Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

— Будешь тут здравым… — проворчал он. — Порой думаешь, Господи, за что мне это всё? За что такой крест тяжкий? А потом, думаю, пустое это всё в сравнении с Его крестом…

— Непосильных испытаний Господь не даёт, — сказал я. — Ты же не для богословских споров призвал меня, государь?

— Для того у меня духовник есть, — криво усмехнулся царь. — Ты же мне другими делами служишь, вовсе не богоугодными.

— Как же? Разве преступников карать не богоугодное дело? Того хочет Господь, — сказал я.

— Не богохульствуй! — рявкнул царь.

Я смиренно замолчал и склонил голову. Спорить с ним на эти темы не стоит.

Царь тоже замолчал, огладил бороду, глядя на меня.

— Как мыслишь, могли город нарочно поджечь? — спросил он, меняя тему.

В теории пожар мог начаться от чего угодно. По любой причине. Но государь, кажется, хотел знать, почему пожар начался в этот раз.

— Могли, государь, — честно сказал я. — Расследовать надо, видоков искать, допрашивать. Тем Разбойный приказ обычно занимается, не мы. Наше дело — врагов государства…

— Ты мне, Никита, не перечь! Опрично мне служите, значит, дело ваше — мои приказы исполнять! — раздражённо выкрикнул Иоанн, перебивая меня.

Стресс и недосып сделали его капризным и желчным, даже неприятным. Но спорить с ним тоже не было никакого смысла. Так недолго и с должности слететь, и в опалу попасть. Заканчивать свои дни в каком-нибудь монастыре Русского Севера мне не очень хотелось.

— Как повелишь, государь, — снова склонил я голову.

На самом деле, мне без разницы, какую именно работу делать на царской службе, пока у меня есть доступ к царской персоне и я могу оказывать определённое влияние. Это дорогого стоило, гораздо больше, чем любые деньги.

— Так и повелю, — проворчал Иоанн. — Найди. Откуда пожар этот начался, кто повинен. Отыщи, найди.

— Слушаюсь, государь, — с тяжёлым сердцем произнёс я.

Одно дело — хватать уже известных предателей и изменников, и совсем другое — подобные поиски иголки в стоге сена. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.

— Сколько времени на поиски есть у меня? — вздохнул я.

— Чем скорее, тем лучше, — сказал царь. — Справишься — награжу. Не справишься…

Вряд ли он станет меня серьёзно наказывать за провал, но лучше не искушать судьбу. Особенно теперь, когда он гораздо проще стал относиться к казням и репрессиям. Не уверен, что он считает меня настолько ценным кадром. Голову отрубать, конечно, не станут, но сослать в какой-нибудь дальний острог старшим помощником младшего дворника может запросто. Или на войну, в Ливонию, как Алексея Адашева.

— Всё, ступай, Никита, — устало произнёс он. — Ищите, хоть землю ройте.

От царя я вышел подавленным и расстроенным. Всегда, конечно, можно было «найти» виновных, назначить их, выбить нужные показания, даже расправиться с врагами таким способом. Или обвинить кого-то из мёртвых, из тех, кто погиб на пожаре. Но это не путь самурая. Значит, придётся искать.

Бродить по пепелищу, выискивая самые малые зацепки, будет попросту глупо, всё сгорело в огне, все доказательства и улики. Единственный вариант, который приходил мне в голову — опрашивать погорельцев и их соседей. Никто, само собой, не признается. Но если кто-то располагает нужными мне сведениями, то я это увижу.

Глава 23

Своё расследование я начал с опросов, как и планировал. Опричников пришлось оторвать от учёбы и службы и отправить в пункты временного размещения пострадавших, которые развернули при церквях и монастырях, и там уже они опрашивали население. Всех подряд, от мала до велика, от малых детей до глубоких стариков, в попытке узнать, что произошло на самом деле.

Сколько было людей — столько было и версий. Естественно, нашлись и те, кто слышал от одной бабки, чьей соседке говорила знакомая, что видела поджигателей, но размотать эту цепочку не удавалось. Обычно выяснялось, что эта бабка попросту выдумывает, то есть, врёт.

В основном, конечно, пересказывали слухи. Уже знакомый мне слух про оставленную свечку, парочку новых про взрыв пороха, несколько совсем диких, мол, Богородицу плачущую в небесах перед пожаром видели.

Рыскать по пепелищу я не стал, и отправлять своих людей бесцельно топтать сапогами жирную сажу тоже. Всё равно уже не найти никаких зацепок, разве что среди опричников вдруг найдутся экстрасенсы и некроманты, способные поговорить с мёртвыми. Таких, насколько мне известно, у меня в распоряжении не имелось.

После пары дней интенсивных опросов версий осталось всего две. Та самая свечка, причём нашлось несколько очевидцев того, как пожар начинался. И поджог. Причём в Москве едва не случился погром, потому что кто-то пустил слух, будто город подожгли немцы, а раз мы с ними воевали, то и народ отправился вымещать праведный гнев в немецкую слободу, которая в пожаре не пострадала.

Народный гнев, правда, удалось быстро остудить, и я при этом присутствовал лично. Вызвали, оторвали от дел, так что я примчался к немецкой слободе злой и сердитый. Толпу вёл какой-то невзрачный мужичок в драном балахоне, не то юродивый, не то расстрига, шёл он в первых рядах, и я сразу же выцепил его взглядом.

— Христом-богом клянусь вам, немцы Москву нашу спалили! Нехристи! — тряхнув спутанными длинными волосами, громко воскликнул этот самый мужичок.

Опричники и городовые стрельцы успели перекрыть дорогу к слободе, где жили англичане, германцы, итальянцы и прочие иностранные мастера, доктора, толмачи и тому подобные люди. На вооружённых опричников толпа не осмелилась кинуться, но численный перевес явно был за сердитыми горожанами, а этот придурковатый только и делал, что распалял народный гнев.

— А вы, вы-то кого защищаете, братцы? — обратился он к выстроившимся цепочкой стрельцам. — Нехристей защищаете?

— Тихо! — зычно гаркнул я, подъехав на лошади и дёрнув поводья.

Толпа меня увидела, зашушукалась. Меня уже знали в лицо многие москвичи, и хоть моим именем детей пока не пугали, отношение было двояким.

— Расходитесь по домам! — крикнул я. — Опричная служба следствие уже ведёт, виновные в пожаре будут наказаны!

— Нет у нас больше домов! — пронзительно заголосила какая-то баба.

С надрывом, с плачем, вслед за ней заголосили другие. Я поморщился. Никогда терпеть не мог таких вот женских слёз.

— Тихо! — снова крикнул я. — Расходитесь!

— Немцы город сожгли! Гнать их надо с Москвы! — крикнул мужичок.

— Кто тебе сказал, что немцы? — прищурился я.

Такую версию я тоже слышал, но не чаще других. Да и в слободе всё равно жили не латыши и не пруссаки, немцами называли абсолютно всех иностранцев. Вряд ли тем же англичанам, делавшим огромные барыши на эксклюзивной торговле с Московским царством, нужно было сжигать Москву. Англичанка если и гадила, то совсем по-другому.

— Видение мне было! — брызгая слюной себе на неопрятную бороду, воскликнул мужичок.

Ну, точно. Юродивый. Блаженный. Отношение к ним было снисходительно-уважительное, и для среднестатистического москвича такой аргумент был вполне рабочим. Блаженный, значит, к Богу ближе, а если видение было про немцев, то непременно так и есть. Я же на ситуацию смотрел более трезво и рационально. Видение к делу не подошьёшь.

Меня посетило стойкое и острое желание треснуть этого юродивого по голове чем-нибудь тяжёлым, чтобы не зажигал толпу, но это, наоборот, послужит триггером, спусковым крючком для народного гнева, и целью станут уже не немцы, а мы. Блаженных трогать нельзя. Грешно.

— И что ты видел? — спросил я.

— Перст Божий! Геенну огненную! — взвизгнул мужичок.

Многие начали креститься. И в толпе, и даже некоторые стрельцы с опричниками. Всё-таки этот юродивый обладал какой-то необычайной харизмой, заражая всех вокруг непоколебимой верой в собственные слова. Ещё немного, и на немцев пойдут уже все, и опричники тоже, дружным строем, бить окна и громить дома.

— А может, дьявол тебя науськивает? Чтобы ты людей на бунт поднял, — пытливо произнёс я.