Глашатай бога войны - Тансар Любимов

движениям медведя, с гортанным уханьем в такт мелодии, обошёл комнату, разбрасывая измельчённые травы из расшитого причудливыми узорами мешочка. Потом связал руки супругов красной шерстяной нитью с амулетами на концах. Достал откуда-то небольшой бубен, и к гитаре добавились ритмичные удары, звон бубенцов и причудливый звук пения без слов, исходившего, казалось, из самой утробы шамана.

Подпрыгивая, приседая, крутясь и распевая, Ласло скакал вокруг барона и его жены, постепенно ускоряясь, пока оба — и шаман, и бард — не ощутили, что заклинание сработало и пора остановиться. К этому моменту по лицу Ласло струйками стекал пот, а от бешеного ритма бубна звенело в ушах.

— Фух, — выдохнул шаман. — Всё, ваши милости. Готово.

Приглушил рукой струны и Халлар. Он тоже выглядел утомлённым: неистовый грохот бубна едва не заставил его сбиться с мелодии заклинания, и только опыт помог отключиться от внешнего шума и закончить работу.

Взяв пару аккордов на гитаре, он прикрыл глаза, настраиваясь на свои ощущения. Потом посмотрел на барона.

— Насколько я могу судить, вы, ваша милость, к вечеру будете совсем здоровы, — потом перевёл взгляд на баронессу. — У вас тоже всё прошло успешно, но пару недель рекомендую ночевать в одиночку. Иначе процесс восстановления может зайти не туда.

Женщина стыдливо опустила взгляд.

— Но ты же сказал, у тебя нет Дара, — напомнил барон. — Как же ты можешь судить?

— Я склонен считать, что Дар у господина барда есть, — возразил шаман, вытирая потное лицо. — Только проявляется он не так, как положено. Его музыка — вот его Дар, когда он играет для меня, я трачу гораздо меньше сил, а результат намного лучше, и он способен чувствовать, как работает магия. Среди его наставников не нашлось тех, кто смог бы это понять, но для меня его Дар так же несомненен, как смена дня и ночи.

— Вот как, — барон поднялся, его жена вскочила вслед за ним.

Ласло проворно потянул за концы красной нити, распуская затейливый узел, и передал амулеты барону.

— Это лучше носить при себе для закрепления результата.

Барон кивнул, убирая нить в карман камзола.

— Раз так, дозволяю тебе, Халлар, всякий раз, как ты будешь в городе, останавливаться у Ласло. Думаю, вы найдёте, что обсудить. Если же ваше лечение принесёт желанный плод — у тебя не будет повода упрекнуть меня в скупости.

Бард поклонился в ответ.

На этом супружеская чета покинула комнату шамана.

— Надо будет обучить вас играть на бубне, — устало опустился на кровать бард. — Чуть не сбился. Хорошо, что уже столько выступаю на улицах, что научился пропускать мимо ушей посторонние ритмы. Но почему вы считаете, что моя магия — это музыка?

— Почему листья зелёные, а вода мокрая? — усмехнулся шаман. — Потому что это так. Имея дело с магией всю жизнь, невозможно ошибиться, даже если встретился с ней в другом обличии.

— Интересно, почему так произошло? — пробормотал Халлар. Его рука продолжала бездумный бег по струнам. — Учителя считали, что это из-за того, что я к ним попал уже поздно и с совершенно неподходящим обучением. Впрочем, я тогда и на инструментах не играл, чтобы у меня хоть что-то могло пробудиться.

— Знал я одного человека, — заметил Ласло, — слепого от рождения. Но слух у него был такой, что он муху мог поймать на лету. Когда обычный способ что-то делать недоступен, бывает, что подавленная способность находит себе другой выход. Так и с Даром. Уж если он есть — он пробьёт себе дорогу, так или иначе…

Вдруг шаман насторожился, прислушиваясь к перебору струн.

— А что это ты такое играешь? — спросил он неожиданно. — Усталость как будто отступает…

— Не знаю, бывает такое, что руки как будто живут своей жизнью, — ответил бард. Но как только он начал вслушиваться в мелодию, как целебный эффект пропал, оставив после себя только мелодию. — Вот ведь. И не поиграть теперь.

— А что мешает? — не понял Ласло.

— Каждое занятие начиналось с того, что мне напоминали: магия требует контроля, — ответил бард. Но струны всё-таки приглушил ладонью. — А так я играю с неизвестным эффектом.

— И делаешь это не первый год, а мир пока не рухнул, и духи на тебя не гневаются, — отмахнулся шаман. — Успокойся, твоя магия сама знает, что тебе нужно. Ты мне сам говорил — важен настрой. Говорил? Ну и чем тебе твой настрой сейчас не нравится? Я за полдня так не отдохнул бы, как сейчас под твою музыку.

— Ваша правда, мастер, — рука продолжила блуждать по струнам. — Кстати, как вам такая награда? Я вас не слишком стесню?

— Если бы меня что-то не устраивало, я бы так и сказал, — усмехнулся Ласло. — А если ты из своих странствий будешь что-то новенькое приносить, так и вовсе счастливым гостем станешь.

— Договорились, мастер, — улыбнулся Халлар. — Кстати, на счёт странствий. Дня через три, буду вынужден отправиться в Агостон. Вам там чего-нибудь надо?

— В Агостоне? — шаман задумался. — Ну, может, каких заморских амулетов завезут? Так мне самому всё равно смотреть надо… Давай так — если вдруг ты увидишь что-то такое, что мне, по-твоему, нужно, ты это и привезёшь. Только пусть это будет не баронский замок, пожалуйста!

— Кстати, хорошо, что напомнили, мастер, — Халлар посмотрел на целителя. — А вы как, амулеты делать умеете?

— Великим мастерством не обладаю, но обучен этому искусству, — подтвердил шаман.

— Я пока и сам не знаю, что это будет и зачем оно требуется мне или кому ещё, но при наличии, скажем, ожерелья с агатом, что бы вы смогли с ним сделать? — поинтересовался бард.

— Агат, говоришь… — Ласло задумался. — Это камень странников и влюблённых, он помогает пережить разлуку и воссоединиться разлучённым, помогает отыскать верный путь. Его носят ясновидящие — он помогает им прозреть скрытое, и те, кто боится дурного глаза. Что из этого тебе подойдёт?

— Любовь у меня пока что одна, и та сейчас на коленях лежит, звуки для нас издаёт, — усмехнулся Халлар. — Воссоединяться мне тоже не с кем. Дурной глаз пусть сам боится. А вот отыскать верный путь и прозреть скрытое — это важно.

— Тогда приноси своё ожерелье, — Ласло улыбнулся. — Посмотрим, что я смогу с ним сделать.

— Приеду — займусь, — пообещал Халлар. — Я так, на будущее.

Побратим как в воду глядел. Утром на кухне Аранки не оказалось. Старшая кухарка привычно ворчала на девушек, а Матьяс с подозрительно красными и припухшими ушами помалкивал, ставя перед господами чашки с горячей кашей в мясной подливе с кореньями.

Ицкоатль улыбнулся, поглаживая за пазухой тёплое дерево флейты. Вчера он распределил добычу между солдатами, а