Концессионер (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я закончил. В кабинете повисла тишина. Я сказал все, что хотел. Теперь решение было за ними.

Император, до этого молча слушавший, медленно поднялся из кресла, подошел к карте, долго всматривался в нее, читая текст английского оригинала. Затем повернулся ко мне. Его глаза, глубокие и умные, смотрели на меня в упор, пытаясь проникнуть в самую душу. Впервые за все время аудиенции он обратился ко мне напрямую.

— Хорошо, господин Тарановский, — произнес он тихо, но в гулкой тишине библиотеки его голос прозвучал, как приговор. — Говорите вы складно. Ваши планы — грандиозны. Но ответьте мне на один, главный вопрос. Чего хотите вы сами?

Я молчал, не зная, что ответить.

— Завоевать себе княжество? — продолжал он, и в его голосе не было ни гнева, ни иронии — только тяжелая усталость от невыносимого бремени абсолютной власти. — Стать новым Ермаком? Или просто нажить на этой авантюре еще несколько миллионов? Скажите мне честно. Чего вы ищете в этой Маньчжурии?

И тут я понял, что это — решающий момент. Главный экзамен. И любой ответ, кроме одного, единственно верного, будет ложью, которую этот человек почувствует мгновенно.

— Ваше Императорское Величество, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Я был никем. Россия дала мне второй шанс. Дала свободу, имя, невероятные возможности. Теперь я невероятно богат, счастливо женат, передо мною открыты любые поприща.

Я сделал паузу, собираясь с мыслями.

— Все, чего я хочу, — это отплатить ей сторицей. Та земля, которую я видел, — я кивнул на карту, — та земля, которую сейчас грабят чужаки и рвут на части бандиты, могла бы стать не моим личным княжеством, а новой, сильной и богатой провинцией Вашей Империи. Я готов положить на это и свое состояние, и свою жизнь. Я присягал на верность вам, Государь. И я от своей присяги не отступлюсь.

Наступило долгое, тягучее молчание. Император смотрел на меня, потом на своих сановников, потом снова на меня.

— Мы изучим ваши бумаги, господин Тарановский, — наконец произнес Великий князь Константин, нарушая тишину.

— И примем решение.

Аудиенция была окончена. Я поклонился и, пятясь, вышел из кабинета, так и не поняв, чем она для меня закончится. Триумфом или концом моей головокружительной карьеры.

Глава 19

После аудиенции у Государя наступила странная, напряженная тишина. Я был свободен, но в то же время привязан к Петербургу невидимой цепью ожидания. Теперь придется ждать вызова, знака, но Зимний дворец пока молчал. Эта неопределенность изматывала нервы, но у нее была и светлая сторона — я получил несколько дней передышки. Дней, которые я мог полностью посвятить своей супруге.

Я вернулся в свои апартаменты в «Демуте». Она ждала меня. Увидев мое лицо — уставшее, но спокойное, — она все поняла без слов.

— Все хорошо? — спросила она шепотом.

— Да, — ответил я. — Кажется, да. Все хорошо.

Я не стал объяснять ей, что решение высших сфер непредсказуемо, и мне остается только ожидать, скрестив пальцы, благоприятного решения.

В тот день мы впервые не говорили о планах. Мы смеялись, болтали, гуляли по набережной. Ольга казалась беззаботной и абсолютно счастливой. Что же до меня — я никогда не испытывал такого чувства. Все мои заботы вдруг ушли на задний план, казались нереальными и далекими. Маньчжурия, Сибирь — все это вдруг подернулось дымкой, превратившись в нечто сказочное и отдаленное, как рассказы про пещеру Али-Бабы.

Чудесный вечер завершился такой же упоительной ночью.А наутро меня ждала записка на серебряном подносе, оставленная половым. Тонкий лист дорогой бумаги с гербом и несколько строк, выведенных изящным женским почерком. Писала графиня Полонская. Она благодарила за спасение и робко напоминала о своей просьбе — обсудить условия возвращения фамильной драгоценности.

— Тебя снова ищет твоя графиня, — с легкой, притворной ревностью заметила Ольга, заглядывая мне через плечо. — Кажется, ты становишься самым популярным мужчиной в Петербурге.

— Боюсь, ее интересует не я, а сапфиры, — усмехнулся я. — Что будем делать?

— Пригласим ее на обед, — решила Ольга. — Негоже гнать от дома просящего. Да и любопытно мне на нее взглянуть. Что она предложит взамен своих драгоценностей?

Я написал ответ, что мы с супругой будем ожидать ее сиятельство завтра, во втором часу пополудни, в модном «Кафе де Пари» на Невском. Место было выбрано не случайно: нейтральное, респектабельное, но не слишком формальное. Идеальное место для деликатной беседы.

Мы с Ольгой прибыли в «Кафе де Пари» чуть раньше. Графиня Полонская явилась минута в минуту, и не одна. Ее сопровождал высокий, щеголевато одетый гвардейский офицер с надменным лицом — ее брат, назвавшийся Александром.

Он с порога попытался взять быка за рога.

— Сударь, — начал он, едва представившись, — моя сестра оказалась в затруднительном положении… Мы пришли договориться об отсрочке.

— Отсрочки не будет, — ответил я холодно. — Я скоро уезжаю из Петербурга. В Сибирь. Надолго. Вопрос нужно решать здесь и сейчас.

— Да как вы смеете отказывать моей сестре⁈ — вспылил гвардеец. — Вы хоть знаете, с кем говорите⁈

— Знаю, — я посмотрел ему прямо в глаза. — С людьми, которые просили меня о милости. А когда её получили, заговорили по иному. И потому я бы советовал вам сбавить тон!

Он осекся, поняв, что тут, как говорится, «коса нашла на камень».

— У нас… у нас сейчас нет таких денег, господин Тарановский, — вмешалась графиня, и в ее голосе звенело отчаяние. — Но честь семьи… я не могу ее потерять… Есть… есть другое решение.

Она сделала паузу, собираясь с духом.

— У нас остался старый дом. Он… он в сильно запущенном состоянии, а кроме того — заложен-перезаложен. Но даже с учетом ужасного состояния и долгов, он стоит этих денег. Возьмите его в обмен на колье!

Я молчал, ошеломленный этим предложением. Недвижимость в Петербурге? В мои планы это никак не входило. Но что-то в этом предложении — какая-то смутная, еще не оформившаяся идея — меня зацепило.

— Я хотел бы его увидеть, — медленно произнёс я.

— Казанская улица — это недалеко от Невского! — с надеждой ответил гвардеец.

— Тогда поедемте, — решил я. — Немедленно!

Мы ехали на двух извозчиках — я с Ольгой, а в другой пролетке — графиня со своим братом. Дом на Казанской оказался огромным, мрачным особняком старой постройки, зажатым между двумя доходными домами. Он был страшен. Штукатурка обвалилась, обнажив темный кирпич, несколько окон на втором этаже были выбиты и зияли черными дырами, а парадное крыльцо, поросшее мхом, угрожающе накренилось.

— Боже, какая разруха, — прошептала Ольга.

Брат графини распахнул перед нами тяжелую, рассохшуюся дубовую дверь. Внутри царил полумрак и пахло сыростью, гнилью и запустением. В огромной, пустой зале с выцветшими гобеленами на стенах гулял сквозняк, а с лепного потолка свисали клочья паутины.

И тут я услышал его. Тихий шорох на верхнем этаже. Потом еще один. Словно кто-то, затаившись, наблюдал за нами. Брат графини тоже это услышал и напрягся, его рука легла на эфес сабли. Я жестом показал Ольге и графине оставаться на месте.

— Похоже, у вашего дома появились новые жильцы, — сказал я тихо.

Не сговариваясь, мы с Полонским вытащили револьверы. Я привычно взвел курок своего «Лефоше». Он — изящного, почти игрушечного «Смит-Вессона». Два мира, две системы.

— Я пойду по парадной лестнице, — прошептал я. — Вы — по черной. Встречаемся в коридоре второго этажа.

Затем мы начали обходить дом. Двигались медленно, крадучись, прижимаясь к стенам, как я делал это сотни раз в фанзах хунхузов. Я ожидал чего угодно — воров, беглых, нищих, устроивших здесь притон. Вдруг скрипнула половица над головой. Я рывком распахнул дверь в одну из комнат. Пусто. Только горы мусора и старого тряпья.

И вдруг в конце длинного, темного коридора второго этажа я услышал детский плач. Тихий, испуганный.