Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

Сторож на стройплощадке отсутствовал. Видимо, потому что день.

Мастера Николай отыскал в бытовке.

— Георгий Гурамович?

— Он самый. Что вы хотели?

— Я Стрельников. Вас должны были предупредить.

— Стрельников? Николай?

— Да.

— О! Давно тебя жду! — всплеснул руками сидящий за столом мастер, чем-то неуловимо похожий на грузинского киноактёра Баадура Цуладзе. — Заходи, генацвале. Присаживайся... Сам... — указал он пальцем на потолок. — Сам главный звонил, вот прямо только что, про тебя спрашивал. А до этого Фёдор Кузьмич. Так что давай, дорогой, рассказывай, кто ты, что ты, что там наши начальники ещё напридумывали.

— Да ничего они не напридумывали. Это, скорее, я напридумывал, теперь вот расплачиваюсь, — улыбнулся старший сержант, усаживаясь напротив и кивая на стоящий на столе перед мастером телефон. — Видимо, ваш объект действительно важный, раз сюда даже связь провели.

— Что верно, то верно, — не стал возражать Георгий Гурамович. — Объект, действительно, важный. Дети — что может быть в нашей жизни важнее? Особенно, кто и отца, и мать потерял. Вот, помнится, до войны я в Харькове жил. В двадцать четвёртом туда переехал из Гори. Как тогда в партию по ленинскому призыву вступил, так сразу и переехал, по партийной путёвке. Тоже такие дома вот строил и перестраивал. С самим Макаренко был знаком, с Антоном Семёновичем. Ух, как у него там всё было... Беспризорники, малолетние уголовники, а как работали, как учились! Фотоаппараты ФЭД знаешь?

— Знаю, конечно.

— Так их эти бывшие беспризорники в своей трудовой коммуне первые собирали. А электрические сверлилки, их теперь дрелями обзывают! Тоже они их первыми начали делать. ФД-1, ФД-2, ФД-3. Ты представляешь, Нико́! Дети! Сопливые пацаны! А пользы больше иного взрослого приносили. Думаю, половина всех электросверлилок, какими мы сейчас пользуемся, из этой коммуны пошли. Так я с тех пор, как только стройка детского сада, школы или детского дома какая-нибудь намечается, сразу прошу: поставьте меня туда мастером, а уж я прослежу, чтобы всё было сделано так, как надо. Вот такая у меня, понимаешь, генеральная линия... генацвале Нико́... Кх-кхм... кх... — негромко прокашлялся мастер, потянувшись за кружкой.

— Покажете? — заполнил паузу Стрельников.

— Что? Генеральную линию?

— Объект. Хочу объект осмотреть, — объяснил Николай. — А потом исполнительные и чертежи. А если ещё и журнал работ мне покажете, так и совсем хорошо.

— Вай мэ, какой хитрый Нико́! — засмеялся мастер. — Вместо меня хочешь стать?

— Не вместо, а вместе. Вместе хочу этот дом построить и сдать. Я как бригадир, вы как мастер. И чтобы без замечаний, без недоделок и в срок.

— Вот это правильно! Вот это ты молодец, генацвале! Пойдём, покажу тебе, что да как, и обскажу, как положено, не будь я Георгий Геладзе! Чеми дэдас впица́вар!..[1]

С объектом старший сержант знакомился около часа. Облазил его снизу-доверху на пару с Геладзе. Мастер пыхтел, кряхтел, но от нового бригадира, что был в три раза моложе, старался не отставать. В чём он не обманул — это в том, что за строительством он, в самом деле, следил и работу свою исполнял хорошо. По крайней мере, в вопросах качества и бережливости.

В ещё недостроенном здании даже все «пробки» в дверных и оконных проёмах были заложены строго по технологии, прямо в кладку, чем, на памяти Стрельникова, в семидесятых-восьмидесятых частенько пренебрегали, не говоря уж про те времена, когда в связи с массовым появлением перфораторов их ставить вообще перестали.

И мусора на площадке практически не было. А всё, что, хотя бы теоретически, могло пойти в дело, включая обрезки досок, горбыль, колотый камень, металлолом и обрывки толя, Георгий Гурамович аккуратно сложил под навесами вдоль забора — и от осадков защита, и украсть не так просто, как кажется.

Из основных материалов мастер хранил снаружи кирпич, песок, шифер, прокат и арматурную проволоку. А всё остальное держал внутри здания.

— Оно ведь как, — сказал он по этому поводу. — Подальше положишь, поближе возьмёшь. Народ-то здесь появляется разный, кто-то и на́ руку бывает нечист. Упрёт чего-то по мелочи, по одному вроде и незаметно, а если вместе сложить, получается ого-го сколько.

— Неужто и кирпичи таскают? — хохотнул Николай.

— Не. Кирпичи не таскают. Печку из красного рядового не сложишь, а на другое можно из боя набрать. Вон его сколько в мусоре. Так-то кирпич всё равно больше бьют, чем воруют. А вот доску́ упереть или, скажем, цементу в мешок отсыпать — это частенько. Про вентили, муфты, гвозди, электрический провод я и говорить не хочу. Это тут самое ценное... Ну, ещё толь в рулонах. Поэтому и держу это всё под замком, чтоб спокойнее.

— И доску́? Её тоже всю под замок?

— С доскою хитрее, — сощурился мастер. — Всю, что не пиленная, я под стропила отправил. Пойдём, покажу...

На второй этаж и на крышу они поднимались по временной лестнице. Лестничная клетка была готова чуть больше, чем наполовину. Её стены сейчас доходили только до низа оконных проёмов верхнего этажа, как, впрочем, и остальные стены центральной части будущего интерната. Правая и левая части строения были доведены до карниза и перекрыты пустотками, а на левой даже стропила стояли, причём, обрешёченные и покрытые шифером почти что до самой лестницы.

— А дырка-то здесь зачем? Кирпича что ли не хватило? — поинтересовался Стрельников, окинув взглядом не доведённые до нужного уровня стены и не перекрытый проём размером практически в полэтажа.

— Не кирпича, а каменщиков, — дёрнул щекой Геладзе. — И плиты, какие надо, не подвезли когда нужно. Вот так и пришлось мне... и пиломатиралы под кровлей прятать, и консервировать всё... до лучших времён...

Когда они вернулись в прорабку, Николай ещё минут сорок изучал чертежи, исполнительные и рабочий журнал. Мастер сперва пил чай, наблюдая за бригадиром. Затем куда-то звонил, говоря на грузинском. Потом ненадолго вышел, вошёл, снова начал пить чай...

— Срок сдачи, как я понимаю, июнь, — проговорил Николай, закончив с бумагами.

— Июнь, — подтвердил Георгий Гурамович.

— И вы опасаетесь, что если всё будет идти, как сейчас, весной пойдёт штурмовщина.

Мастер вздохнул:

— Всё так, как ты говоришь, Нико́. Да.