Вперед в прошлое 13 (СИ) - Ратманов Денис

— До каникул никак потерпеть нельзя? — проворчал Дрэк. — Всего неделя осталась. Совсем ты обнаглел, Мартынов. И остальные, глядя на тебя, будут наглеть. Нет, не разрешаю пропустить уроки. Даже если ты потом все сдашь. Не потому, что жалко, а потому, что ты подаешь дурной пример одноклассникам.

Вот чего я не ожидал, так это отказа. И ведь бесполезно канючить: если дрэк уперся, проще землю заставить вращаться в другую сторону. Потому я сказал:

— Значит, я буду вынужден прогулять уроки и получить неуд.

Директор аж побагровел от такой наглости, и я продолжил, пока он не разразился гневной тирадой:

— Я мог бы взять больничный, сказаться больным, и никто не придрался бы. Но предпочитаю быть честным. Честно выполняю условия и сдаю пропущенное. Но раз нет так нет, извините за беспокойство.

Я развернулся, чтобы уйти, но дрек окликнул меня, когда я уже переступил порог:

— Павел! Вернись.

Я встал в проеме двери, дрэк погрозил мне пальцем:

— Чтобы в последний раз такое! Пользуешься, понимаешь, моим хорошим отношением, разлагаешь дисциплину. А если вся школа пойдет на рынок торговать вместо уроков? Что будет, а? Это ты можешь самостоятельно учиться, а остальные будут халтурить. Понимаешь, почему нет?

— Понимаю. Правильно вы рассуждаете. Спасибо! — улыбнулся я и кивнул на сложенные по размеру фрагменты будущих тумбочек. — Зачем вам столько их?

Выражения злобного тролля сошло с лица директора, он блеснул глазками и лысым черепом и поделился:

— Это к кроватям, их много. Вон для них основания из досок, тоже самодельные. Я со всеми надзорными органами договорился, так что летнему лагерю на девяносто человек быть!

У стены лежали обработанные доски — основания для кроватей. Вот почему директор приходит так рано на рабочее место!

— Вы их сами, что ли, делаете? — удивился я.

— Тридцать кроватей я купил в рассрочку в закрывающемся пионерском лагере, а также тридцать три тумбочки. Там же мне отдали еще шестьдесят матрасов, но под них нет кроватей.

— А-а-а, здорово! — искренне обрадовался я.

— Вот я и восполняю недостающее, пропадаю в кабинете труда. С тумбочками старшеклассники еще справятся, с кроватями — очень вряд ли, вот и приходится работать самому.

Сложив части распиленной доски по размеру, дрэк поделился:

— На деньги, вырученные с лагеря, куплю для школы кинотеатр. Раскладные стулья я уже привез.

— Простите за нескромный вопрос, где они? Их же надо хранить где-то.

— В аварийном кабинете, где был 3-й «В». Там же кровати и остальное. Заодно и ремонт там сделаю, и поспособствую, чтобы школе выделили компьютеры посовременнее, и у нас появилась информатика.

— Вот это вообще круто! — оценил его начинание я. — А повара в столовой согласны поработать летом?

— За прибавку, равную зарплате, почему бы и нет? А вот воспитатели не наши, они приедут из Москвы, это будут учителя, которым хочется к морю, но они не могли себе этого позволить.

— Хорошее доброе дело мы затеяли, — дал оценку происходящему я.

— Три месяца осталось на подготовку. Думаю, справимся. Палаты будут на первом этаже, душ починю в раздевалках, но там всего две кабинки, а людей вон сколько будет…

— Можно поставить кабинки летнего душа, пусть солнце нагревает воду, — предложил я и развил мысль: — Поставьте за школой, откройте запасной вход, и все будет как надо.

Директор кивнул.

— Спасибо, дельная мысль.

— Я поехал, мне пора. Спасибо, что отпустили! — улыбнулся я и выбежал во двор, где начали собираться школьники.

Солнечный свет ненадолго ослепил. Пятнадцать минут назад тучи на небе пухли — и вот солнце, аж на душе посветлело. Все-таки у нас на юге погода непостоянна, как настроение кокетки. Надеюсь, хорошая погода продержится до темноты, даст Лялиным нормально поработать. Я оседлал мопед и покатил к Анне, точнее, к Веронике, по грунтовке вдоль виноградников, чтобы избежать вопросов одноклассников, куда это я и зачем.

Земля подсохла, на пригорках показались желтые и сиреневые пятна крокусов, в изумрудной траве желтели одуванчики, а в воздухе парили ошалелые первые мошки, набивающиеся в рот, нос, волосы. По окрестностям разливались брачные трели скворцов — первых перелетных птиц, вернувшихся на родину с зимовки, им подкурлыкивала горлица. Лет через шесть, когда климат начнет меняться и потеплеет, скворцы начнут зимовать здесь, сбиваясь в огромные черные тучи.

Песнь скворца будто бы подкручивала во мне колки, настраивая струны души на весенний лад и пробуждая особенное ощущение торжества жизни над смертью.

Прибыв в Верхнюю Николаевку, я сразу же поехал ко второй полуразвалившейся общаге, полагая, что Вероника там. На первом этаже повернул направо, посторонился, прижимая к стене Карпа и пропуская к выходу потрепанного мужчину лет сорока, пошел на аромат ванили и выпечки. Вроде поел дома, а желудок заурчал. Нет уж, ничего не получишь, ненасытный!

Дверь в нашу кулинарную мастерскую была не заперта, я толкнул ее и переступил порог комнаты-квартиры. Вероника работала, как положено, в косынке, фартуке и перчатках, хотя никто ее не заставлял этого делать, и такой подход мне очень нравился. На столе, подоконнике, холодильнике, самодельных столиках из фанеры, лежащей на кирпичах, красовались пирожные: корзиночки с розовым и белым кремом, эклеры в шоколадной и белой глазури, куски торта-наполеона, лебеди из подрумяненного безе, авторское пирожное «цитрусовое», желейные шедевры с клубникой на тонкой прослойке теста, пирожные типа «Черного принца», всего десять видов, по десять штук каждого.

— С ума сойти, — выдохнул я. — Вероника, вы спали хоть немного?

— Спала, — улыбнулась она, но ее красные глаза говорили о другом, как и тетрадь в клетку, исписанная мелким почерком, куда Вероника вносила рецепты.

— Вы героиня…

— Это я на два дня напекла. Сто штук пирожных, — сказала она и кивнула на две картонные коробки, куда уже привязала ручки из веревок. — Вот в этом будем везти. Влезает шестнадцать штук. Если простелить второй ярус фанерой, будет тридцать два пирожных. Смотри, я сделала прорези для фанеры. А между пирожными проложим бумагу для запекания, чтобы они не помялись и не перепачкались.

— Идеально, — оценил ее изобретение я.

Вероника продолжила:

— Все продукты, что ты привез, я израсходовала. Ты не сказал, какова точная цена масла, муки, прочего, и я брала среднерыночные цены.

Она уселась прямо на идеально чистый пол, скрестила ноги по-турецки и открыла тетрадь с рецептами.

— Вот, смотри, здесь сам рецепт, — она перевернула лист, — тут количество ингредиентов и вес каждого в расчете на килограмм пирожных, по сто граммов каждое. А тут, — палец скользнул на третью страницу, — себестоимость каждого пирожного.

— Вы проделали колоссальную работу, — проговорил я, и Вероника самодовольно улыбнулась. — У меня просто слов нет. Все идеально! Лучше просто не бывает. Честно, я думал, получится меньше, а так — десять килограммов!

— Ну так мука, сахар — только этого ушло сколько! В желейках пирожных много воды, вообще они самые дешевые получились и самые тяжелые.

— Ну отлично. Грубо говоря, ушло тридцать восемь тысяч. Сто пирожных, даже если продавать в среднем по тысяче, — сто тысяч. Шестьдесят чистыми. Если все это продастся за два дня — тридцать чистыми. Делим на двоих — пятнадцать мне и вам.

— Это же фантастика! Пашка, мы спасены!

— Накидывайте по сотне-две на текущие расходы: проезд, плата за место и так далее. Тысяча — хорошая демократичная цена. Получается пирожное чуть дороже булки хлеба или батона.

— Мне одно не понятно, цены-то каждый день меняются, как высчитывать себестоимость? — забеспокоилась Вероника. — Это ж с ума сойти можно.

— Проще простого. Будем ориентироваться по муке. На сколько она подорожала, в процентах, на столько будут дорожать пирожные.

— Логично, — кивнула Вероника. — Или — равняться на сахар.

Она поднялась, закрыла тетрадь и отчиталась: