Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я сделал паузу, позволив Изе переварить эту мысль.

— А Аглая Степановна? — продолжал я, и усмешка моя стала еще шире. — Теперь к ней прибежит Рекунов, и что он ей доложит? Что мелкий аферист Тарановский, оказывается, нарасхват. Что тот самый Сибиряков, который вчера ей пел про то, что на Бодайбо нет золота, сегодня самолично прибежал в трактир и, разыскав меня, обещал любое оборудование, лишь бы войти в долю. И что на горизонте маячит еще и третий претендент, какой-то Лопатин, да и в столице у него знакомства есть. Как знать, Изя, как знать… Может, наша суровая купчиха еще и передумает. В конце концов, сто двадцать тысяч — это, конечно, деньги. Но миллионы, которые она может потерять, — совсем другой коленкор.

И, пока Шнеерсон с круглыми глазами осознавал значение случившегося, я хлопнул его по плечу и, жестом подозвав полового, заказал шампанское.

— Так что расслабься, друг мой. Мы только что вышли сухими из воды, да еще и заставили двух щук самих бороться за право прыгнуть к нам в ведро. У нас теперь аукцион из дольщиков, Изя! Настоящий аукцион!

Глава 10

Глава 10

На следующий день события завертелись со стремительностью хорошо смазанного механизма: не успели мы с Изей допить утренний чай, как в дверь нашего номера на постоялом дворе постучали. На пороге стоял Рекунов, как всегда, прямой и невозмутимый. Вежливо поклонившись, он молча протянул мне сложенную вдвое записку с сургучной печатью и, не дожидаясь ответа, ушел. Я сломал сургуч. Аккуратным, бисерным почерком Аглаи Степановны было выведено всего несколько слов: «Господин Тарановский, почту за честь нынче видеть Вас у себя по делу, не терпящему отлагательства».

Я передал записку Изе. Он пробежал ее глазами, и на его лице расцвела хитрая, довольная улыбка.

— Ну что, Курила? Аукцион открыт? — спросил он, понизив голос. — И какие будут ставки, как думаешь?

— Аукцион идет на повышение, Изя, — усмехнулся я. — Тут уж можешь не сомневаться!

Через полчаса я уже входил в знакомый особняк. Меня проводили в тот же кабинет, где происходило неприятное объяснение. Но атмосфера сегодняшней встречи была совеем иной.

Аглая Степановна сидела на тахте. На ней было элегантное домашнее платье из темно-синего бархата с кружевными манжетами, и имела купчиха почти беззащитный вид. Но я не обманывался: несомненно, передо мной все та же хищница, просто сменившая боевую раскраску на маску раскаяния.

Она махнула рукой на место рядом с собой.

— Владислав Антонович, — начала она, не ожидая, пока я заговорю. Ее голос был тихим и проникновенным. — Я осмелилась просить вас прийти, помня ваше рыцарское великодушие.

— Простите, но я что-то не припоминаю, какие из моих действий могли бы навести вас, сударыня, на мысль о моем «великодушии»! — искренне удивился я.

Аглая на эту шпильку в свой адрес лишь примиряющее улыбнулась.

— Прошу вас, простите меня. Всему виной моя доверчивость и… эмоциональность, вас долго не было, и я успела надумать всякого.

Она сделала паузу, глядя на меня немного снизу вверх своими темными, умными глазами, в которых сейчас плескалась искусно разыгранная печаль.

— Я так сожалею, что поддалась чужому влиянию, поверила наветам завистников. Мой гнев был слепым и несправедливым. Я вела себя… недостойно. Но можем ли мы забыть эту досадную размолвку? Мне хотелось бы возобновить наши добрые отношения!

Я молча и оценивающе рассматривал ее. Да, в ее голосе звенели нотки искреннего, казалось бы, раскаяния, а во взгляде читалась мольба о прощении. Но я давно уже научился не доверять первому впечатлению, особенно когда речь шла о людях, привыкших ворочать миллионами. Весь этот спектакль с «женской легкомысленностью» был разыгран для одного зрителя — для меня. И целью его было не только примирение, но и желание вернуть себе место в игре, из которой она так поспешно вышла вчера. Видимо, Рекунов доложил все по форме: как о встрече, так и о словах, что услышал.

Моим первым порывом было — напомнить ей о вчерашних оскорблениях, о требовании неустойки, но это быстро прошло. Да, ее нужно было наказать за недоверие, за то, что она так легко поверила Сибирякову. Но, с другой стороны, ее ведь действительно обманули, и сделал это не какой-то там уличный мошенник, а один из самых влиятельных людей в Сибири. Любой на ее месте мог бы дрогнуть!

К тому же, как ни крути, она уже была частью дела. Призрачной, неофициальной, но частью. Ее имя было вписано в учредительные документы ловкой рукой Изи. Вычеркнуть ее сейчас — значило обречь себя на необходимость переделывать все документы, заново проводить все согласования в столице. Это потеря времени.

И тут я подумал: а почему бы, собственно, и не вернуться к начальному плану? Да, она, можно сказать, предала меня. Но что такое предательство в большом бизнесе? Сегодняшний враг — завтрашний партнер. Здесь нет друзей, есть только временные союзы и общие интересы. Полагаться в полной мере нельзя ни на кого. Этот жестокий урок я усвоил еще в прошлой жизни.

Она предала меня, потому что сочла мой проект пустышкой. Но теперь, когда узнала правду, ее интерес стал еще сильнее, чем раньше. И этот интерес, подкрепленный уязвленным самолюбием и желанием утереть нос Сибирякову, мог стать куда более прочным фундаментом для нашего партнерства, чем первоначальная слепая вера. Но, разумеется, на иных условиях…

— «Возобновить добрые отношения», Аглая Степановна? — наконец, произнес я, и мой голос в тишине кабинета прозвучал холодно и по-деловому. — Мы с вами не гимназистки, чтобы дружить или ссориться. Так что давайте говорить не о дружбе, а о деле. Что конкретно вы предлагаете?

Она поняла, что игра в «легкомысленную даму» окончена. Ее лицо мгновенно стало жестким, взгляд — собранным и цепким. Она вновь превратилась в ту железную купчиху, которую я знал.

— Хорошо, Владислав Антонович. К делу так к делу, — сказала она. — Я хочу вернуться в Общество. Но пересмотреть условия. Пять миллионов рублей — это колоссальная сумма. Да, у меня есть такие деньги, но, чтобы выкупить акции на этакую громадную сумму, мне придется полностью свернуть чайную торговлю. На это я пока пойти не могу. Поэтому хочу войти в дело с меньшей долей. И в свете… вчерашнего недоразумения, в знак нашего примирения я просила бы о возможности выкупить акции с уценкой. Ну, скажем, в половину цены!

Услышав такую нелепость, я едва удержался от смеха. Уценка! После того как она выставила меня за дверь и потребовала неустойку! Какая великолепная наглость.

— Уценка, говорите? — Я усмехнулся. — Аглая Степановна, вы, кажется, не до конца поняли, что произошло. Мы расстались после оглашения вами «авторитетного» мнения господина Сибирякова о том, что на Бодайбо нет золота. А сегодня ситуация изменилась коренным образом.

Я подался вперед, глядя ей прямо в глаза.

— Сегодня у нас с вами есть достоверные сведения о наличии там богатейших жил. И знаете от кого? От того же самого Михаила Александровича Сибирякова! Который вчера пришел ко мне и предложил партнерство «пятьдесят на пятьдесят», лишь бы я впустил его в долю, — произнес я, не без удовольствия наблюдая за гаммой чувств вдовы.

— Так что теперь, Аглая Степановна, речь может идти не о уценке, а наоборот, о наценке, — безжалостно продолжал я. — Ведь вы сами, добровольно, отказались от первоначальных выгодных условий. Вы вышли из игры в самый рискованный момент и теперь хотите вернуться, когда все прояснилось. Так, знаете ли, дела не делаются!

Произнеся это, я увидел, что мои слова попали в цель: Верещагина нахмурилась, обдумывая новую расстановку сил.

— А что касается вашей чайной торговли… — уже более мягко сказал я, — то, боюсь, вам в любом случае придется ее сворачивать. Когда был в Петербурге, я своими глазами видел то, о чем здесь, в Сибири, пока только шепчутся: пароходы, груженые тюками с цейлонским чаем. Его привозят морским путем из Лондона, разгружают в Кронштадте и везут в столицу. И корабль не один и не два — там десятки лихтеров. Этот поток уже не остановить. Так что попомните мои слова: через год-два ваш кяхтинский чай с его тысячеверстной доставкой на верблюдах и лошадях окончательно станет неконкурентоспособным. Англичане вытеснят его с рынка. Увы, сударыня, ваша чайная империя обречена. В Сибири вы сможете сохранить рынок, но, сами знаете, здесь предпочитают недорогие сорта, да и население не так велико, как в Европейской России. Так что золото — это ваш единственный шанс не просто сохранить, но и приумножить свой капитал.