Господин следователь. Книга 11 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Эх, как всегда. Случись убийство, сбегаются. Нет бы сбегались, чтобы сотворить что-то полезное — снег с улиц смести, сугробы убрать.

Румянцев, не поздоровавшись с присутствующими, с жадным любопытством посмотрел на труп, укрытый простыней.

— Никак барышня сама себя порешила? Или помог кто? — предположил председатель земства. — Неужто бритвой горлышко перерезала?

А его шкодливая рука уже потянулась к столу, где лежало орудие убийства.

— Не трогать! — сурово сказал я, перехватывая руку Румянцева. — Это вещественное доказательство. Здесь могут остаться следы преступника.

Кажется, до Эмиля Эмильевича дошло, что напрасно он привел с собой «гостя».

— Николай Федорович, — обратился он к главному земцу. — На месте преступления следователь — главная фигура. Даже я не имею права вмешиваться в его действия.

— А мне известно, что следователь — это лицо, подчиненное окружному прокурору и он обязан предоставлять отчет своему непосредственному начальнику, — нахально заявил Румянцев. — И мне, как главному лицу местного самоуправления, тоже хотелось бы послушать отчет господина Чернавского. В конце концов, я несу ответственность за благополучие города и уезда.

Эх, опять в голове лишь штамп о том, что «хотеть никому не вредно». Высказался бы, но не стану.

— Господин Румянцев, вы обязательно послушаете мой отчет, — пообещал я. Улыбнувшись председателю земской управы самой нежной улыбкой, уточнил: — Только, судебные следователи не подотчетны органам самоуправления. Значит, вам придется получить юридическое образование, поступить на государственную службу. Не сомневаюсь, что лет через двадцать вы займете должность Череповецкого окружного прокурора. Вот тут уж, не сомневайтесь — я перед вами отчитаюсь. А пока, прошу прощения, нам работать нужно. А вы меня отвлекаете своей хренью.

— Я знаю, что вы изрядный наглец, господин Чернавский, — набычился Румянцев. — Но будьте уверены — вам это не сойдет с рук, несмотря на заступничество вашего папеньки.

Господи, как же меня это бесит! Но показать это — значит, обозначить свою болевую точку, по которой и станут бить. Просчитаем в уме до десяти…

Пока я считал, председатель земской управы переключил свой гнев на Абрютина.

— А почему на месте преступления опять Федышинский? Статский советник в отставке получает пенсию, имеет частную практику. Господин исправник, я же распорядился, чтобы на трупы полиция вызывала врачей из земских больниц. Мне что — давать вам письменное указание?

Сейчас что-то будет… Василий Яковлевич человек терпеливый, но не настолько. Так ведь и я не железный.

А председатель уже подошел к креслу, ухватил за край простыни, потянул вверх. Ну скотина!

Ухватив Румянцева под руку, повернул его лицом к мертвой Зиночке. Стараясь не закричать, сказал:

— Господин Румянцев, вы разве не видите? В этой комнате убили молодую женщину, и наша задача — отыскать убийцу. А вы являетесь и устраиваете склоку, словно пьяная баба.

Выталкивая из комнаты Румянцева, посмотрел на лестницу — не слишком-то крутая, всего-то шесть ступеней, но ежели, подтолкнуть в спину… Сделав над собой героическое усилие, толкать не стал, а только сказал:

— Если вернетесь — спущу вас с лестницы. Сломаете шею — хрен с вами, а я все спишу на несчастный случай, и батюшка за меня заступится.

Конечно на несчастный случай — свидетелями и Абрютин выступит, думаю, что и Книсмиц с Федышинским, но это лишняя писанина, волокита.

Поискал глазами Савушкина, а тот уже сам подбежал. Перехватывая у меня земца, усмехнулся в усы:

— Позвольте, ваше высокоблагородие, помогу господину Румянцеву спуститься, а потом во двор выведу. В прихожей-то темновато, вдруг он дорогу не отыщет.

Коллежский регистратор ухватил председателя земской управы крепким полицейским захватом и повел его вниз.

Спиридон Спиридонович — золотой человек и полицейский толковый. Еще бы родители имечко выбрали попроще — цены бы ему не было. А если бы во дворе пинка «главному лицу местного самоуправления» дал для скорости — совсем бы хорошо. Я бы батюшке письмо написал, попросил, чтобы отметил службу помощника пристава благодарностью от министра. Да что там мелочиться — Высочайшей благодарностью.

Вернувшись в комнату, не сразу сумел собраться с мыслями и словами — слегка поколачивало. Но, взяв себя в руки, посмотрел на начальника:

— Эмиль Эмильевич, я вас очень ценю, уважаю. Но вы же сами служили судебным следователем, все понимаете. И я готов дать вам отчет. Но какого…

Чуть было не спросил — какого же… лешего привели сюда этого… Книсмиц все понял.

— Виноват, Иван Александрович, мешать не стану, — смутился мой начальник. Словно оправдываясь, пожал плечами: — Господин Румянцев заявил — дескать, покойная девица была налогоплательщицей, делала пожертвования на земскую больницу и его прямая обязанность проследить, чтобы следствие шло правильно.

Твою мать — земцы учат прокуроров вести следствие? А ведь Книсмиц, когда я начал служить следователем, сам давал мне и наставления, и учил юриспруденции. Неужели земская управа имеет для него больший вес, нежели государева служба? А еще — его же собственный авторитет в глазах полиции?

Про себя молчу, потому что окружной прокурор роняет еще и авторитет суда, стало быть — и мой личный авторитет.

Сконфуженный Книсмиц вышел, а Федышинский, посмотрев на нас с Василием, приказал:

— Так, господа, о дураках и подлецах ни слова — все разговоры потом, после службы.

Забавно — но мы с исправником едва не щелкнули каблуками и не отрапортовали старому военному лекарю: «Есть». А хоть бы и отрапортовали — не вижу ничего страшного. Федышинский нас постарше и по опыту, и в чинах выше. Румянцев — он и дурак, и сволочь, но обсуждать его слова и поступки при мертвом теле не след.

Михаил Терентьевич сумел снизить напряженность простым вопросом:

— Узнал бы кто-нибудь — сани за покойницей не пришли?

— Телега, — меланхолично уточнил исправник. — У мужика, который за телом прибудет, у саней оглобля сломалась. Ничего, снега не так и много, проедет.

Я чуть было сам не побежал выяснять, но по лестнице поднимался Савушкин. Помощник пристава сразу же доложил:

— Телега во дворе, мужики в сборе, чтобы тело выносить, но там еще госпожа Лентовская в дом рвется — Егорушкину ее не удержать.

Господи, еще и Мария Ивановна рвется. Ну, ей-то что тут делать?

— Иван Александрович, придется тебе самому к госпоже Лентовской выйти, — попросил исправник. — А Спиридон Спиридонович командуй — чтобы покойницу уносили. Накрыть бы ее чем-нибудь, чтобы не так страшно было.

Я только кивнул, завернул в бумагу бритву, сунул ее в свою папочку, где лежало самое главное — мои Акты и векселя, вручил ее исправнику. Оставлять без догляда целый пароход или особняк в столице чревато.

— Василий Яковлевич, передаю на временное хранение. Из рук не выпускай.

Двор Красильников обнесен высоким забором, но калитка открыта, виден народ, толкущийся на улице, а еще Мария Ивановна Лентовская, которую пытается удержать наш бывший Дон Жуан, а ныне почтенный семьянин Фрол Егорушкин.

Завидев меня, госпожа Лентовская вскрикнула:

— Иван Александрович, прикажите меня впустить!

— Фельдфебель, впустите барышню, — попросил я.

Вообще-то, Мария Ивановна скорее барыня, а не барышня, но какая разница?

Фрол посторонился и Мария Ивановна вбежала во двор.

— Где Зиночка? — нервно спросила Лентовская. — Мне сказали, что она убита! Я не верю!

А во дворе уже стоит телега, в ожидании переминается с ноги на ногу дядька, из числа «градских обывателей», которого сегодня озадачили перевозкой тела. Не любят черепане такой работы, несмотря на то, что ее засчитывают в счет городских повинностей. Впрочем — черепане никакой работы не любят, за которую не платят.

Сейчас Зинаиду выносить станут, а мы на пути стоим.

— Мария Ивановна, давайте в сторонку отойдем, — потянул я Лентовскую за рукав, но женщина резко вырвалась: