Товарищ «Чума» 11 - lanpirot

Его ладонь, которой он несколько секунд назад «приветливо» махал гарпиям, вспыхнула ослепительным синим пламенем. Затем он резко раскинул руки в стороны, растопырив пальцы — и стена огня ударила в стаю крылатых склочных баб. Пернатые чудовища взвыли, запахло палёным мясом и перьями. Несколько злобных летучих тёток ссыпались с небес в кипящий кровью и полыхающий огнём Флегетон.

— Красиво, командир? — подбоченился Черномор, отбив каблуками подобие чечётки. — Эй ребятки, кто хочет этих курочек на ужин — вылавливайте из реки! Они уже и сварились, и обжарились заодно!

— Слава капитану! — Часть матросов с довольным рёвом бросились к бортам вылавливать вечерние деликатесы.

Хоть мне и не понравился подобный ход, но обсуждать, а, тем более, осуждать порядки на борту Нагльфара я не собирался. К тому же гарпии сами виноваты — ну, на кой хрен они к нам полезли?

Но гарпии оказались не единственной угрозой — деревья тоже «ожили». Пока мы отбивали воздушную атаку, корабль слишком близко подошел к обрывистому берегу. Уродливые ветви потянулись к кораблю, скрипя, трескаясь и с каждым мгновением всё увереннее впивались в борта «Нагльфара». Кора трескалась, обнажённая плоть пульсировала, брызгая кровью по сторонам.

— Капитан! — заорал один из мертвецов, подвинув Каина в сторону и рубя топором ветвь, вцепившуюся в резного дракона. — Деревья тянут корабль к себе!

Ветви, словно изломанные щупальца, продолжали вгрызаться в борта Нагльфара, орошая чёрные доски липкими следами темной слизи и крови.

— Отваливай от берега! — заорал Каин, выхватывая со слова какую-то огромную секиру, покрытую древними рунами.

Его голос прокатился по палубе, подобно грому, паруса мгновенно раздулись магическим ветром, матросы бросились к борту, вооружившись мечами, топорами и веслами. Но было поздно — огромная извивающаяся ветвь, покрытая багровыми трещинами и вздутыми жилами, вонзилась в палубу прямо у моих ног. А после…

Дерево застонало, а затем из него вырвался хриплый, разрывающий душу крик. Я увидел лицо, проступающее под корой: искажённое страданием, с глазами, полными кровавых слёз.

— Помоги… — прозвучал голос. — Нет сил терпеть… Освободи… меня… от этих мук… Пожалуйста!!!

— Не слушай их! — рявкнул Черномор, уже рубя ветку своей секирой. — Они хотят, чтобы их пожалели! А жалость — это слабость, а слабость в аду — неминуемая смерть!

Однако, я чувствовал своим эмпатическим даром чудовищное отчаяние этого создания, бывшего некогда человеком, а теперь существующего в виде дерева в Лесу Самоубийц. Он был готов исчезнуть навсегда, лишь бы не терпеть бесконечно эту адскую муку, продолжающуюся из года в год, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Наверное, это было одно из самых древних «деревьев» в этом чудовищном лесу.

Я шагнул вперед, несмотря на окрики Черномора. Коснулся рукой дрожащей и пульсирующей коры, покрытой кровавой коркой.

— Ты хочешь уйти? — спросил я. — Насовсем?

Ветвь дёрнулась, а глаза на стволе распахнулись.

— Да… — прозвучал голос. — Освободи… Я чувствую — это в твоих силах…

Самое интересное, что я тоже знал, что это в моих силах. Такова одна из способностей Первого всадника — даровать вечное забвение любому страждущему!

— Стой! Ты не имеешь права! — неожиданно заорал Каин, пытаясь меня остановить. — Это — Ад! Здесь не твоя епархия, Чума! Здесь нет твоей власти!

Вот, значит, как? Он знал, или чувствовал, что во мне присутствует одна из Высших Сил. Но с этим будем разбираться позже…

— Если я могу что-то сделать — я это делаю! — ответил я, хлопнув ладонью по пульсирующей коре дерева.

Ствол мелко затрясся. Кора начала трескаться и скручиваться, словно сгорающий лист бумаги. Плоть под ней светлела и рассыпалась пеплом. И в последний миг я успел увидеть лицо. Молодое. Спокойное. Улыбающееся.

— Спасибо… — Донеслось легкое дуновение последних слов, и дерево рассыпалось невесомым прахом.

Один за другим, стволы начали отцепляться от корабля. Но не под ударами топоров, не под действием огня — они были поражены освобождением своего товарища по несчастью. Гарпии в небе вдруг перестали оглушающе орать. Они кружили над лесом, как потерянные.

— Ты… — прошептал Каин, глядя на отдаляющийся лес — Нагальфар, наконец-то, сумел отойти на безопасное расстояние. — Ты понимаешь, что ты сделал?

— Я дал ему то, что он заслужил тысячелетиями страданий, — невозмутимо ответил я. — Скорее всего, он уже давно заслужил прощение, но о нём банально забыли.

Каин в сердцах сплюнул в горящие воды Флегетона:

— Зато Ад тебя теперь уж точно запомнит…

Корабль неторопливо пошел вверх по течению. За кормой остался лишь пепел обретшего покой бедолаги, медленно оседающий в кипящую реку. А впереди, сквозь дым и пламя, уже виднелась следующая адская площадка «развлечений».

— Горючие пески, — сообщил нам упырь, ранее уже бывавший в этих местах. — Здесь пребывают богохульники и содомиты.

— Ух, ты! — усмехнулся Черномор, поправляя бороду. — А похоже, что веселье-то, только-только начинается!

Корабль медленно, но неумолимо скользил вперед, оставляя за собой алую кильватерную струю. Горючие пески раскинулись перед нами — бескрайняя, выжженная пустыня, где не было ни тени, ни влаги, лишь белый песок и грешники, изнемогающие под тяжестью адского зноя. Воздух дрожал, как на раскалённой сковороде, искажая видимость.

Здесь были собраны богохульники и содомиты — те, кто в жизни отверг Божественный Порядок, кто насмехался над святым и возводил хулу на Небеса, кто любил то, что, по мнению Высших Сил, да и простого рассудка, любить (той «любовью», которой «любили» они) было против всякого естества.

Теперь они ползали по пескам, обнажённые, изуродованные, с пересохшими губами и глазами, вытекающими от жара. Их тела покрывали волдыри, лопавшиеся от каждого движения, обнажая гниющую плоть. Но смерть не приходила — они и так уже были мертвы.

С низких небес, чёрных и тяжёлых, падали яркие капли огня, впивающиеся в тела грешников, как раскалённые иглы. Каждая капля прожигала до костей, и тут же новая порция огня хлестала сверху, не позволяя былым ранам затянуться. Крики стояли сплошным воем. Мой эмпатический дар захлестнуло чистым и незамутнённым отчаянием, в котором не было больше ни смысла, ни надежды. Лишь боль. Вечная, бесконечная и безысходная.

— Вот это да, — протянул Черномор, прищурившись. — Даже мне, бывалому негодяю, становится жарко от одного этого вида…

— А они ведь здесь не просто так, — заметил Каин. Его голос стал тихим. — Богохульство — это