Чэч: Сезон дождей - Артур Фатыхов

добудешь, — другой путь есть. Кристаллы телосложения. Правда, их очень много надо, очень. Сотка в телосложении тебе разве что лицо прежним сделает, да другие хвори уберёт. А вот чтобы рука с ногой отрасли никак не меньше двух сотен надо. Хочешь стать прежним, — вот тебе цель.

Угез хотел, очень хотел. За год догнал характеристику до 55 и останавливаться не собирался. И скрывал, тщательно скрывал, что охотится на крыс. Больно уж бродяги крысоловов не любили, считая это уделом только мальчишек, ещё непрошедшим инициацию.

Вот и сейчас Угез собирался, пока есть свободных полтора часа, пойти проверить ловушки. Вот только что-то несуществующая правая ступня, как огнём горит, а правая ладонь так чешется, что хоть ногти о протез ломай. Да и на душе… И на душе весь вечер неспокойно, словно предчувствует она, — что-то случится должно. Что-то важное…

Угез поднял фляжку, встряхнул, на слух определяя, сколько в ней ещё осталось, и, запрокинув голову, сделал ещё один маленький глоток. А когда опустил, то с удивлением увидел, как по двору со стороны хозяйственных построек к чёрному входу трактира идёт фигура в дорожном плаще. Откуда она здесь взялась? Если сюда только работники Толстого Жана заходить могут, и то только днём. И кто из них, не считая самого Угеза, сейчас на улице добровольно покажется?

Тем не менее фигура, вон она, спокойно подошла к двери и потянула её на себя. Дверь, которая должна была быть изнутри закрыта, спокойно открылась, и незнакомец вошёл внутрь здания. Угез, словно зачарованный, вышел из-под навеса и пошкандыбал к двери трактира.

Застыв в полумраке коридора около неприметной открытой двери в забитый народом зал трактира, Угез принялся высматривать незнакомца. Особо долго и искать не пришлось, — искомая фигура, скинув большой капюшон, стояла возле барной стойки и о чём-то разговаривала с Толстым Жаном. И, о чудо, вечно смурной и недовольный толстяк при этом вежливо так, заискивающе улыбался. Незнакомец, молодой русоволосый парнишка, прикрывая ладонью, что-то положил на стойку. И это что-то тут же, словно по волшебству, исчезло в кармане белоснежного передника трактирщика. Жан тут указал рукой на пустующий стол, заставленный тарелками с едой и кружками с пивом. Парнишка кивнул и пошёл к столу. Только он уселся на крепкую лавку, намеренно сколоченную из толстых тяжёлых досок, чтобы разбушевавшиеся гости не использовали её в качестве весомого аргумента в пустяшном споре, рядом с парнишкой появилась одна из девушек-подавальщиц и поставила перед ночным гостем пару литровых кружек пива и тарелку с копчённым, очень острым, мясом — фирменную вкусняшку трактира Толстого Жана…

— Руки подними, храстов выкормыш!

Поморщившись от рёва Полусотника, раздавшегося над ухом, на миг перекрывшего гам и ор, царившие вокруг арены, Агееч лишь согласно кивнул и скривил злую ухмылку, пытаясь спрятать довольную улыбку.

— Что ты творишь⁈ Руки подними! — продолжал негодующе орать Иван.

— Миклуш! Миклуш! — рвали глотки, стоящие рядом, Джок и Гнак, потрясая кулаками.

— Завтра будешь целый день хозяйский хлев чистить! — проревел последний аргумент Полусотник!

Стоящий за барной стойкой, Толстый Жан довольно осклабился, — дармовые рабочие руки никогда лишними не бывают. А если об этом говорит Полусотник, бродяга из пришлой ватаги, решившей перезимовать в их маленьком посёлке, то можно быть уверенным, что завтра хлев будет убран так, как его дворовые никогда не убирали. Уже хорошо вечер прошёл.

Миклуш же в это время, вообще спрятав руки за спину, вытягивал вперёд шею, специально подставляя оскаленное в задорной улыбке лицо под удар. И удар последовал, а за ним ещё один и ещё один. Вот только всё мимо, — Миклуш нарочито медленно, не убирая рук из-за спины, делал шаг назад или вбок, в самый последний миг уходя от удара, продолжая вовсю скалиться.

Появление в посёлке этого наглого мелкого мальчишки, опоясанного ремнём с большой бляхой, — знаком принадлежности к касте бродяг, вызвало фурор не только среди местной пацанвы, но и среди бывалых бродяг, свято чтущих кодекс. Ошарашенные этим фактом, они предъявляли. Отвечать пришлось Миклушу и Джоку с Гнаком, которым, кстати, в первый же день появления ватаги в посёлке, в местной лавке купили такие же пояса, а вечером в трактире при свидетелях и опоясали. Ну, этих-то ладно, парни хоть и молодые, но уже в возраст вошедшие, могли и заслужить, но пацан-то совсем мелкий. И в посёлок пришёл уже с поясом. Пришлось отвечать. А когда аргументов молодёжи не хватило, пришлось и Полусотнику через канаты перелазить и выслушивать претензии. Неудовлетворённым в тот вечер не ушёл никто.

Агееча же пригласили за отдельный стол бугры пяти местных ватаг. Пообщались. И кружки с пивом сдвинули, признавая, право Агееча опоясывать своих ватажников, какого бы возраста они ни были. Бугры тут же хотели окоротить своих предъявщиков, но старик попросил не лишать народ веселья, да и его людям будет не скучно.

Вот и сейчас на арене решался спор. Но не за право Миклуша носить бродяжий пояс, — это право уже никто не оспаривал, а шло выяснение, кто же из этих двоих сильнейший боец в их возрастной категории: мелкий десятилетний Миклуш или четырнадцатилетний Вацек, сын местного кузнеца, кулаков которого даже иные семнадцатилетние побаивались.

Миклуш откровенно куражился. Он хоть и был меньше ростом, да и силой сыну кузнеца уступал, но бою на кулаках его обучал аж бывший полусотник пограничной стражи. Вот на этот кураж и злился Иван, — нельзя, нельзя недооценивать противника, особенно, когда тот превосходит тебя в силе. Но пока только у Вацека лицо заплывало от хлёстких и точных ударов.

Тут Агееч почувствовал чей-то взгляд, в спину будто две раскалённые иглы воткнули. Обернувшись, он увидел, как за их столом сидит молодой паренёк и безмятежно попивает пиво, с удовольствием закусывая ядрёно-перчённым копчёным мясом.

— Не уж-то? — пробормотал недоверчиво старик и толкнув локтем Полусотника, кивнул в сторону стола. — Похоже, дождались. Я отойду.

Иван, мигом подобравшийся, кивнул согласно, не отводя взгляда от арены. Как бы ни жаждал он пойти вместе со стариком, Миклуша без поддержки оставлять нельзя. А судя по тому, что Джок и Гнак орать продолжают, как оглашённые, не замечая уходящего старика, сидящий за их столом желал видеть только Агееча.

— Победителем этого боя, за явным преимуществом, становится бродяга… — судья, седобородый высохший старик, державший за руки бойцов, чуть замялся, укоризненно посмотрев на Полусотника, намекая на то, что давно надо исправить оплошность и перекрестить мальца нормальным взрослым прозвищем, коли он уже