Вадбольский 5 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

Великий князь поднялся мне навстречу, высокий, внушающий, мундир парадный, через плечо широкая синяя лента с россыпью орденов и восьмиконечных звёзд.

Я вытянулся по стойке «смирно», молча вперил в него взгляд, всё по этикету, с членами императорской семьи нельзя заговаривать первым.

— Барон Вадбольский, — заговорил он с заметным усилием и даже на миг отвёл взор от моего лица, — вынужден принести извинения за выходку главы службы моей безопасности. Он получил строгий выговор за самовольство. Я предупредил, ещё раз случится подобное — и лишится своей работы. Я не потерплю, чтобы интересы моей семьи ставились выше интересов России!

Судя по его лицу, он в самом дели злится, говорят же, услужливый дурак опаснее врага. Ренненкампф не дурак, но в желании угодить великому князю переборщил. Хотя, вполне возможно, это заранее проработанная комбинация, во дворце что за жизнь без интриг?

— Капиталы я уже перевожу, — сообщил я с настолько почтительным видом, что великий князь может принять как издевательство, и окажется прав. — Как и все мои наработки, изобретения, патенты. В Королевском банке… гм… им надёжнее. Даже королева Виктория не сможет запустить туда лапу.

Он потемнел, я подумал со злорадством, всё имеет последствия, а вы думали, выходка вашего вассала останется без ответа? Извинения принимаю, но выводы делаю. Это как напоминание, что ещё одна выходка человека, за которого отвечаете вы, и это хрупкое равновесие будет нарушено.

В кабинет заглянул камердинер, великий князь ровным голосом велел принести горячий кофий и печенье. Тот исчез, Александр жестом указал мне на кресло перед его рабочим столом, я подошёл и подождал, когда он опустится на своё место по ту сторону стола, затем сел сам. Не на краешек, как почтительный слуга царю, отец солдатам, но и не касаясь спинки, сижу ровно, смотрю внимательно.

В кабинет вошёл камердинер, на подносе две чашки и расписное фарфоровое блюдо с горкой белоснежного печенья.

Великий князь подождал, когда он всё расставит и удалится, кивнул мне на чашки.

— Бери свой вражеский кофий, а я попользуюсь своим рассейским чаем…

Что-то в лесу издохло, подумал я чуть ли не в испуге, чего это его укусило?

Я взял чашку, во второй в самом деле чай, сказал почтительно, но не подобострастно:

— Осмелюсь напомнить, ваше высочество, нет английского кофия, его везут из дальних магометанских стран. В Англии только делают для него красивые ящички, шкатулки, баночки с вензелями, склянки. Чай, кстати, тоже пьёте китайский. Российский чай — это всякие травяные отвары. На вкус — парное сено.

Он кисло усмехнулся.

— И тут ершишься. Нет бы поддакнуть великому князю.

Да что с ним, он же меня на дух не выносит, да и мне он неприятен, а сейчас такое впечатление, что именно ему что-то от меня надо.

— У вас тут полно поддакивателей, — напомнил я, чувствуя что перехожу границу, но если он так, то и я так, поддерживаю, так сказать, атмосферу. — Приятно, да?.. А править с ними удобно?

Он взял чашку, повертел в широкой как лопата ладони, сделал осторожный глоток. Лицо постепенно принимало нормальный вид. Похоже, всё-таки была не заранее спланированная комбинация, а Ренненкампф в самом деле постарался угодить хозяину, но… перестарался.

— Ты делаешь то, — сказал он всё ещё нехотя, — что считаешь правильным. И говоришь то, что по-твоему верно, а не то, что от тебя хотят услышать. Типа юродивого, да?

Я сказал мирно:

— Вам такое непривычно?

Он вздохнул, сделал глоток чая, коричневого, крепкого, такой бодрит не хуже хорошего кофе, взглянул на меня в упор поверх края чашки.

— Но ты уверен, что именно ты говоришь правильно?

— Не уверен, — признался я, — но кое-что я увидел, как делать ещё правильнее в нашем правильном мире.

— Ты о спичках и винтовках?

Я наклонил голову.

— Ваше высочество вникает даже в такие мелочи?

— Винтовки, — бросил он сердито, — не мелочь. Ты же давно с ними начал?.. Если бы на них обратили внимание раньше… И как у тебя получается?

— Что, ваше высочество?

Он сделал пальцами другой руки некое вращательное движение.

— Ну это всё… Когда у тебя на всё своё мнение. И даже Государь Император не может тебе навязать своё. Может, потому у тебя и получается это вот всё… спички, мыло, зелье от головной боли, винтовки… Другие не видят, ты замечаешь, что поправить, что улучшить?

Я подумал, ответил осторожно:

— Люди разные, ваше высочество. Один рождается высокого роста, другой низкого, один быстрый, другой медленный, один умный, другой дурак. Но даже умные… они разные. Большинство сразу соображают, где урвать, чем попользоваться, а другие видят куда несут воды реки и в какие моря их вливают. Ваше высочество, люди видят то, что хотят видеть, а не то, что есть на самом деле. Правда бывает неприятной. Если жить в болоте, но считать, что в райском саду, то так в болоте и останемся. И дети наши будут болотниками.

Он нахмурился.

— Мы в болоте?

Я спросил учтиво:

— Вам правду или лизнуть?

Он поморщился, буркнул недовольно:

— Давай горькое.

— А может сказать что-то приятственное? — предложил я. — И вам хорошо и мне с барского плеча шубейка…

Он нахмурился.

— Перестань ковыряться в ране.

— Людям жаждется побед, — сказал я, — вот и начинается, что мы самые-самые, вон как непобедимого Бонапарта побили… На самом деле, Бонапарт бил нас до вторжения в Россию и после того, как вернулся во Францию. Ни одного сражения мы у него не выиграли!.. Даже потом он бил нас и во Франции, но мы для народа говорим только о своих сокрушительных победах. Ну ладно, это для народа, но зачем самим в это верить?

Он молчал, буравил меня тяжёлым взглядом. Я тоже умолк и смотрел на него с вопросом в глазах.

Наконец он сказал так же тяжело:

— Если считаешь, что Император наделал ошибок, почему не позволил бомбистам сделать своё, как считаешь, правое дело?

Я сжал челюсти, мозг разогревается, мыслям тесно, наконец ответил с неохотой:

— Нельзя зло уничтожать ещё бо́льшим злом.

Он продолжал буравить меня взглядом, я вынужденно пояснил:

— Все люди, все человеки. Бомбисты, при всей чистоте их помыслов, наивные дураки. Так ситуацию не исправить, а ввергнуть страну в ещё больший хаос. Исправлять ситуацию лучше всего сверху. Не знаю, получится ли это у Государя Императора, но другие способы ещё хуже.

Он навалился грудью на стол, поставил локти на столешницу и вперил в меня буравящий взгляд.

— Ты, как я слышал, уже взялся исправлять по-своему? Наладил выпуск новых винтовок уже не в своей мастерской, а на заводе?

Я чуть наклонил голову.

— Я делаю своими скромными силами то, что власть должна была сделать пять лет назад. И тогда бы коалиция не посмела даже сунуться в Чёрное море.

Глава 2

Он скривился, словно укусил больным зубом крепкое яблоко.

— Ты говорил, потерпим поражение?

— Несомненно, — подтвердил я. — Зато стыд и позор заставят нас встряхнуться и спешно догонять Англию и Францию по части развития.

— Вооружений?

Я сдвинул плечами.

— Теперь вооружения зависят от экономического роста. Добывать руду на Урале и везти гужевым транспортом в Санкт-Петербург?

Он не слушал или почти не слушал, спросил внезапно:

— А те великолепные винтовки, о которых мне доложил светлейший князь Горчаков, равны по мощи англицким?

— Лучше, — ответил я не без скромной гордости. — Втрое. Ваши эксперты проверили. Можно и канцлера Горчакова считать экспертом.

Он спросил с затаённой надеждой:

— А если перебросить их в Севастополь?

Я вздохнул.

— Гужевым транспортом? По раскисшим от грязи дорогам и по болотам?.. Война кончится раньше. Это надо было делать хотя бы пару лет тому, ваше высочество.

Он отмахнулся.

— Вот-вот, я высочество, а не величество… и что-то мне корону принимать уже не хочется.