Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— Разбой — это открытое хищение имущества общественно-опасным способом с применением насилия или угрозой насилия, опасного для жизни или здоровья, — проговорил я. — Тут тебе телефон не врёт. Вот умысла похитить имущество тут не было. Ножик я забрал в рамках пресечения хулиганских действий, понятно изъясняюсь?

Я кивнул в сторону продавщиц и Алевтины.

— У меня свидетели, а у тебя — их заявления на руках. И, главное, есть запись с камер.

Мент резко повернулся к Алевтине.

— Изымаем все записи камер для проверки…

— Дружище, — перебил я. — Зря стараешься. Запись с камеры уже снята на мой телефон.

Лицо мента мгновенно изменилось, и уверенность сдулась.

— А то что ты делаешь сейчас, тебя как служителя порядка не красит. Ты думал, что за пацана меня надо держать?

В ответ я лишь услышал скрип его зубов.

— Если ты так за охломонов переживаешь, то пойди и расскажи им, какие перспективы им откроются по уголовке, — я кивнул в сторону хулиганов. — Я как человек порядочный заявление писать не буду. Во-первых, я людям даю шанс. Во-вторых, вопросы решаю по-другому. Единственное моё требование сейчас — чтобы эти козлы компенсировали причинённый ущерб и чтобы моим пацанам проставили поляну в нормальной харчевне.

Мент напрягся, снова оглянулся на камеру. Спросил у Алевтины, пишет ли у них звук. Директор уверенно заверила, что нет — только изображение.

Тогда опер повернулся ко мне и, чуть ли не давясь слюной, продолжил:

— Послушай ты, жирный, — процедил он презрительно. — Раз уж камеры тут не пишут, я скажу тебе как есть. Я тебя прямо сейчас здесь, в пол, лицом воткну, и в рапорте напишу, что ты оскорблял представителя власти. А если вздумаешь сопротивляться — я ещё по статье 19 часть 2 проведу за неповиновение…

Ясно… мент возомнил себя шерифом. Я вздохнул.

— Слушай, я тебе сейчас хороший вариант проговариваю.

— Ты че в себя поверил, — зацедил тот.

— Ладно, если ты не врубаешься, что происходит, то могу отработать и по-другому.

Глава 23

Я достал свой мобильный телефон и показал экран, чтобы он видел красную точку записи.

— Наш разговор идёт под запись, — сообщил я. — А видеосъёмка — вон от того ракурса.

Я кивнул в сторону Ани. Она, не отрываясь, держала телефон и делала это так, чтобы мент сразу не увидел.

— Я говорю это не для понта. Хочешь пойти по беспределу — и это видео ляжет на стол везде, куда нужно. Сначала тебя, конечно, прикроют. Но дальше начнётся бумажная канитель: жалобы, запросы, проверки, отчёты. Я и тебя, и твоё начальство, и начальство начальства так утоплю в бумагах, что им придётся выбирать — или защищать тебя и делать вид, что всё на мази, или уволить тебя с позором.

Я сделал паузу, широко улыбнулся, но улыбка эта была не дружелюбной, и мент это хорошо понял.

— И тогда, — продолжил я, — возникнут вопросы: откуда у тебя кепка «Armani», которую на две твоих зарплаты не купишь? Откуда часы?

Опер побледнел, хотел что-то сказать в ответ, но слова застряли в горле.

— Так что, — закончил я, — если ты думаешь, что ты здесь один умный — ни хрена, братец, ты не угадал.

Глаза мента сузились, а рука потянулась к кобуре табельного оружия. Понял, гад, что вляпался… и, похоже, прямо сейчас принимал решение, что с этим делать.

Сначала послышался протяжный скрип зубов, а затем полицейский медленно убрал ладонь с кобуры, пальцы сжались в кулак. В его лице мелькнуло что-то новое — понимание, осознание своей неправоты, скорее — последствий, с которыми можно столкнуться.

— Я поговорю, — бросил он, отводя взгляд.

Я только улыбнулся в ответ. Ничего не сказал. Слова в таких случаях лишние.

Опер развернулся и пошёл к дознавателю. О чём они говорили, я не слышал, хоть они и стояли в нескольких шагах от меня. Дознаватель бросил на меня быстрый взгляд, что-то сказал оперу — видно, советовал или предлагал жёсткий вариант. Но опер только качнул головой.

После короткого обмена словами опер направился к хулиганам, которые перестали жаться к стенке и делать вид, что они образцовые граждане. У них снова проснулось внутреннее быдло.

Второй замешкался. Ручка зависла над бумагами, потом он резко отложил её в сторону, оглянулся по сторонам. Встал так, чтобы не попадать в объектив камеры. И прямо там, у стола, разорвал пополам листы, которыми только что занимался.

Клочки заявлений упали в урну рядом с ним. Это были те самые бумаги, те самые жалобы от хулиганов, что минуту назад висели надо мной, как петля.

Аня подскочила ко мне почти бегом, прижав телефон к груди.

— Я всё записала, — шепнула она.

— Спасибо, выручила, — ответил я, кивнув. — Теперь сохрани запись, чтобы не потерялось.

— Ага… — она смотрела на меня внимательно, глаза блестели. — Ну ты прямо как Чак Норрис.

Я хмыкнул.

— Почему это?

— Потому что ты очень крутой, — выдала она с такой искренностью, что даже не выглядело смешно.

— Посмотрим, чем всё закончится, — заверил я. — Рано пока праздновать победу.

Одновременно я повернулся к директору и продавщицам. Поднял большой палец вверх. Женщины, увидев это, заулыбались.

Надо будет их как-то отблагодарить. Девчонки не испугались и не отступили, а пошли против ментов. Хотя могли отмолчаться, спрятаться за прилавок и сказать, что ничего не видели. В любое время такие люди ценятся дорого.

Опер пошёл к хулиганам. В них потихоньку начинала просыпаться прежняя наглость. Пока я разговаривал с оперком, парочка упырей спокойно сходила за минералкой — видно, сушняк мучил после пьянки. И никто даже вопросов не задал — куда они идут? Ну… перед законом все равны, но есть те, кто ровнее.

Теперь эти «кто ровнее» хихикали, переглядывались, то и дело бросали косые взгляды в мою сторону. На рожах у них искрилось понимание, что вопрос уже решён и «дядя» всё подмазал.

Опер подошёл к ним вплотную. Сначала они слушали его через губу, с ухмылками, даже позволяли себе переглядываться. Но по мере того как он говорил, улыбки начали исчезать. Плечи поникли, а их взгляд становился всё более озадаченным, потом — откровенно встревоженным.

Я сразу понял, что мент принял единственно правильное решение. Да, я рискнул, когда давил на него, но это сработало.

Упырь, что недавно орал про «дядю», снова полез за мобилой. Но опер медленно покачал головой — нет. Он ясно дал понять, что разговоров больше не будет, никакие «дяди» здесь решать не станут.

Интересно, кстати, кто же у такого шалопая может быть дядя? Большой вопрос.

Но на этом спектакль не закончился. Упырь, раскрасневшись, начал размахивать руками и что-то цедить прямо в лицо менту, тыкая пальцем в грудь. Я не слышал слов, но по выражению лица ясно — угрожал, строил из себя героя.

Мент оглянулся, проверил слепые зоны камер. Сделал шаг в сторону, будто позвал хулигана на разговор. Тот поведал, а оперок внезапно заломал ему руку, выбивая телефон из пальцев. Упырь ойкнул, согнулся. Мент что-то резко сказал ему, у хулигана мигом округлились глаза.

Забавно было за этим наблюдать. Теперь эти шакалы поняли, что их «дядя» и пустые угрозы здесь не прокатят.

Опер возвращался ко мне быстрым шагом. Видно было, что он на нервах — лицо раскраснелось, глаза нехорошо блестели, но он держал себя в руках.

— В общем так, — заговорил он. — Эти… согласны компенсировать ущерб и… накрыть поляну.

— Как понимаю, заявление забрали? — я вскинул бровь.

Опер медленно кивнул.

— Никакого заявления больше не будет.

— Сразу бы так, — ответил я сухо.

На секунду мент замялся, будто хотел что-то добавить. Зажевал губу, переступил с ноги на ногу и наконец выдал:

— Нехорошо получилось… Вы правы.

Я отметил про себя перемену: он больше не «тыкает», а обращается на «вы». Уважение сквозь зубы, но уважение. Значит, понял, куда дорога ведёт.

— Ладно, иди уже. Только в следующий раз помни, что ты не работаешь, а служишь.