Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов

сомнения, неоценимую помощь, — тон Сытина был формально вежливым, но холодным, как его операционная. — Но дальше — это наша работа. Мы справимся. Санитары, в предоперационную.

— Пациент крайне нестабилен, — категорично возразил я. — Моя стабилизация была временной. Я должен присутствовать на операции.

— Исключено, — отрезал Сытин, даже не повернув в мою сторону головы. Он смотрел на пациента, оценивая фронт работ. — Вы посторонний. У вас нет ни допуска, ни привилегий для работы в операционном блоке Городской больницы номер один. Протокол есть протокол. Охрана, проводите доктора к выходу.

За его спиной маячили два санитара — здоровенные мужики с лицами портовых грузчиков, готовые по первому его слову вышвырнуть меня вон. Силой здесь было не прорваться.

Да и скандал мне был абсолютно не нужен — он привлёк бы лишнее внимание начальства, а затем, возможно, и городской стражи.

Я быстро оценил ситуацию.

Сытин был не просто раздражён моим присутствием. Он нервничал. Необычный случай, пациент на грани смерти, а тут ещё какой-то выскочка из «Белого Покрова» с претензиями.

Он боялся. Боялся ответственности. Боялся, что пациент умрёт у него на столе, и ему придётся писать горы объяснительных, почему он пустил в операционную постороннего.

Страх. Лучший мотиватор. И лучший инструмент для манипуляции.

А ставки для меня были высоки. Если меня не будет рядом, когда парень очнётся после наркоза, я не получу его благодарность. Не получу свою заслуженную порцию Живы. Все мои усилия, весь риск, вся эта гениальная охота — всё пойдёт прахом. Я останусь с жалкими крохами в Сосуде.

Нужен был другой подход. Более… творческий.

— Хорошо, доктор Сытин, — я поднял руки в примирительном жесте, изображая полную покорность. — Вы правы. Протокол важнее всего. Оперируйте.

Сытин удивлённо приподнял бровь.

Он явно не ожидал такой лёгкой и быстрой капитуляции от наглого выскочки. Он коротко кивнул и, удовлетворённый своей маленькой победой, направился к массивным дверям операционной.

— Только вот… доктор Сытин, — окликнул я его, когда он уже взялся за ручку. — Имейте в виду…

Он обернулся, его лицо снова исказилось от раздражения.

— Что ещё?

Я не ответил сразу.

Просто посмотрел на него. Спокойно, внимательно, давая тишине сделать своё дело. Я видел, как его раздражение сменяется недоумением, а затем — лёгкой тревогой.

Он ожидал спора, крика, просьбы. А получил тишину. И эта тишина была ему неприятна.

— Прежде чем вы войдёте туда, — сказал я, когда пауза стала почти невыносимой, — вы должны кое-что знать об этом пациенте.

Сытин недоумённо продолжал таращиться на меня.

— Я стабилизировал этого пациента, применив экспериментальный метод, — начал я, мгновенно переключившись на менторский, почти лекционный тон опытного профессора, делящегося знаниями с нерадивым студентом. — Энергетическая коагуляция разрыва перикарда по методике Вирхова-Львова.

Сытин нахмурился, пытаясь переварить услышанное. Имя Вирхова, отца-основателя клеточной патологии, было священным для любого врача. А двойная фамилия «Вирхов-Львов» звучала солидно, научно и абсолютно непререкаемо.

Конечно же, никакой такой методики в природе не существовало. Я придумал её прямо сейчас, на ходу скомбинировав две фамилии, которые пришли в голову.

— Никогда не слышал о таком методе, — осторожно, но с ноткой профессионального интереса в голосе заметил Сытин.

— Неудивительно, — я снисходительно пожал плечами. — Это разработка прошлого года, она ещё не вошла в широкую практику и стандартные учебники. Пока доступна только в нескольких ведущих клиниках. Суть в том, что с помощью сфокусированного энергетического импульса я создал временную стазисную пломбу на разрыве сердечной сумки.

Я на мгновение прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри пациента, а затем посмотрел на большие настенные часы в коридоре — те самые, которые отсчитывали секунды до его смерти.

— Учитывая температуру тела пациента, скорость его метаболизма и примерную степень повреждения тканей… — я сделал вид, что произвожу в уме какие-то сложные вычисления, — моя пломба рассосётся ровно через сорок две минуты.

Сытин заметно побледнел. Его профессиональная спесь начала уступать место чистому, животному страху.

— И что… что это значит?

— Это значит, доктор, что у вас есть ровно сорок две минуты, чтобы вскрыть грудную клетку, добраться до сердца и ушить разрыв левого желудочка. Если вы не уложитесь в этот срок, моя стазисная пломба рассосётся. Произойдёт повторная тампонада. Но на этот раз — на фоне глубокой анестезии и операционного стресса. Организм не выдержит второго удара. Пациент умрёт у вас на столе, и даже я уже не смогу его спасти.

Это была чистая, беспардонная, гениальная в своей наглости ложь. Но Сытин не мог этого проверить. А страх потерять пациента на операционном столе — самый древний и сильный страх любого хирурга — был гораздо сильнее его профессиональной гордости.

— Хорошо, я… я понял, — с трудом кивнул он, бросив тревожный взгляд на большие настенные часы в коридоре. — Сорок две минуты.

— И ещё одно, — я поднял указательный палец, останавливая его. — Самое важное. Ни в коем случае не используйте электрокоагулятор для прижигания сосудов рядом с сердцем!

— Что? Почему⁈ — в его голосе прозвучало отчаяние. — Это же стандартная процедура!

— Моё энергетическое воздействие временно изменило ионный баланс в тканях миокарда. Любой электрический импульс, даже самый слабый, вызовет неконтролируемую фибрилляцию желудочков. Мгновенная, необратимая смерть.

Теперь Сытин был белым как его собственный халат. Я не просто поставил ему таймер. Я отнял у него главный инструмент современного хирурга.

— Но… без коагулятора… я же утону в крови! — прошептал он в ужасе. — Как я должен останавливать кровотечение⁈

— Только холодная сталь и ручное лигирование сосудов, — развёл я руками с видом человека, констатирующего печальный, но неопровержимый факт. — Как в старые добрые времена, коллега. Удачи, доктор. Надеюсь, ваши руки не дрогнут.

Я развернулся и медленно пошёл прочь по коридору, мысленно отсчитывая секунды: три… два… один…

— Постойте!

Бинго. Рыба на крючке.

Я медленно обернулся. Сытин стоял в дверях операционной, и я видел, как в нём борются два зверя. Профессиональная гордость, не позволяющая ему унизиться и попросить о помощи чужака. И ледяной, липкий страх. Страх потерять пациента, страх перед необъяснимым, страх перед моей дьявольской уверенностью.

Страх победил.

— Вы… вы войдёте со мной, — процедил он сквозь зубы. Это была не просьба. Это было признание поражения. — Как… консультант.

— Разумеется, — я кивнул. — Проводите, коллега.

Лёгкая, почти незаметная победная усмешка тронула мои губы. Манипуляция