Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Иван Александрович, ежели совсем голодно будет — милости просим. Мы с супругой вам всегда рады, — предложил исправник. Посмотрев в сторону Аньки, уже копошившейся на кухне, сказала: — И козочку с собой приводи, тоже накормим. Если она в обличье барышни будет — так с нами за стол и сядет, а коли крестьянкой — тогда на кухне.

Абрютин ушел, а я пошел выливать воду и приводить себя в надлежащий вид. Анька, между тем, успела спроворить яичницу. Ужинать нам пока пришлось в моем кабинете, на письменном столе, застелив его газетами. Я бы вообще предложил есть прямо со сковородки — так вкуснее, да где там! Поднахваталась девчонка хороших манер, поэтому разложила яичницу в глиняные миски, вручила мне деревянную ложку.

— Хлебайте яишенку, господин коллежский асессор, и не бурчите, — хмыкнула Анна. — Хлебушек не забывайте. Сама пекла, но не хуже, чем тетя Галя. И хорошо, что Наталья Никифоровна сковородку не забрала.

Странно было бы, если бы моя прежняя хозяйка еще и сковородку увезла[1].

Хлеб и на самом деле отличный. Ни в Москве, ни в Питере, такого не было.

А моя барышня, снова затеяла разговор:

— Ваня, так может, домик-то твой отремонтируем?

— Ань, а на фига нам с тобой эти заморочки? Ремонт затеешь, недели на две проблем, если не месяц. Мне государь сказал — год срока дает. На кой леший ремонтом заморачиваться? Ты ведь все равно со мной в Петербург поедешь?

— Поеду, куда я денусь, — вздохнула Анька.

Барышня в последние дни пребывает в расстроенных чувствах. Ей и кирпичный заводик хочется поставить, и на Медицинских курсах учиться. О двухэтажном доме мы с ней уже не заикаемся — понятно, что теперь он не нужен, а вот с ремонтом Анечка пристает:

— Так выручим за него не триста, а побольше. Нам что — семьдесят рублей лишние?

— Анечка, тебе денег не хватает? — поинтересовался я с маменькиными интонациями. — Мы же у Лейкина почти восемь тысяч выбили.

Услышав о редакторе «Осколков», Анька заулыбалась. Мы отправили издателю журнала письмо, в котором излагали недовольство бухгалтером, недовольство самим редактором: во-первых тем, что он раскрыл тайну псевдонима, во-вторых — не выплатил нам обещанный гонорар (так-то его должны были переслать по почте), а в третьих — это то, Николай Александрович начал печатать «Обыкновенное чудо» без договора.

А вот когда мы с соавторшей нанесли визит в редакцию, случилось то, что авторы посчитали бы и фантастикой и «необыкновенным чудом». Лейкин, обрадовавшись, что тиражные авторы пока не отдали свой материал конкурентам, отвечал по всем пунктам. Может, не в том порядке, но мы остались довольны. Во-первых, бухгалтер, попытавшийся заработать на скромных сказочниках, уже уволен с волчьим билетом. Во-вторых — гонорар за «Буратино» составил не тысячу четыреста рублей, а целых четыре тысячи. В-третьих — вину за публикацию без договора он признает, но может компенсировать свою оплошность авансом в три тысячи восемьсот рублей, а по итогам пообещал нам еще четыре. В-четвертых, настоящую фамилию автора он вынужден был открыть, потому что очень просили. К нему явился человек, в статской одежде, но с военной выправкой, который оч-чень вежливо попросил открыть страшную тайну — кто скрывается за псевдонимом «Павел Артамонов»? А когда он, Лейкин, попытался отказать — дескать, только через суд, то господин в статском усмехнулся, и сказала, что завтра журнал закроют безо всяких судов. И что оставалось делать? Но свою оплошность господин Лейкин компенсирует тем, что после издания первой же книжки («Приключения Буратино» уже верстают!) заплатит нам по семьдесят копеек с каждого экземпляра, хотя обычно автор получает тридцать.

Заполучив этакую кучу денег, решили, что оставим себе по двести рублей, а остальные вложим в банк. Анна хотела в Государственный банк Российской империи, а мне нравился банк «Роман Рубинштейн и сыновья». Частных банков в России много, зато я точно знал, что этот банк в ближайшее десятилетие не разорится, более того — благополучно просуществует до революции. Но подумав, поделили нашу выручку пополам, и сделали два вклада. Конечно, оба на мое имя, но моя соавторша мне доверяет, а уж я, сами понимаете, последнее, что сделаю в этой жизни — позволю себе обмануть девчонку.

Так что, пока мы с Анечкой не в накладе. Конечно, любопытно– а сколько же заработал наш редактор, если он отвалил столько бабла начинающим авторам? Но редакторам тоже хочется кушать.

Яичницу мы умяли, Анька принялась хлопотать насчет чая. Выставив оставшиеся столичные лакомства — халву и шоколадные конфеты, со вздохом сказала:

— Забыла у господина исправника штаны попросить.

— Штаны?

— На крышу придется лезть, — пояснила барышня. — А в юбке или сарафане несподручно. Неудобно по крышам лазить, а если еще подол задерется, то будет у меня это место сверкать… Ну то, которое у меня есть, а слова для него нет.

— Что ты на крыше забыла?

— Трубу-то кто станет чистить? Я пока яичницу жарила, заметила — тяга плохая. Может, там вороны гнездо свили, или воробей залетел? Да и вообще — трубу надо время от времени чистить. Петькины штаны на меня не налезут, батькины широки. А у господина исправника сын гимназист. Может, старые штаны есть? Те, что не жалко.

— Не выдумывай — на крышу она полезет! Сам слазаю.

— И что соседи скажут?

— Ты думаешь, соседям больше делать нечего, как на крышу смотреть? — усмехнулся я. — А коли увидят, что я в трубе метелкой шурую, то все равно не поверят, что это я.

[1] Сковородку бывшая хозяйка не забрала по простой причине — село Нелазское и окрестные села специализировались на изготовлении сковородок. Причем, делали их из болотной руды. Промысел прекратил свое существование в 1930 годы.

Глава десятая

Я не романтик

Все-таки, не романтик я. Или сказывается сознание тридцатилетнего мужчины? Знаю, что доведись мне быть влюбленным в 21 год, поскакал бы навстречу своей любимой. А здесь и сейчас? Хочу, разумеется, увидеть, но знаю, что чуть-чуть потерплю.

Кухарка госпожи Десятовой сообщила, что барыня и ее племянница вернутся из Белозерска в начале августа, возможно, что даже и к 1 числу. В гимназии занятия начнутся в сентябре, но педагогический персонал должен выходить на службу уже в середине августа. Спрашивается — и что им там делать-то? Понимаю — мы-то в школе в августе готовились к началу учебного года — перебирали конспекты, проводили какие-то семинары и тренинги, но главное — развешивали в коридорах шторы, а учителя-мужчины таскали мебель. Кому-то из учителей повезло — родители скинулись, закупили в класс новые шкафы, а от старых следует избавиться. Либо отдать менее пробивной коллеге, либо вынести во двор.

Тому, кто не знает простой истины, напомню, что мужчина, работающий в школе, не только учитель, а еще и бесплатный грузчик. И мебель станет таскать, и фуры с книгами разгружать, и все такое прочее. Так неужели Леночка со своими коллегами станут перетаскивать мебель? Ни в жизнь не поверю. Скорее всего, их будут собирать в классах, читать инструкции и поучать. Классика!

И я подумал — а какой смысл мне срываться, ехать в Белозерск, если до августа осталось всего-то пять дней? Предположим — потрачу я три дня на дорогу, а что потом? Мне же и самому на службу нужно, да и Елена к тому времени вернется. Приехать, а потом возвращаться обратно?

А трубу на крышу своего дома я чистить не полез. Действительно, что соседи подумают? Коллежский асессор, судебный следователь — персона важная, стоит на крыше и пихает в трубу метлу?

Ну, оч-чень важная персона… Ну да, ну да…

Ладно, не стану врать. Дело не в важности моей персоны — плюнул бы, в сумерках заскочил на крышу, пока никто не видит, все бы почистил и слез. Не в деньгах дело, а в том, что пока ищешь работника, договариваешься — время идет. Проще самому сделать, нежели разводить канитель.

Но самому лезть… Имелись, кое-какие обстоятельства. Все дело в крыше, а если еще конкретнее — дело в том, что я боюсь высоты. Тоже, странный у меня бзик. Не знаю, как бы и объяснить. Ну, скажем — если я выхожу на балкон на высоту примерно… выше четвертого этажа, опасаюсь подходить к ограждению, думая, что оно может сломаться, а я полечу вниз. Тоже самое, если иду по мосту, то не приближаюсь к перилам. Или, допустим, забираюсь на колокольню, а на самой верхотуре начинает казаться, что подо мной проломится пол[1]. При этом совершенно спокойно летаю в самолете, не задумываясь, что под ногами огромная высота и тонкая обшивка. Когда в армию забирали, мечтал о ВДВ, но обрадовался, что попал в пехоту.