Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

Жители монастыря Владыку сильно уважают и стараются держаться поближе, чтобы при случае попросить благословления. Я не лезу – ежели захочет Владыко лично потерпевших от вора допросить, с радостью расскажу, что смогу, а так спокойно жду «презентации» тандыра, где нам так и так придется столкнуться. Выпендриваться не стану, но и впечатление хорошее произвести надобно. Не настолько хорошее, чтобы Владыко пожелал забрать меня в Москву, но достаточное для того, чтобы пересесть поближе к игумену.

А какая рожа у Федора! Любо-дорого посмотреть насколько он бледный, «потерянный» и насколько истово молится, губами произнося совсем не те молитвы, что положены на Заутренней: о прощении молится, полагаю, потому что читать по губам не научился, но видно же, когда все беззвучно говорят одно, а кто-то другое. Храм невелик, и на обязательные молитвы мы здесь всегда набиваемся аки сельди в бочки, но вокруг кузнеца имеется небольшой, но очевидный круг пустоты – не хочет народ к нему приближаться, боится. Прости, Господи, злорадство моё. На ближайшей же исповеди расскажу о ней все как на духу и с радостью великой облегчу душу соблюдением епитимьи.

Неплохое зрелище представляют собой и монастырские начальники – им и так по должностям положено нервничать рядом с высоким начальством, а здесь, помимо большой (ОЧЕНЬ большой) проблемы в виде вора еще и такая удивительная ситуация вокруг грека сложилась. Настолько им не по себе, что даже за громоотвод мне пока ничего не предъявили. А должны, если по-хорошему: над монастырями и церквями ничего кроме крестов возвышаться не должно. Или не позабыли, а попросту боятся меня тронуть – а ну как молния за такое шибанет?

В занятные времена меня все-таки закинуло.

***

Странности в моем русском языке списываются на иностранность, а странности в греческом – его здесь знают игумен и батюшка келарь, они меня в первые дни жизни здесь на него «проверяли» - я объяснил епископу так же, как и тогда монастырским шишкам:

- Не ведаю сего, Владыко. Его высокопреподобие предположил, что из-за нападения на нас в пути. По голове меня сильно ударили тогда…

Вслед за переводом «стрелок» отводим глаза, замолкаем и изображаем на лице скорбь, призванную передать то, что я «не смог» сказать словами: горечь потери отца и других спутников.

- Помолюсь за отца твоего, - пообещал Евфимий.

- Благодарю, Владыко, - отвесил я поклон.

В этот раз, для разнообразия, постарался сделать это правильно.

Дело было в пути с Заутренней. Слабый дождик сменился совсем уж мелкой водяной взвесью, сквозь растерявшие силу тучки пробивались утренние солнечные лучики, а шли мы не по вытоптанной до земли, а потому превращающейся в непогоду в сплошную грязь тропинке, а по выложенному из досок настилу. Давно к прибытию важного гостя готовились, вот и расстарались.

Игумен, у которого немножко греется земля под ногами (а еще геморрой и больные зубы), несколько взбодрился – епископ его обоснование моей странности принял. По крайней мере, сделал вид. Точного маршрута у нашей колонны, откуда с огромным сожалением на лицах удалились все, кому нужно работать, нет – просто идем за Его Преосвященством, который желает осмотреть монастырь. Тот факт, что он дозволил мне идти рядом с собою, вызывает у местных очевидную зависть, которая, судя по «вдохновленным» рожам, активно борется с мыслями о случившемся этой ночью. Может и по праву грек интереса епископского удостоился?

- Грек идет, богатства несет! – донеслось справа и сверху.

Повернувшись, мы увидели стоящего на крыше «моего» жилого здания Иннокентия.

- Слыхал, что Иннокентий у вас нонче живет, - не удивился Евфимий. – «Богатства несешь», стало быть, - вполне добродушно улыбнулся мне. – И много тех богатств?

- Немного было, Владыко, - честно признался я. – А теперь и вовсе не осталось ничего.

- Ой ли? – не поверил епископ.

- Одежда добрая, - признал я. – Но «богатством» ее не назовешь.

- Пустой котел громко звенит, да толку нет с него! – выдал еще одну фразу юродивый, с удивительной ловкостью в пару прыжков добрался до громоотвода и неслышно для нас постучал по нему рукой. – Полнехонький побулькивает тихо, да каши полон!

Улыбка епископа стала шире. Повернувшись к игумену, он спросил, указав на громоотвод:

- А это чего?

Я бы очень хотел поставить его повыше, но на остатках здравомыслия постарался сделать так, чтобы он был ниже самого низко расположенного креста. Вроде получилось.

- Поделка грекова, Владыко, - засуетился Алексей. – Уберем, негоже над монастырем окромя креста ничему возвышаться.

- Чего это, Гелий? – переадресовал мне вопрос епископ.

Я тем временем начал проникаться к юродивому симпатией. Он же очевидно мне помогает!

- Громоотвод, Владыко, - ответил я. – Прут железный, к нему цепь приделана. Молния в железо бить любит больше, нежели в дерево али землю, прут ее притягивает, и всю силу ее через себя да по цепи в землю уводит. Сегодняшней ночью…

- Две молнии было, рассказали, - прервал меня епископ. – Одна, получается, в кузню…

- Глупый петух насест потерял! – ехидно вставил Иннокентий.

- Хм… - задумчиво покосился на него Евфимий, но отвлекаться не стал. – А другая, стало быть, в «отвод» твой.

- Так, Владыко, - подтвердил я.

- Идемте-ка поглядим, - решил он и решительно сошел своими сапожками с ведущей ко входу дощатой тропы, пошлепав по грязи за здание.

Вора бы поймать, Владыко – долг-то так и так отдать придется, даже если кузнец решит, что более он ему не нужен. Нельзя в долг брать и не возвращать. В этой ситуации суда надо мною не будет, но люди-то вокруг не слепы и не глухи, а значит должны видеть и слышать, что слово свое я держу невзирая на внешние обстоятельства.

Пока мы шли, я успел заметить на лице игумена недовольство. Не мной, собой – поторопился с «уберем». Завернув за угол, мы прошлись вдоль стены и остановились у закопанного в землю конца цепи. Конструкция примитивная, создана по принципу «лучше, чем ничего», но благодаря этому подтверждение эффективности было видно невооруженным взглядом. Земля около цепи слегка просела и лишилась травы. Здесь меня запоздало тряхнуло от страха: при плохом (а хорошим то, что перед нами, назвать язык не повернется) заземлении возникает «шаговое напряжение», которое может убить нафиг находящегося поблизости. Хорошо, что этого не случилось – место здесь никому особо не нужное, а по ночам так тем