Вадбольский 5 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

Я не шелохнулся, и тогда он ринулся так быстро, что не будь я под аугментацией, точно бы пропустил острое лезвие к своей шее, но успел отшатнуться, а противника встретил мощным ударом рукояти в челюсть.

Громко хрустнуло, я опустил палаш, уверенный, что бой закончен, но тот лишь выплюнул кровь и выбитые зубы на снег, в глазах теперь бешенство и стыд от позора, что боевые друзья подумают, прошипел люто:

— Ты крепче, чем выглядишь… Но это хорошо. Не скажут, что зарубил ребёнка-идиота…

Сабля в его руке ожила, я чуть отодвинулся, скорость у него запредельная, ах да, он же из стариннейшего рода, давно поставили себе магию на службу, отсюда и эта немыслимая быстрота.

Удары на мой палаш посыпались со всех сторон, только он моя защита, всякий раз успеваю отклонять удары, а то и просто блокировать. Будь у меня палаш из простого железа, уже разлетелся бы на куски, разлетелась бы и его сабля, но сейчас только частый звон, словно десяток чертей с силой бьют по листу железа.

Секунданты уже оба в снегу чуть ли не до пояса, вокруг нас смертоносный вихрь из острой стали, в глазах противника недоверие, что начинает уступать место испугу.

— Не беспокойтесь, — сказал он секундантам высокомерно, — я его не убью, но изуродую так, чтобы все, кто его увидят помнили, почему мы — Долгоруковы!.. Мы никому и ничего не прощаем!

Изуродует он, мелькнула злая мысль. Ну да, я же красавчик, а мужчины этого не терпят. Долгоруков, значит. Сестра натравила…

Выбрав хорошие моменты, я тремя ударами превратил его лицо в кровавую кашу, он отступил, шатаясь, кровь из разбитого носа и расквашенных губ залила мундир, я оглянулся на секундантов.

— Эй, ребята, не пора прекратить схватку?.. Сатисфакция вроде бы уже вполне.

Оба перевели взгляды на Долгорукова, тот прохрипел люто:

— Нет… Дуэль не окончена, он умрёт… Тварь… убью… А потом убью и его родителей…

— Это ты зря сказал, — ответил я, схватил его в охапку, прижал к себе, он запыхтел, пытаясь вырваться, я ударил его ступнями о замёрзшую землю, повалил лицом вниз, а потом с силой задрал верх туловища, наступив коленом на поясницу. — Но я милосерднее.

В глазах потемнело от усилий, кровь ударила в голову, но услышал противный влажный хруст, разжал руки и, шатаясь, поднялся на ноги. Воздух вокруг моего тела едва не горит, сам я как раскалённая печь, подобрал палаш и, вытерев окровавленное лезвие о мундир поверженного, отступил на шаг.

Княжич остался лежать распластанным, как лягушка под колесом тяжело гружёной телеги, дышит с хрипами, изо рта кровь, глаза безумные от ярости и боли, даже не скажу, чего там больше.

Я проговорил в сторону ошалевших секундантов:

— Можете… забрать… Нет, не вперёд ногами… Вообще-то он неплох, неплох. Не скажу, что хорош, а так… неплох, неплох…

Пока поднимался обратно в зал, сумел привести в порядок и дыхание, и мундир, перед входом в большой зал ещё разок оттопал, стряхивая остатки снега.

Сразу же взгляд наткнулся на Долгорукову. Злая, с горящими глазами, она вздрогнула, увидев меня, ещё и с головой на плечах, а не на сгибе руки её, как понимаю, родственника.

Проходя мимо, я шепнул:

— Мы квиты?

Она прошипела:

— Мы никогда не будем квиты!

Я буркнул:

— Люблю, когда у меня в долгу.

И ушёл в другую часть зала, а там как раз катится волна женского шушуканья. Я проследил за их взглядами, в зал важно вплыли две огрядные женщины, а между ними юная барышня в непомерно пышном платье, тоненькая и стройная с надменно вздёрнутым личиком. Над прической тоже явно поработали долго и старательно, слишком уж вычурный получился за́мок, а драгоценных камешков сверкает такое множество, плюс скрепляющие всё в единое целое золотые шпильки с огромными бриллиантами на концах.

Женское общество расслоилось, некоторые сразу поспешили выказывать новоприбывшим любовь и почтение, другие терпеливо ждут очереди. Я с некоторым трудом узнал в тоненькой барышне княжну Александру, дочь великого князя, которую я прикрыл в момент покушения на турнире. Неудивительно, что она отличается от своих располневших тётушек, ей всего двенадцать лет.

Она тоже заметила меня, недовольно нахмурилась, поджала губы и отвернулась.

Да пошла ты, сказал я мысленно, хотел на всякий случай уйти подальше, а то и мне как бы надо из приличий подойти и поклониться, но увидел как в мою сторону стремительными шагами двигается Ренненкампф, глава охранной службы великого князя.

Здесь он не тот серый волк, каким предстал при первой встрече, через плечо широкая голубая лента, четыре ордена и две звезды, скромный у нас генерал Ренненкампф, мог бы нацепить и остальные, видно же, что ордена и звёзды даются только тем, у кого есть предыдущих ступеней.

Он шёл, не отрывая острого взгляда, словно по незримому лучу прицела. Его пытались перехватить мужчины и женщины, что-то говорили, но он скупо улыбался и двигался с напористостью стада бизонов, обрывая разговоры на полуслове.

Правда, взгляд всё тот же волчий, моё сердце тревожно стукнуло и забилось чуть чаще, нагнетая кровь в мышцы, словно вот щас сойдёмся в смертельной схватке. Но что делать, тело мне досталось от кроманьонцев, ещё не сообразило, что за это время в обществе произошли некоторые изменения, и вовсе не обязательно теперь рвать друг друга на части и впиваться клыками в чужое горло.

— Вадбольский, — сказал он повелительным тоном, — я уж хотел было вызывать вас к себе, но принцесса Александра возжелала посетить приём своей подруги Глорианы, и я понял, что обязательно встречу вас…

Я ответил вежливо:

— А разве вы не по службе?

— Нет, — отрезал он, — я охраняю великого князя. И его семью, естественно, но раньше они почти не покидали дом, вот теперь функции охраны пора расширить.

— Нечем не могу помочь, — сказал я ещё вежливее, но всем тоном намекая, что мне такие служебные подробности не интересны. — И вообще я плохой советчик.

Он усмехнулся.

— Но хороший стрелок. Давайте на пару минут покинем эту шумную толпу.

Я не успел среагировать, как он ухватил меня за рукав, протащил за собой несколько шагов и распахнул ту же дверь, в которой княгиня Штальбаум уговаривала заняться её омоложением.

— Для княжны Александры, — заговорил он ещё напористее, когда мы очутились в комнате, а дверь за нами прикрылась, — пора выделить собственную охрану. Хотя бы в облике личного телохранителя!

Я слушал молча, удивился, но продолжал слушать, а Ренненкампф, не дожидаясь моего ответа, продолжал всё так же мощно и убедительно:

— Близость к столь высокой особе даёт немалые привилегии. Нужно только уметь ими пользоваться!

Я уже совладал со штормом в моём черепе, что и не шторм вовсе, а так, некоторое волнение на море, даже на озере вроде моего Белого, ответил ровным голосом:

— Как я понял, рассматриваете мою скромную фигуру?

— Не такая уж и скромная, — ответил он с оттенком одобрения. — У нас есть сведения, что вы не стесняетесь применять оружие, а потом вовсе не падаете в обморок, увидев кровь.

— Время такое, — ответил я потому, что он ждёт ответа, а не ответить невежливо. — К счастью, такое случается редко. Вам как ответить, честно или как вам приятнее?

— Не дерзите, — сказал он с оттенком металла в голосе. — Субординацию ещё никто не отменял.

— Субординация ни при чём, — возразил я. — Я курсант Лицея, а не ваш подчинённый.

— Многие курсанты мечтают служить в нашем ведомстве.

— Я из немногих, — сообщил я. — Господин Ренненкампф, я не пойду в прислуги к внучке императора, ведь вы об этом хотели поговорить? Это мой окончательный ответ.

Его лицо напряглось, не привык, чтобы ему перечили, да ещё настолько мелкие личности, не занимающие никаких важных постов в управлении Империей.

— Речь не о прислуге, — проговорил он, заметно сдерживая гнев. — В телохранители! Можно даже выговорить вам роль старшего в охране, если понадобится кто-то ещё, но это как вы решите… Думаю, это удастся, хотя возражения будут.