Белый генерал. Частная война (СИ) - Greko

— Что же было дальше?

Макгахан рассказывал с удовольствием, умело играя паузами и интонацией:

— Далее, на мой взгляд, турецко-осетинский генерал совершил ошибку. Доверив местному ополчению добить венгров в Добое, он повел черкесов под Яйце со соединение с губернатором Боснии. Тут-то их и разбили. Кондухов вернулся к Тузле и вцепился в остатки 20-й дивизии. Если австрийцы срочно не двинут новые части из-за Савы, то разгром аж двух крупных соединений KuK можно считать свершившимся фактом.

Мне захотелось вскочить и обнять Макгахана за столь приятные новости, но боль в бедре приковала к стулу. Януарий сделал вид, что ничего не заметил.

— Вы обратили внимание, генерал, на заметку в «Виеннер цайтунг», на упомянутый в ней ландштурм? Созыв ландштурма проводится только в военное время или в случае угрожающей войны. Вас теперь воспринимают всерьез. Перед моим отъездом из Сараево поступило повеление императора о создании действующей армии, получившей название 2-й, в составе 160 батальонов, 32 эскадронов и почти 300 орудий. В нее войдут третий, четвертый и уже действующий в Боснии усиленный тринадцатый корпуса. Отдельный корпус будет формироваться в Хорватии для освобождения Далмации.

— Вы великолепный шпион, Макгахан!

— Учусь у своих британских коллег. Ведь это они помогали туркам разбить сербов, а про вас распускали немыслимые слухи.

— Что еще нашпионили, мой дорогой?

Януарий налил себе из бутылки местной мастики, выпил полстакана, запил его водой. Как он мог пить такую дрянь, я не понимал.

Вытерев усы, журналист решил, что больше нагнетать интригу не нужно, и широко улыбнулся.

— Полагаю, что у вас есть немного времени, чтобы успеть перенести боевые действия в Боснию. Там царит полная неразбериха. Филиппович не решится двигаться к Мостару, пока не подойдут свежие части из Венгерского королевства. Уж больно его беспокоят инсургенты, объявленные вне закона. Настолько, что он задумал создать нечто вроде антипартизанских частей, назвав их штрайфкорами, корпусом патрулей. И знаете, кто стоит у истоков этой идеи? Ни за что не угадаете!

Он снова замолчал и с интересом уставился на меня.

— Ну же, дружище, хватит этих ваших штучек!

— Узатис!

Я взревел:

— Кто? Алексей? Откуда он взялся⁈

— Взялся, я думаю, он из Вены. Как там оказался, подсказать вам не берусь. Но в Сараево он прибыл с неким Амед-Юнус-беем, коего сразу назначили столичным мэром. Ходят слухи, что это выходец из Адрианополя легко находит общий язык с предводителями башибузуков.

— Вот же подлецы! Все ж таки купил ренегат-грек нашего «черногорца»! Вот откуда корни растут его дальнейших действий. Еще до Константинополя задумал побег, негодяй, оттого и обнаглел.

— Я не понимаю.

Пришлось рассказать Макгахану, как в моей славной ординарческой семье завелась паршивая овца.

— Не получается у меня взять в рассуждение, как может уживаться в одном человеке и храбрость, и злодейство, и тяга к неправедно нажитому богатству?

— Вы мерите, генерал, всех по себе. Однако ж примеров личностей, сотканных из противоречий, в истории достаточно — их куда больше, чем идеальных героев. Скажите мне, что случилось с Йовановичем? Какая судьба его постигла?

Я скупо улыбнулся.

— Его ждет забвение, крах карьеры, и он это понимает. Ему, славянину, как и Филипповичу, было доверено управление оккупационными войсками, и он с задачей не справился. Хотя его особой вины в том нет — против него выступали герцеговинцы, сражающиеся за свою страну и, что важнее, имевшие за плечами опыт трех лет военных действий и лучше вооруженных. Плюс у нас была гораздо более выгодная позиция. Но австрийцам на это будет наплевать. Им нужен козел отпущения. Йовановича мне по-человечески жалко.

— Вы забыли добавить, что у оккупантов не было Скобелева!

— Не только Скобелева, — усмехнулся я. — Были и другие.

— Вы очень щедры, генерал, в оценке своих русских сподвижников. Что же Йованович? Как он?

Я не стал расшифровывать свои слова журналисту, моя тайна останется со мной.

— Генерал-лейтенант жив и здоров. Он здесь, в доме, который я занимаю. Вы можете с ним пообщаться, но многого не ждите. Я спросил его в лоб: «Как же вы, славянин, могли поднять оружие против своих братьев?»

— И что же он?

— Начал мямлить о неспособности османов поддерживать мир, порядок и религиозную терпимость в санджаках, про трудности защиты столь протяженной границы, которая со стороны Австро-Венгрии представляет собой огромную подкову, о стратегическом значении Далмации, которой нужен крепкий тыл. И ни слова о том, как реагировать на сопротивление даже со стороны герцеговинских католиков. Один умный человек мне сказал, что имеем пример промытых мозгов.

— Промытые мозги? Великолепное определение, непременно им воспользуюсь. Brainwashed — по-английски звучит еще лучше. Подумать только, еще несколько лет назад в граничарских полках[23] на австро-турецкой границе сербы и хорваты служили как братья, как издревле повелось. Ныне же они превратились чуть ли ни в противников.

Наш интересный разговор прервал Дукмасов. Улыбнувшись и поприветствовав Макгахана как старого приятеля и собутыльника, хорунжий доложил:

— Ваше превосходительство! Все собрались, ждут только вас.

Макгахан тут же подхватился:

— Мешать не стану, пойду поспрашиваю все же Йовановича о его ощущениях, как потерпевшего поражение от самого Скобелева.

Я кряхтя последовал за ним, вышел из киоска. На поляне в тени огромного орехового дерева меня ждали русские офицеры во главе с Куропаткиным, командиры герцеговинских батальонов и харамбаши гайдуков. Красочностью костюмов и суровостью лиц мне это сборище напомнило сход древних славянских князей перед решающей битвой с кочевниками. Не хватало лишь большого священного стяга и креста, о чем я и сказал вслух.

— Мой бог! — вскричал Макгахан. — Как я мог забыть⁈ Ведь у меня для вас особая посылка.

Американец бросился к своей лошади и вытащил из торбы-бизаги плотный пакет. Он вернулся ко мне и протянул посылку, таинственно добавив:

— Послание от дамы!

Мне хватило одного взгляда на везель на пакете, чтобы догадаться об отправителе. Посылка была от Анастасии Михайловны. Непонятно почему, на сердце потеплело. Я торопливо разорвал упаковку и с недоумением уставился на плотно свернутый рулон из шелка. Нашлось и короткое послание:

«Отправляю вам, молясь ежечасно за ваше здравие, знамя, достойное великого воина святой Руси. Помнящая о вас в. кн. АМ».

Я развязал рулон, позволил ему раскрутиться. Стоявшие рядом офицеры восторженно ахнули. На темно-малиновом полотнище с узорами и звездами вышит золотом Архистратиг Михаил, а по синей кайме вилась надпись славянской вязью «Аще бог по нас, кто на ны?»

Внезапно выскочившая как черт из табакерки Стана требовательно протянула руку:

— Я чу бити байряктар!

Столь неожиданное столкновение двух Анастасий, имевших отношение к моей жизни, вызвало у меня прилив смущения. Ничего не оставалось делать, как протянуть полотнище девушке. Она вцепилась в него здоровой рукой, тряхнула рыжими косами.

— Древо плаво?

Я растерянно оглянулся.

— Она спросила, нужно ли голубое древко, — подсказал мне Алексеев.

— Пусть будет голубое.

Мистер Икс промолчал, но его сарказм я ощутил. В самом деле, у нас на руках куда более важные дела, чем геральдические мелочи. Стана, получив подтверждение, немедленно унеслась делать из полотнища знамя, а я добрел до невысокого креслица под деревом.

— Начнем совещание, други, — стиснув зубы, чтобы не закряхтеть, я опустился на подушки и оглядел соратников.

Настроения царили невеселые, непонятно откуда слухи о 2-й армии KuK уже распространились среди творцов Боснийского королевства, даже непримиримый Ковачевич нервно кусал свой тонкий ус:

— Мало нас е, погинемо за слободу!

— Вот уж нет, — постарался я как можно беспечнее улыбнуться, — пусть они за нашу свободу погибают, а мы побеждать будем!