Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

Глаза видят настолько четко, что моим старым линзам и не снилось, и если бы мне не было так страшно и больно, я бы этому даже порадовался. Изменилось и осязание — переложи привыкшего к ортопедическому матрасу меня на солому раньше, я бы ворочался и материл того, кто придумал такую хрень, а сейчас — ничего, как будто привычно.

После обморока я очнулся прямо вот так — лежа на телеге и ощущая на ноющем, украшенном синяками и разбитой губой лице теплые лучики пробивающегося сквозь листву солнца, под разговоры «богатырей». Они то ли не заметили, что я пришел в себя, то ли решили не лезть, давая возможность осмотреться и прислушаться, но я рад, что эти люди ко мне не лезут.

Страшно. Настолько страшно мне было лишь один раз, когда конкурент решил воспользоваться внерыночными методами, и люди с горным акцентом среди ночи выломали дверь, немножко меня побили и прямо в трусах упаковали в багажник, достав через сорок минут — я считал секунды в голове — посреди леса. Благо август был, а то пришлось бы мерзнуть. Ну и могилу себе копать в мерзлой земле трудно.

Помогла «крыша». Уж не знаю, как бывший майор КГБ и актуальный начальник охранного агентства меня нашел, но такой радости, как тогда, стоя на кромке ямы под направленным на меня «ТТ» услышал рев мегафона и увидел свет фар десятка машин, я никогда больше не испытывал.

Потом, когда я рассказывал эту историю некоторым своим знакомым, все как один заявили, что лучше бы попросили шлёпнуть себя на месте, а не стали «унижаться» копая себе могилу. Ну-ну, знаем мы таких — в уюте ресторана, никогда под такие «молотки» не попадая, легко быть смелым, а на деле…

Страшно мне от того, что я определенно попал в прошлое — это не реконструкторы нифига, а всамделишные «богатыри». Как оно там в учебнике истории было? «Служивые люди». Профессиональные воины, подчиняющиеся не абы кому, а ГОСУДАРЮ!

Забивая на попытки вычленить значения непонятных слов, я жадно ловил обрывки разговоров, в девяти случаях из десяти понимая их смысл. Не так уж и сильно изменился язык, если подумать — как минимум с жителями этого времени худо-бедно изъясняться я смогу.

Смогу, но не хочу. Очень не хочу, но неизбежно придется — к этому самому Государю меня сейчас и везут. В Москву, значит Государь на троне сидит как минимум Иван Калита, как максимум… Кто там был до Петра? Не помню, но бороды у моих сопровождающих завидные, значит такой примерно временной промежуток и есть: от Калиты до первых Романовых.

Везут меня к Государю по простой причине: те трупы на телеге и я были им «выписаны» из Оттоманской Империи — Турции, если по-простому. Главным в нашей группе был вон тот упитанный труп в богатых шмотках, который путешествовал со слугами, сыном-помощником (это я) и малой охраной. Последняя согласно договора проводила нас (хотя каких нафиг «нас»⁈ Я-то здесь причем⁈) до Тулы, где нам надлежало ждать вот этих вот «богатырей».

Как мы… Да какие «мы»⁈ Как они оказались на лесной дороге в четырех десятках верст от Тулы, «богатырям» было неведомо. Я на всякий случай сложил «легенду»: главному повару Тула настолько не понравилась, что он решил выехать в Москву немедленно. Правда ума не приложу, как ее излагать «богатырям», а тем более — Государю: моя речь сильно отличается от нынешней русской.

Короче — ситуация аховая: вокруг средневековье, а значит люди здесь суровые, и реакция на все странное и непонятное у них предельно логичная: при самом мягком раскладе выгнать нафиг из обжитых мест, как максимум — подвергнуть страшной, долгой и мучительной смерти. В масле сварить, например. Или колесовать. Или чисто ради убийства времени на дыбе порастягивать…

Зажмурившись, я проклял свое слишком живое воображение и начал брать себя в руки. В тонкие, но жилистые и мозолистые, явно привыкшие к труду руки подростка лет пятнадцати. Встать и оценить рост я не могу, но на «выпуклый глаз» где-то метра полтора. «Богатыри», кстати, тоже ростом не отличаются — самого высокого (того самого Василия) я бы оценил примерно на метр шестьдесят пять.

Внезапно я словил озарение, которое заставило померкнуть страх. Я снова молод! Да, сейчас мне больно, тошнит и страшно, но… Это невероятная удача! Кто в старости не мечтает помолодеть? Вставайте вон туда, под табличку «место для врунишек». Что-то как будто зудит в голове. Что-то, что случилось у ручья. Странно — времени всего-ничего прошло, а вспоминается трудно. Объяснимо — шок еще и не такое умеет.

Подняв руки, я загородил пронзительно-синее небо ладонями и внимательно осмотрел их. О, вот здесь и здесь — следы от ожогов. Этот вот, на безымянном пальце, самый свежий, полугодичной примерно давности. Мальчик, в чье тело я по неведомым причинам угодил, много работал с огнем и кипятком, время от времени обжигаясь и обвариваясь. Уверен, на теле я тоже найду немало следов. Старых — мальчик учился на своих ошибках, и ожогов становилось все меньше, вплоть до полного их отсутствия в последние месяцы.

Индукционных плит, блендеров, духовых шкафов и прочего кулинарного «хай-тека» я здесь не найду, придется орудовать котелками, очагами, горшками и печью. Справлюсь? Должен. Не могу не справиться. Ушибленного напавшими на нашу (хрен с ним, пусть будет «наша») группу разбойниками, странно говорящего и не все понимающего поваренка на Государеву кухню не определят, но все-таки я (надеюсь!) прохожу по категории «иностранный специалист малой квалификации».

Вот уж не думал, что буду благодарен маме за то, что когда мне было восемь, она развелась с отцом и вышла замуж за турка с греческим гражданством. Там, в Греции, я и жил до тех пор, пока не получил диплом и шанс вернуться домой. Нормальный мужик мой отчим был, но это я сейчас понимаю, а тогда я его натурально ненавидел. И как он меня вытерпел вообще? Сильно маму любил, видимо. Как бы там ни было, но я знаю греческий и турецкий — подтвердить «басурманское» происхождение хватит. Первый вообще может стать моим козырем, потому что знаю я не только «современный» греческий, но и Цаконский диалект, который на правах факультатива преподавали в моей «шараге» и туда записалось меньше всего греков, которые, если честно, мне не нравятся. В нем много архаики, а значит как-нибудь выгребу. Главное сейчас как-то отбрехаться без попадания в фатальные проблемы, а там кому-нибудь поваренок с зачатками «толмача» сгодится, буду спокойно себе кашеварить, переучивать русский язык на актуальный, а потом…

Даже гордость берет, мать его! Вот оно, главное качество, которое позволило мне стать миллиардером — я не могу спокойно плыть по течению, я все время строю планы и методично воплощаю их в жизнь.

Вызванное осознанием дарованной мне молодости воодушевление начало стремительно уходить, сменившись мыслями о том, что где-то там, в другом времени и возможно пространстве (может Государь здешний вообще не является привычной мне исторической личностью, и весь мир совсем другой), над моим трупом рыдают Люда и сыновья. Последние при этом радуются скорому получению исполинского наследства и мечтают о том, как мощно они лет за десять спустят все нажитое мной в унитаз. А вот о том, что после этого им придется сесть обратно на шею Люде, которая свою половину капиталов не промотает точно, они не думают.

Стало очень-очень горько. Исполинские деньги заработал, а собственных детей нормальными людьми воспитать не смог. Не станет Люды — что будет с моими любимыми пекарнями? Разорят, промотают, продадут алчным конкурентам.

Прости, Людочка. За все прости. За месяцы, безвылазно проведенные в офисе и командировках, когда меня не было рядом с тобой. За сауны с проститутками и кутежи с деловыми партнерами — ну не получается иначе реально большой бизнес построить! И за смерть эту нелепую прости. Одна ты теперь с двумя ни на что не годными придурками. И вот за то, что они выросли вот такими — особое прости.

Прикрыв глаза, я ощутил, как по щекам побежали слезы. Эта боль посильнее той, что в голове.

Глава 2

Три дня и три ночи — срок небольшой, но за это время дикая боль в голове притупилась, унялась тошнота, а мечты о приеме у невропатолога испарились: не таким уж и сильным оказалось мое сотрясение. А может и не сотрясение это было вовсе, а что-то совсем другое, столь же мало поддающееся объяснению, как и моя странная реинкарнация с сохранением памяти и сразу в относительно взрослое тело, но, возможно, именно благодаря этому я с удивительной скоростью обретал этакий «фильтр», в который слова окружающих попадали на пути от ушей к мозгу. Очень, очень, ОЧЕНЬ полезный «фильтр», потому что он будто исправлял актуальную речь людей на привычную мне, «будущую» форму, и с каждым часом делал это все лучше и лучше. К сожалению, «фильтра» настроенного на «выдачу» мне не досталось: окружающим моя речь кажется странной, но для меня это не опасно — я же «иностранный специалист», и никто от меня блестящего владения нынешним русским языком и не ждал. Второй «фильтр» мне достался в наследство — мое новое тело привычно к запахам пота людей и лошадей и страшной вони изо рта всех без исключения собеседников.