Последний Герой. Том 8 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Ну ни хера себе! — выдохнул Коля. — Это что сейчас было⁈

Глава 13

Олеся шла вдоль реки, там, где берег становился уже пологим. Выбралась в лес, продиралась сквозь заросли, почти ничего не замечая. Подальше — только бы подальше. Она знала, что Мамедов, скорее всего, будет высматривать её с дороги, сверху. Поэтому шла в противоположную сторону, наплевав на колючие заросли и ветки.

Зубы стучали от холода.

— Боже, как холодно… как холодно, — шептала она. — Нельзя останавливаться. Замёрзну. Пока двигаюсь — живу.

Сколько шла — не понимала. Счёт времени потерялся. Километр, два, три… пять. Или вовсе петляла по кругу?

Нашла какую-то тропинку и механически побрела по ней. Страх постепенно проходил, адреналин спадал. Теперь нужно было думать не о погоне, а о том, как не умереть от холода.

«Надо выйти к городу… или к трассе… А где здесь город? Чёрт… где?»

Она остановилась, прикинула направление, попыталась залезть на дерево — глянуть, где дорога. Уцепилась за ветку, подтянулась, но руки соскользнули — сил уже почти не осталось.

«О… нужно отдохнуть… хоть чуть-чуть…»

«Нет, нельзя останавливаться, замёрзнешь!» — говорил разум.

— Я только капельку посижу… — пробормотала она вслух сама себе. — Соберусь с силами.

Поваленное дерево перегородило тропинку. Она села на него, как на лавку, чтобы перевести дыхание. Вдруг, словно волной накрыло, захотелось спать. Очень сильно. Она обняла себя руками, пытаясь согреться. Голова клонилась всё ниже.

«Не спи! не спи!» — кричал разум, но тщетно.

Девушка не заметила, как легла на бревно — широкое, шершавое, холодное. Но тело будто не чувствовало холода. Казалось, что это мягкая постель, спасение от смертельной усталости.

«Не закрывай глаза…» — где-то внутри бубнил слабый голос разума. Но он уже был далеко, глубоко, и слова тонули в темноте.

Олеся закрыла глаза.

— Да куда ты собрался? — ворчала Маришка на Михалыча.

— Нарежу прутков, — крякнул тот в ответ.

— Пешком на себе потащишь, что ли, эти ветки твои? — уперла руки в пухлые бока женщина.

— Это не ветки, это лоза, — спорил Михалыч. — Мои прутки, они мне нужны.

В его голосе слышалось удивительное упорство.

— Да на кой-они тебе сдались? Тебе что, своей мебели мало? — не унималась Маришка. — Ну давай новую купим.

— Не понимаешь ты, женщина, — буркнул Михалыч, — не могу я на шее у бабы сидеть. Я должен зарабатывать. Буду делать, что умею — из лозы мебель плести.

— Ха! И кому ты продашь свои поделки?

— Да не поделки это, а ручная работа, изделия ценные. Ну что ты, не понимаешь, женщина? — упрямо говорил он. — Нарежу лозы, прутков, делом займусь. Вот поглядишь ещё, какие поделки-то будут.

Кажется, Маришкины слова его задели.

— Ой, не хочу я тебя в лес отпускать. Чует сердце беду, — схватилась за грудь Маришка.

— Да ты что? Я ж не маленький. Да и у нас не дремучая тайга.

— Не знаю, а вдруг ты не вернёшься? Ты же ещё со двора-то путём и не выходил. Раз только, когда сбежать хотел.

Лицо её вытянулось, брови собрались домиком. Не просто так на своём стоит, вправду распереживалась.

— Да не сбегу я, — примирительно пробурчал Михалыч, притягивая к себе Маришку и обнимая.

Дом Маришки стоял на окраине — немножко пройти, и лесок начинался.

— Эх, — размышлял Михалыч, — вспомню былое. Надеюсь, руки навык не забыли. Главное, прутья выбрать погибче, поровнее. Без всяких боковых ответвлений. Самое время сейчас лозу заготавливать, поздней осенью. Морозец еще не пришел, а сокодвижение закончилось. Для плетения мебели лучше и не придумаешь. Помнится, кресла, столики уходили на ура. Это раньше-то много чего руками делал, не считалось чем-то особым, а и то хвалили. А сейчас, когда все гонятся за натуральностью, ценность другая. Деньжат заработаю на зиму.

Михалыч шёл по тропинке в поисках подходящей рощицы ивы, как вдруг увидел девушку, лежащую на толстом бревне — исцарапанную, чумазую, в одной рваной блузке и джинсах. Она была похожа на спящую принцессу — бледная, как будто мёртвая. Сердце его ёкнуло.

— Ох ты ж, какого лешего! — воскликнул он. — Ты мёртвая или живая?

Он подошёл поближе, потрогал её — ещё тёплая, дышит.

— Эй, мадам, вставай, чего здесь разлеглась, бухая, что ли? — он пытался растрясти её порешительнее, нагнал на себя строгости, чтобы скрыть собственный страх, но незнакомка не приходила в себя.

Михалыч скинул бушлат и надел его на девушку, поднял, закинул её себе на плечо. Колени ныли, спина болела — возраст уже не тот, — но он упорно тащил её. Нес домой, через лесок — к Маришке. Подумал было, что надо б вызвать скорую или полицию, но пока дозвонишься, пока приедут. Нет уж, сказал сам себе Михалыч, тут недалеко, дотащу скорее до тёплого дома. Так надежнее будет.

— Ты уже вернулся? — воскликнула Маришка, услышав топот в сенях.

— Быстро давай, мать, баню подтопи! Она ещё тёпленькая с вечера, — крикнул Михалыч, вваливаясь в дом. — Подкинь дров, раскочегарь — надо белоснежку отогревать.

Шагал он тяжело, на руках у него было безжизненное тело девушки.

— Ох ты, божечки, кого это ты принёс⁈ — всплеснула руками Маришка. — Она что, пьяная?

— Сама ты пьяная! В лесу нашёл!

— Случилось чего-то с ней?

— Глаза разуй, женщина! Видишь — синяки, царапины! Ясен пень — случилось.

— Полицию надо звать!

— Сначала жизнь ей спасти надо, отогреть, — сказал Михалыч. — Потом уже всё остальное.

— Ну, тогда я в скорую позвоню, — забеспокоилась Маришка, метнувшись к телефону.

— Не надо скорую… не надо полицию… — прохрипел слабый голос. Девушка пришла в себя и пробормотала уже отчётливее: — Прошу вас, пожалуйста, не надо… Они меня заберут. Меня найдут. Меня убьют. Поверьте… не надо…

— Ох ты, кто ж ты такая будешь-то, — охала Маришка, присаживаясь рядом.

— Меня зовут… меня зовут Олеся, — еле слышно произнесла девушка. — Я журналистка… за мной охотятся… пожалуйста… помогите. Только не звоните никому.

— Сейчас, сейчас, — приговаривала Маришка, уже доставая одеяла. — Главное — не дать холоду до нутра добраться. Если нутро остынет, то всё… смерть.

— Убери одеяла, — проворчал Михалыч. — Она и так как ледышка. Растирать надо.

— Ну, у нас тепло, — закивала хозяйка. — Сейчас в баньку тебя свожу, отогреем.

— Спасибо… — пролепетала Олеся и снова прикрыла глаза.

Сил на разговоры больше не было.

— Вот скажи мне, Шамилька! — ревел мэр, сотрясая воздух своего кабинета. — Как так вышло, что баба тебе накостыляла и съ*балась⁈ Тебе нихера доверить нельзя! Ты как старая беззубая лошадь — уже не тянешь! Посмотри на себя! На кого ты стал похож? Ты жалок!

Шамиль стоял, опустив глаза в пол. Опухшая после удара коленом челюсть, фингал от Шульгина — он и вправду был похож на побитого пса и так же не поднимал головы.

— Где она, Шамиль⁈ — продолжал мэр, срываясь на крик. — Где эта сучка⁈ Ты представляешь, что будет, если она напишет заяву⁈ Если она вернется…

— У нас всё схвачено с ментами, — пробормотал Шамиль. — Круглов в курсе, он же ваш друг. Там повесили на нее угон и…

— Да похуй, — оборвал его Быков. — Круглов — всего лишь начальник ОВД! А есть ещё и главк, и прокуратура, и Следственный комитет, мать их! Что, думаешь, весь закон в руках у Круглова⁈ Нет, бл*дь! Закон — вот где у меня! — он сжал кулак, махнул им, так что ногти впились в ладонь. — Вот где!

— Тем более, — кивнул Мамедов.

— А почему ты её не убил сразу⁈ — сузил глаза Быков. — Нахера ты её развязал вообще⁈ А?

— Это моё дело… моя ошибка, — упрямо проговорил Шамиль. — Не хотел, чтобы умирала, как…

— Чо тут ещё — твоё дело⁈ — заорал Быков. — Твоё это дело сейчас мне карьеру, сука, похоронит! Ты слышал, что эти журналисты раздули⁈ В новостях? Что Маркова якобы была моей любовницей! Всё, хана выборам! Эх… вот знал, что не надо на баб полагаться, тем более на молодых и смазливых… Щас заяву накатает, как пить дать.