Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— При желании можно ножом побриться, ежели, заточить как следует, — не сдавался исправник.

— Можно. Слышал, что есть искусники, которые топором умудряются бриться, — не стал я спорить. — Еще возможно, что убийца бороду решит отпустить. Но след все равно надо проверить.

— Слышал, господин коллежский регистратор? — покосился исправник на подчиненного.

— Так точно, ваше высокоблагородие, все слышал. Стало быть — отправлю Смирнова еще разок по лавкам — пусть про бритвы поспрашивает. Еще к парикмахерам заскочу — узнаю, не появился ли у них новый клиент? Вдруг этот убийца из таких, которые не желают со щетиной ходить?

Не перехвалить бы Савушкина. Но все равно — умница.

Бритва — это не ниточка, а паутинка на ветру. Но мы нынче за все хватаемся. И за то, что имеется лишь гипотетично.

— Зинаида Дмитриевна была женщиной богатой, но при обыске мы денег у нее не нашли, — сообщил я очевидную вещь. — Не исключено, что убийца их забрал с собой. Вопрос — сколько там было? Красильникова получала деньги в конторе Милютина, часть отправляла своему жениху, но что-то да оставалось.

Мы с Василием переглянулись. Понятно, что данные будут притянуты за уши, но кто сейчас скажет точную сумму похищенного? Только убийца.

— Пока все? — поинтересовался исправник, обводя взглядом присутствующих.

Кажется, все. Сережки, да неизвестная сумма денег. Или нет?

— Стоп, господа, — вспомнил вдруг я. — В доме я не нашел ридикюль Зинаиды Дмитриевны, но точно помню, что он у нее был. Она, когда со мной у Лентовских встречалась, из сумочки фотографию своего жениха доставала.

— И как он выглядит? — заинтересовался Савушкин.

Правильно, женская сумочка — штука приметная. Еще бы мне самому вспомнить — как она выглядит? Нет-нет, поднапрягу память — все вспомню.

— Он не кожаный, а вроде, как из ткани, только плотной, — пустился я в объяснения. — Похоже на ту, из которой половики ткнут, только она не такая, а другая…

— Может, из гобеленовой? — усмехнулся исправник.

— Василий… Василий Яковлевич, ты гений. А как догадался?

— Иван Александрович, будь ты женат, тоже бы знал, из чего женские сумочки делают, — усмехнулся исправник.

Как только Василий назвал материал, стало легче вспоминать.

— Ткань гобеленовая, сбоку вышивка — цветок, вроде подсолнуха. Ручка… Ручка короткая, из витого шнура. Защелка медная. Размер…

Я попытался показать размер сумочки:

— Вот, такой вот…

Чуть было не сказал — формата А4, но Василий меня понял.

— Илья, записал? Сумочка в высоту семь вершков, в ширину три с половиной.

Чай нынче некогда пить, нужно сбегать в суд, узнать — что там мой стажер накопал? Потом на обед, а сразу после него — допросить Афанасия Щеглова и, все-таки, осмотреть при дневном свете вещдоки. Вдруг на рукоятке бритвы фамилия хозяина?

Впрочем, чудес не бывает.

Глава 19

Обыденная работа

— Павел Петрович, определенно, я вас перехвалил, — вздохнул я, выслушав отчет моего помощника. Ругать парня пока не стану, но недовольство выражу.

Подумалось — что надо было на сегодня допрос Марии Ивановны Лентовской планировать, потому что вторая половина дня пошла не туда, куда надо, а вразнос. Можно сказать, что за исключением рабочего совещания — день потерян. Бритву, правда, я осмотрел. И кусок окровавленной ткани не побоялся, развернул.

Хорошая бритва, но с изрядно источившимся лезвием. Рукоять костяная. Разумеется, убийца не удосужился написать свою фамилию вместе с адресом или хотя бы инициалы. И отпечатков пальцев я не обнаружил, хотя внимательно разглядывал в лупу. Да что там! Я зачем-то принялся скрести ножом для бумаги кончик карандаша. Приготовив таким способом графитовую пыль, посыпал рукоятку. Ноль. Никаких вам следов.

А если бы обнаружил, чтобы я с ними сделал? Сфотографировать отпечатки пальцев с помощью той махины, что стоит в салоне господина Новикова, вряд ли удастся — у нее объектив не поворачивается, да и увеличение сделать вряд ли получится. Предположим, все удалось бы, так что дальше? У меня пока и подозреваемого нет, сравнить не с чем.

Но есть еще один важный момент. В судах сравнительный анализ «пальчиков» пока ни разу не использовался, примет ли суд это в качестве доказательства?

Так что, бритву пока в сторону.

А ткань… Самая простая холстина, обшитая по краям, короткая, вроде пеленки. Нет никаких штампов или ярлыков.

Отправился вместе со Смирновым допрашивать Афанасия Щеглова — кухонного работника Зинаиды, а тот оказался мертвецки пьян. Старший городовой потрогал спящего мужика за плечо, на что тот вообще не отреагировал и только развел руками — мол, сами глядите.

Супруга Щеглова — полненькая моложавая женщина, смахнув слезу, пояснила, что хозяин у нее принялся пить еще вчера, прослышав с утра, что Зинаида Дмитриевна померла. Пил сначала с соседом — поминали покойницу, штофчик выпили, а потом, как узнал, что не просто померла, а бритвой ее порезали — пошел за вторым штофом. (Тоська, жена соседа за своим мужиком прибежала, она и сказала.)

Сосед от второго штофа отказался — ему на работу нонеча надо, да и Тоська ругалась, так Афанасию пришлось в одиночку пить. Дай бог прочухается теперь не раньше, чем завтра, но скорее всего — послезавтра.

Услышав про штоф на двоих с соседом, а потом еще штоф в одну харю, я содрогнулся. Сколько же Афанасий выпил, если переводить на наши мерки? Получается, почти два литра?

— Не помрет у тебя мужик? — забеспокоился я. Врача вызвать, промывание желудка сделать. Как есть — алкогольное отравление у мужика.

— А чё с ним сделается? — отмахнулась женщина. — Пробълюется, водички попьет, наутро рассолом отопьется. Не в первой, чай. Он у меня, не как иные и прочие — не похмеляется, так выхаживается.

Про то, что не похмеляется, тетка сказала с гордостью. Еще мне показалось, что и сама Щеглова не то навеселе, не то, после вчерашнего. Но соображать — соображала, хотя ничего интересного не сообщила.

Про подозрительных, про чужаков, которые бы хотели попасть в дом Зинаиды, муж ей ничего не говорил. А сама врать не станет.

— Простите, господин следователь, не со зла он, а с расстройства, — ахала женщина. — Обычно-то он больше штофа зараз не пьет, да и не кажую неделю, а тут — на тебе, такое горе. Зинаида-то Дмитриевна ему кажый месяц по три рубля платила, а работы-то всего ничего — зимой снег убрать, да дров наколоть. Где он теперь такую хозяйку сыщет? Иные и прочие больше рубля за такое не платят.

А ведь крепок русский человек и меру блюдет. Ишь, больше штофа зараз не выпивает.

— А Зинаида Дмитриевна по трешке платила? — уточнил я. Даже я знаю, что три рубля за такую работу — много.

— Так у нее денежки-то большие, но не свои, а отцовские, чего их жалеть? — усмехнулась тетка.

Мне отчего-то вспомнился ямщик, которому я хотел дать двадцать рублей, но Анька успела перехватить мою руку, и выдала десятку. А ведь и на самом-то деле, не стоит переплачивать. Народ у нас щедрость любит, но тех, кто деньгами сорит, не слишком-то уважает. Пожалуй, стоит и мне определиться — не скупиться, но и не переплачивать. Ага, и всего-то полтора года понадобилось, чтобы это понять.

— А кто мог знать, что у Зинаиды Дмитриевны имеются большие деньги? — осторожно поинтересовался я.

— Так все и знали, не велика тайна, — пожала плечами женщина. — Покойный Дмитрий Степанович миллионщиком был, но деньгами он не сорил. — Добавила уважительно. — Скупердяем не был, но лишнего не заплатит, копеечке счет знал. Но нищим завсегда подавал, старые сапоги — года три ношеные, просто так соседям отдавал. Афанасию полтинник в месяц платил, да на праздники еще по полтиннику давал. А Зинаида стала по трешке платить, так не отказываться же?

— То есть, весь город знал, что у Зинаиды Дмитриевны дома большие деньги лежат? — решил уточнить я.

— Дома-то у нее деньги не лежат — зачем безмужней девке деньги нужны? Деньги ей Милютин с выдачи дает, кажый месяц, но и без денег она не сидит. Рублей пятьдесят, а то и сто, у нее завсегда водилось.