов». Формально закон не был нарушен. Он проиграл.

Я видел, что первая, главная брешь в их обороне пробита. Нужно было ковать железо, не давая канцлеру опомниться и найти новые возражения.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, — сказал я, обращаясь к Константину Николаевичу и Игнатьеву. — Вопрос с командным составом решен. И это подводит меня ко второму, последнему пункту. Оружие.

Горчаков, только что откинувшийся на спинку кресла, снова напрягся и бросил на меня испепеляющий взгляд.

— Мне не нужны русские винтовки, — быстро продолжил я, упреждая его протест. — Я прекрасно понимаю, что это — прямая улика. Это немедленно свяжет руки и вам, и Империи. Но после недавнего польского мятежа на складах скопились тысячи трофейных штуцеров. Английские «Энфилды», бельгийские «Минье», австрийские «Лоренцы»…

Я сделал паузу, давая им осмыслить масштаб.

— Для регулярной армии, с ее требованием единообразия калибра, это — бесполезный, разношерстный хлам. Головная боль для интендантов и мертвый груз для казны. А для меня… — я посмотрел прямо на Игнатьева, — для меня это шанс вооружить моих людей хорошим нарезным оружием, которое невозможно будет связать с Россией. К тому же, часть подобного оружия я уже выкупил частным порядком, так что прецедент имеется.

Я снова повернулся к Великому князю, переводя разговор в плоскость взаимной выгоды.

— Я не прошу их даром, Ваше Высочество. Я готов выкупить все это «польское наследство» у казны. По остаточной, бросовой цене. В результате казна получит немедленную прибыль из ничего, армия избавится от головной боли и освободит место на складах, а я — получу то, что мне жизненно необходимо для успеха дела.

Я закончил говорить, снова переводя взгляд на Великого князя. Я видел, как Горчаков слушал мой последний аргумент — о продаже трофеев и пополнении казны — с новым, уже не возмущенным, а оценивающим выражением.

Великий князь Константин Николаевич бросил быстрый, вопросительный взгляд на канцлера. Это был ключевой момент. Если Горчаков выступит против, дело застопорится.

Князь Горчаков молчал несколько секунд, постукивая тонкими пальцами по столу. Затем он едва заметно, почти неохотно, кивнул. Я понял — он дал свое согласие. Идея была слишком хороша, чтобы от нее отказаться: избавиться от бесполезного хлама, пополнить казну живыми деньгами, и все это — без малейшего дипломатического риска. Моя авантюра вдруг обрела черты выгодной коммерческой сделки для Военного министерства.

— Николай Павлович, вы слышали, — тут же, не давая канцлеру передумать, произнес Великий князь, обращаясь к Игнатьеву. Его голос был полон энергии. — Прошу вас, займитесь этим лично. Подготовьте список подходящих офицеров… «отпускников», — он позволил себе легкую усмешку, — и организуйте для господина Тарановского «аукцион». Чтобы все было тихо, по форме и, главное, выгодно для казны.

Игнатьев, сияя, вскочил и щелкнул каблуками:

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! Все будет исполнено в лучшем виде!

Великий князь снова повернулся ко мне. Его взгляд был жестким, но в нем проскальзывало явное одобрение.

— Считайте, что разрешение вы получили, Тарановский. И на людей, и на оружие. А теперь — действуйте.

Я встал и молча, сдержанно поклонился. Сначала Его Высочеству, затем канцлеру и генералу и вышел из кабинета, тяжелая дубовая дверь бесшумно закрылась за моей спиной.

Идя по гулким коридорам Мраморного дворца, мимо ничего не подозревающих адъютантов, я пытался осмыслить произошедшее. Я был свободен. Но я получил не просто свободу. Я только что, за один короткий разговор, получил то, на что не мог и надеяться: и негласный мандат на войну, и кадровый офицерский костяк, и целый арсенал.

Петербургский гамбит был выигран.

Глава 21

Глава 21

Я вернулся в «Демут» под вечер. Ноги гудели от напряжения, но в голове стоял ясный, холодный звон. Встреча во Мраморном дворце, тяжелый взгляд великого князя Константина. Все прошло. Я поставил на кон всё и, кажется, выиграл. Выиграл право шагнуть дальше.

Я тихо отворил дверь в наш номер. В комнате было темно, лишь в углу, на столике у кресла, оплывал одинокий огарок свечи.

Ольга не спала.

Она сидела, закутавшись в шаль, и при моем появлении вскочила так резко, что стул за ней едва не упал. Лицо у нее было бледным, как бумага, глаза — огромными, темными и полными ужаса.