Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов

Намерение выразить недоверие Платонову было отброшено лёгкой рукой Киссинджера. Холмс заставила себя улыбнуться, будто прохладный воздух кондиционера не ощущался на коже.

Когда разговор почти подошёл к концу, появилась пауза, дыхание участилось, тёплый аромат кофе и стерильный запах пластика словно смешались в груди, и наконец прозвучали слова:

– Но на самом деле есть кое-что, что меня тревожит….

– Что именно?

– Не уверена, стоит ли это говорить.

После драматической паузы, как будто воздух вокруг стал плотнее, и каждый звук шагов за стеной казался громче, Холмс продолжила:

– На самом деле, проходя мимо, видела его… И… он встречался с тем журналистом, о котором говорила раньше….

Информация о встрече с репортёром Wall Street Times, ранее предупреждённым Советом, была ясной угрозой. Этот человек устраивал скандалы из-за малейшей ошибки, мог быть подкуплен конкурентами, чтобы сорвать запуск Терранос.

– Разве это не странно, что Сергей Платонов встречается с таким журналистом? Если бы он действительно доверял Терранос, такой встречи не должно было быть, верно?

Попытка выставить ситуацию как явно подозрительную не произвела нужного эффекта.

– Даже если они встретились, журналист, вероятно, первым подошёл к нему.

– Но если он действительно верит в нас, зачем слушать такого журналиста?

– Если дело в проценте ошибок, стоит выслушать – учитывая, что цель внедрение в полевых условиях.

Странно, но Киссинджер оставался совершенно спокоен. Холмс отчётливо слышала в голосе дыхание трубки, слабый шум вентиляции, но тревога не снижалась.

– Но характер этого журналиста сомнителен. Он даже намекнул, что хочет что-то взамен за отказ от публикации негативной статьи.

– Журналист Wall Street Times? Трудно поверить.

Киссинджер звучал так, будто доверяет репутации издания больше, чем словам Холмс.

Инстинктивно голос повысился, дрожь пробежала по плечам:

– Говорю вам, это правда!

Собственный всплеск эмоций поразил саму Холмс: лёгкое покалывание на коже, дыхание прерывистое, сердце колотилось, словно пробуя прорваться через напряжение.

На линии повисла тишина.

Киссинджер на мгновение замялся, затем мягко ответил:

– Не переживай слишком сильно. Даже если журналист действительно создаёт проблемы, это не будет критично.

– Как это может быть некритично?

– Сколько бы ни пытались нас оклеветать, правда всегда восторжествует. Всё, что было сделано до этого момента, не рухнет за одну ночь. Верь.

***

Время отправления рейса в Нью-Йорк назначено на восемь вечера, и воздух в зале ожидания уже пропитан предвкушением – лёгким гулом голосов, шелестом чемоданов по ковру и тем особым ароматом кофе из аэропортовых автоматов, что будит в душе смутную тоску по далёким горизонтам. Полевая инспекция завершилась ровно в два пополудни, оставив после себя просторный отрезок дня, полный ленивой свободы, словно свежий бриз с океана, ворвавшийся в душный офис.

– Давайте посвятим остаток времени чистому отдыху, – прозвучало в воздухе, как тихий вздох облегчения, и команда инспекторов, переминаясь с ноги на ногу, обменялась рукопожатиями – тёплыми, чуть влажными от пота под калифорнийским солнцем, – прежде чем разойтись по своим тропам.

Сергей Платонов, немедля ни секунды, направился прямиком в лаунж-бар отеля, где воздух был густым от приглушённого джазового саксофона, низко вибрирующего в груди, и тонкого, почти неуловимого запаха дубового паркета, отполированного до зеркального блеска.

Как и положено пятизвёздочному убежищу, здесь расстилались океаны мягких кожаных кресел, манящих погрузиться в их объятия, словно в тёплые волны Тихого океана, но Сергей нарочно выбрал стойку бара – узкую, интимную, с табуретами, что жались друг к другу, как заговорщики в полумраке. Расстояние между ними было таким тесным, что шепот соседей проникал в уши, как лёгкий сквозняк, неся обрывки чужих тайн: чей-то хрипловатый смех над анекдотом, звон бокалов, стук ложечки о фарфоровую чашку. "Этого хватит за глаза", – подумал он, устраиваясь поудобнее, чувствуя, как прохладная кожа табурета липнет к бёдрам сквозь тонкую ткань брюк.

Конечно, Холмс наверняка приставила к нему тень – невидимую, но ощутимую, как мурашки по коже от чужого взгляда в спину. Из уважения к их стараниям Сергей решил подыграть, не таясь, – словно подмигнул судьбе, оставив дверь приоткрытой для слежки. И вот бармен, с лицом, изборождённым морщинками, как старая карта сокровищ, и руками, ловкими, как у фокусника, склонился над стойкой, впиваясь взглядом в знакомые черты.

– Ого? Неужто… этот, э-э, Касатка, Убийца Акул? – вырвалось у него с хриплым удивлением, и в голосе звенела нотка восхищения, смешанного с трепетом, как эхо далёкого прибоя.

Ничего удивительного – по Калифорнии Сергей Платонов разошёлся, точно лесной пожар в сухой траве, и его узнавали чаще, чем лицо самого губернатора или мэра Сан-Франциско. Каждый ужин с инспекторами превращался в парад: то подойдёт парень в растянутой футболке, хлопнет по плечу – звонко, с лёгким шлепком, – и пробормочет:

Круто, чувак!

То дама средних лет, с румянцем на щеках, протянет салфетку для автографа, и воздух наполнится её духовыми нотками – сладкими, как спелый персик. Сила мемов, эти вирусные клипы, что кружили в сети, как рой светлячков, освещая лицо в полночном экране.

Лёгкий обмен репликами – шутка о погоде, что висит над городом тяжёлым одеялом, и запах цитруса от дольки лайма, которую бармен ловко раздавил в шейкере, – и вот заказ уже на подходе.

– Подскажите напиток, что бодрит тело и, если повезёт, прогоняет похмелье, словно утренний дождь, – прозвучало спокойно, и бармен, блеснув глазами, как сталь под лампой, предложил:

– А что, если безалкогольный мартини из кейла? Свежий, как роса на листьях.

– Ладно, рискну, – и через пять минут, когда стакан коснулся губ – холодный, с лёгким конденсатом, стекающим по пальцам, – в душу прокралась первая с момента возвращения горечь раскаяния.

За две жизни ничего подобного не доводилось пробовать: это был комок размолотой травы, пропитанной землёй и кислинкой йогурта, что царапал язык, как щетина неопрятного бородача, и оставлял во рту привкус мокрой листвы после ливня. Но бармен замер в ожидании, глаза его сияли, как у ребёнка с первым рисунком, и воздух между ними звенел от напряжения.

– Ну как? Это мой собственный рецепт, из головы родился, – выдохнул он, и Сергей, проглотив ком в горле, выдавил:

– Вкус… ну прямо здоровье в чистом виде.

– Серьёзно?

– Да, бодрит на диво – словно глоток океанского бриза.