Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Иван Александрович, садитесь, — немедленно отозвался Милютин. — Если о железной дороге, то все дела отложу.

Ну, раз такое дело, так почему бы сразу не переговорить? Я уселся в коляску рядом с некоронованным королем Череповца и мы тронулись.

— Федор, — посмотрел Милютин на помощника, — ты с человеком Бугрова без меня встретишься?

— Как прикажете, Иван Андреевич, — пожал тот плечами. — А если Николай Александрович потом обидится? Дескать — Милютин побрезговал с моим приказчиком встретиться, передоверил?

— Федор Иванович, а вы ему передайте — дескать, Ивана Андреевича судебный следователь в оборот взял, а станет спрашивать — что за гусь, говорите — сынок товарища министра, нахальный и себе на уме, — посоветовал я. — Мол, от кого другого бы отмахнулись, а этот батюшке пойдет жаловаться.

— Иван Александрович, не наговаривайте на себя, все равно не поверят, — засмеялся Милютин. — Газеты московские не только в Москве да в Череповце читают, но и в Нижнем Новгороде. Да и вы среди купечества фигура известная.

— А когда я успел?

— А кто купца первой гильдии Кузьмина в каталажку отправил? Такие вещи среди первогильдейских купцов нечасто бывают, запоминаются.

А, вот оно что. А я-то уже и забыл про этого купца.

— Иван Андреевич, купец первой гильдии Кузьмин сам виноват. Если он хочет, чтобы его самого уважали, то пусть научится и других уважать. И не только меня, скажем — такого правильного, да у которого папочка важная шишка, или городового, но даже обычную проститутку. От хорошей жизни женщина на панель не идет, а если купец и девку побил, а потом еще и в полицию сдал, куда годиться? Даже по закону нельзя два раза наказывать, а уж по совести-то… Это еще и себя не уважать.

— Да знаю я, знаю, — засмеялся Милютин. — Над Кузьминым уже год, как вся Волга хохочет, даже приказчики хихикают.

— Ладно, придумаю, что сказать, — решил Кадобнов. Посмотрев на Милютина, спросил: — Только, если цены начнет задирать?

— Начнет задирать — больше чем на двадцать копеек за пуд не соглашайся. Упрется — пусть ищет другого скупщика.

Коляска остановилась около усадьбы Милютина, мы сошли, а кучер повез Кадобнова на встречу. Куда это, интересно? Логично встречу с приказчиком проводить у себя дома, но возможно, что решили совместить приятное с полезным и посетить ресторан.

— Признаться, давно хотел с вами поговорить тет-а-тет, — сказал Милютин. — Но только соберусь на ужин пригласить — слышу, что Чернавский кого-то допрашивает, или кого-то ловит.

Да и я хотел попросту посидеть и поговорить с одним из интереснейших (а еще и самых богатых) людей России, которого пролетарский писатель Максим Горький называл «белой вороной среди черного капиталистического воронья», но пока повода не находил. И зайти, да потрендеть, времени нет ни у Милютина, ни у меня.

Иван Андреевич провел меня внутрь дома, где на первом этаже у него размещался и рабочий кабинет (еще был один в Управе), и приемная, где он принимал ходоков — не только из города, но и из уезда.

По лестнице поднялись в гостиную.

— Думаю, от чая вы не откажетесь? — поинтересовался Иван Андреевич.

— Да кто же отказывается от чая? — улыбнулся я. В России, если явился к вам гость, пусть и по делу — чаем все равно напоят, а от чая отказываться не принято.

— А еще — с вашего позволения, пошлю за своим советником. Тут рядышком.

Я только пожал плечами — зовите, вы тут хозяин.

Меня усадили, хозяин отправился отдавать распоряжения. Отсутствовал он недолго. Сев напротив меня, Милютин с грустью сказал:

— Иван Александрович — железная дорога от Санкт-Петербурга до Череповца — моя самая заветная мечта. Первый раз я выступил с прошением о строительстве железной дороги в наших краях еще лет десять назад. Знаете, что ответили в министерстве финансов?

— Догадываюсь, — кивнул я. — Вам ответили, что строить железную дорогу нерентабельно, что проще и дешевле переселить все население Севера куда-то в центр, нежели вкладывать деньги в болото и лес.

— Именно так, — грустно улыбнулся Милютин. — Еще сказали, железнодорожное строительство в малонаселенном регионе невыгодно, да еще обвинили, что пытаюсь использовать государственные средства в своих собственных целях. Мол — купец Милютин заинтересован, чтобы его зерно поступало в столицу по короткому пути! Ему и выгода, а еще честь и слава.

— А что плохого, если ваши личные интересы совпадают с государственными? — пожал я плечами. — Вам выгодно сообщение с Санкт-Петербургом, всему нашему региону выгодно, значит — будет выгодно и стране. Но времена меняются. Вон — построили дорогу от Москвы до Вологды, авось и до Архангельска доберутся.

Иван Андреевич только кивнул. А потом спохватился:

— Иван Александрович — запамятовал. Сердечно вас поздравляю. И с дипломом, и с новым чином, а главное — с подарком от самого государя!

Интересно, а про подарок-то он откуда узнал? Чин и диплом — это понятно, а часы? Ах ты, опять забыл, что Иван Андреевич — тесть моего начальника, а здание Окружного суда, в котором я обитаю, раньше принадлежало нашему городскому голове.

— Спасибо, Иван Андреевич, думаю, что награды мне дали авансом, придется их отрабатывать, — скромно сказал я, а потом сразу же взял быка за рога.

— Думаю, за этим дело не станет. Я уж, грешным делом, на заседании Благотворительного нашего комитета собирался вам что-нибудь преподнести — вы, по своей службе, немало пользы городу принесли, но не знаю — что именно. Часы у вас есть, портсигар — так вы, говорят, и не курите.

Попросить, что ли, чтобы мне подарили набор посуды? Тарелки мелкие и глубокие, чашки. А то мне есть не из чего, да и нечем. Нет, попрошу — так подарят что-нибудь этакое, серебряное, из чего и есть страшно. Уж лучше сам куплю.

— Иван Андреевич, как говорят, лучший подарок — книга, — сообщил я.

— Да? А я про такое даже не слышал, — огорчился Милютин.

Правильно, откуда он мог услышать лозунг советских времен? И я бы о нем не знал, если бы не родители. Уж они-то, любители чтения и ценители бумажных книг, принципиально не пользовались электронными, даже на Автортудей отказывались зарегистрироваться.

А для текущего момента нужно что-то придумать:

— Это я про себя говорю, — быстро нашелся я. — Сам я подарки выбирать не умею, а когда мне дарят ненужные вещи — всегда думаю, к чему это мне? Всякие там ножи для разрезания страниц, серебряные чернильницы, прочая ерундистика… Спрашивается — зачем мне четыре чернильницы, если одной хватит? К тому же, это я и сам могу купить. А что-то еще — так я, вроде бы, жалованье неплохое получаю, а станет с деньгами туго — к батюшке обращусь. Да мне много-то и не надо. Фраки да сюртуки ни к чему, мундиром обхожусь (ага, их у меня четыре штуки!), да и все прочее… А вот если мне книгу подарят — всегда рад. Неважно — беллетристику ли, справочник, альбом с картинами, приму с удовольствием. Даже если какая книга у меня есть — найду, куда второй экземпляр пристроить.

Прислуга принесла чай и все прочее, включая пирожные (тут я про Аньку вспомнил), а следом явился и советник. Вернее — советница.

— Вы ведь незнакомы? — спросил Иван Андреевич. — Моя дочь, Мария Ивановна. А это — Иван Александрович Чернавский.

Супругу своего начальника я не назвал бы красавицей, но она была довольно-таки миловидной, а еще, по моим понятиям — молодой женщиной. Лет тридцать пять, не больше. Стало быть, младше своего мужа лет на двадцать.

— Мария Ивановна, очень рад знакомству, — сказал я, поднимаясь с места.

Всегда теряюсь, потому что не знаю — положено ли целовать руку или нет? Впрочем, женщины, как правило, сами дают подсказку. Та скрыдла и статс-дама, не захотевшая признавать себя Анькиной теткой — руку для поцелуя подала, а остальные тетушки нет. Вот и здесь дочь Ивана Андреевича ограничилась коротким рукопожатием.

— Много о вас наслышана. Давно прошу Николая Викентьевича, своего мужа, чтобы он пригласил вас на ужин, — улыбнулась Лентовская. — Но вы очень неуловимый человек. Всегда заняты.