Глашатай бога войны - Тансар Любимов

потом весь вечер посвятил игре, и должно быть, выходило неплохо, потому что никто не пришёл жаловаться на шум. Только похожая на ягуарунди кошка с округлыми маленькими ушами принесла ему задавленную мышь и осталась на ночь. Под её уютное мурлыканье так спокойно спалось…

— Матьяс, а ты где такие ухи нашёл? — спросил неугомонный Халлар, отдав должное завтраку. — Мне бы такие на сцене очень пригодились.

Поварёнок шмыгнул носом и покосился на Джизи.

— Пришлось надрать за слишком длинный язык, — спокойно пояснила старшая кухарка. — Дела господ обсуждать — не его занятие.

— Тогда мне этот способ не подходит, — сокрушённо заметил бард. — Но уши, честно сказать, хороши. На заглядение. Любой уличный актёр подтвердит.

— А меня в уличные актёры возьмут? — с надеждой спросил Матьяс.

— Был бы ты вполовину младше — взяли бы без слов, — вздохнул Халлар. — Нет, иногда в ученики берут и таких как ты, и старше тебя, но для этого нужно совсем уж гореть этим ремеслом.

Поварёнок сник.

Ицкоатль оставил их дальше беседовать, поблагодарил кухарку за завтрак и отправился выяснять, сможет ли принять его барон.

— А что, так хочется? — поинтересовался бард. — Только учти, что это не сплошной праздник, как кажется снаружи. Гимнасту нужна гибкость и сила. Ловкость. И немалая толика удачи. Сегодня толпа тебе платит, а завтра сидишь без денег. Но это просто. Посложнее — я как-то был свидетелем падения гимнаста с каната, с высоты его собственного роста. Знаешь, что он сделал, когда пришёл в себя?

— Что?! — восторженным шёпотом спросил Матьяс.

Судя по тому, как стих и поредел перестук ножей, вопрос занимал не его одного. И даже строгая старшая кухарка не стала ворчать.

— Снова полез на канат, — нехотя продолжил Халлар. — Расшибся он тогда здорово. Но есть традиция: если что-то не получилось, если упал — поднимись и пройди снова. Тело должно запомнить не поражение, а победу. Иначе ты никогда не сможешь повторить трюк.

Поварёнок притих и вдруг просиял.

— Мне то же самое конюх говорил! Когда я с водовозной кобылы свалился! Что надо снова сесть верхом, потому что человек главный, и лошадь должна это запомнить! Получается, тело — оно как лошадь?

Кухарки рассмеялись. Все, кроме старшей.

— Почти, — улыбнулся бард. — Оно тоже должно подчиняться твоей воле.

Молчание Джизи говорило о том, что она тоже вспомнила тренировки Теней, у которых на этот счёт было своё мнение.

— Это трудно, — со вздохом сказал Матьяс. — Утром так спать хочется, а надо вставать и работать… Это же считается?

— И это тоже считается, — кивнул бард. — Ладно, спасибо вам за угощение. Пора и мне поработать.

Он встал из-за стола и не спеша вышел с кухни.

Матьяс вздохнул и решительно занялся самой нелюбимой своей работой.

Отправился чистить лук.

К барону раннего посетителя допустили на удивление скоро. И получаса не прошло, как стражник выглянул из дверей и сделал разрешающий жест: можно заходить.

За эти полчаса Ицкоатль успел обдумать, как себя вести. Напирать и требовать не имело смысла. Барон разгневается и, чего доброго, прикажет казнить Игнака. Тогда придётся выбирать между планами на будущее и жизнью доверившегося ему человека. То и другое было Ицкоатлю не по нутру.

Что имело смысл, так это мягко подвести барона к мысли, что дознаватель подводит этого самого барона.

Поздоровавшись, Ицкоатль переступил порог личных покоев Баласа.

То, что его допустили куда-то помимо кабинета, могло говорить о многом. Например, о том, что барон начал больше доверять Саркану. Но Ицкоатль был склонен думать, что дело в минувшей ночи. Уж очень самодовольный был вид у его милости.

— С чем пожаловал? — встретил его вопросом барон.

— Ваша милость, мне сказали, вы распорядились отправить в тюрьму Игнака, одного из моих людей, — спокойно начал Ицкоатль. — Я хотел поговорить с вами об этом.

Барон нахмурился.

— И что тебя не устраивает? Он единственный, кроме двоих моих стражников, смог попасть этой стрелой в мешок.

— Единственный в замке, — скромно поправил его Ицкоатль. — И вот это не даёт мне покоя.

— Почему? — против воли барон заинтересовался. Проситель не показывал норов, не настаивал, но намекал, что ему известно нечто ускользнувшее от внимания Баласа. Стоило выслушать, вдруг что-то дельное скажет? — Садись и говори.

— Благодарю, ваша милость, — Ицкоатль присел на свободный стул. — Смотрите, что получается, ваша милость… Скоро приедет королевский дознаватель. Вы ему предъявите Игнака — вот, мол, убийца. Но ведь господин дознаватель начнёт всё проверять, ему по чину положено… И что же он увидит? Что схватили первого попавшегося и на этом успокоились. Я со своими людьми поговорил — они в один голос утверждают, что Игнак выходил по нужде на несколько минут. И то же самое они скажут дознавателю. В городе никаких состязаний не проводилось, я спрашивал. Дознаватель тоже спросит, ваша милость. И стрелу попросит показать. А Игнак утверждал, что она очень похожа на стрелы Ночных Теней.

— Ты к чему клонишь? — брови барона грозно сошлись.

— К тому, что не доверяю я вашему дознавателю, ваша милость. Он же вас, простите за такие слова, полным дураком перед королевским дознавателем выставляет. Из ворот Игнак не выходил — кто бы его выпустил? По стенам лазать — ваша милость, да вы его пузо видели? Ему корабельный канат нужен, чтобы по стене слезть, где в замке хоть одна такая толстая и крепкая верёвка может лежать, чтобы о ней не знали? Даже если бы он её украл — ему бы пришлось оставить её свисать со стены, пока он бегает убивать, а потом обратно по ней карабкаться — но стража ходит каждые несколько минут, и никаких канатов не видела. И с какой скоростью ему надо было бежать, чтобы между двумя обходами проскочить? Ваша милость, я человек от королевского сыска далёкий, но даже я понимаю, что на эти вопросы ответов нет. А у королевского дознавателя вопросов будет ещё больше. И всё из-за того, что ваш дознаватель не захотел как следует выполнить свою работу. По лени или намеренно — не берусь судить, но ваша милость, окажись я в таком положении, я бы не стал держать Игнака в темнице и дожидаться, пока меня опозорят перед королевским дознавателем и королём.

— И что бы ты сделал? — насмешка в голосе далась барону с немалым трудом. Чужой младший сын действительно обрисовал очень неприятное положение, в котором он, барон Балас Ботонд, непременно окажется, если всё будет так, как говорит этот мальчишка.

Ах, ему бы такого сметливого сына… Пусть даже от служанки — но сына! Пусть даже не успеть