Помещик 3 (СИ) - Шерр Михаил

После этого Федор Силантьевич свою жену почти в буквальном смысле загнал под плинтус. В старом купеческом доме было достаточно всяких глухих комнаток, в одной из которых он приказал ее запереть, решив замуровать впадающую в безумие от своей бессильной злобы эту женщину за совершенное ею злодеяние. Но не выдержал и на исповеди рассказал об этом своем грехе священнику.

После этого Федор Силантьевич свое решение изменил. Властям жену он выдавать не стал, а приказал отвезти ее в один из дальних монастырей Русского Севера. В его слободе должны были поселиться двое его людей с поручением присматривать за впадающей в безумие Верой Петровной. У них был приказ в случае чего ее убить.

До монастыря они не доехали. Вера Петровна пыталась бежать, ранила одного из сопровождающих, а второй просто застрелил ее.

Возвращающийся домой Силантий испытывал непонятные ему чувства. Его чистая, несмотря ни на что, душа терзалась и разрывалась на части. Он разумом понимал, почему и как отец принял такое страшное решение, касающееся своей жены и его матери.

И Силантий был с ним согласен, отлично понимая, что Вера Петровна была физически опасна ему, батюшке, его жене Анне, вдове покойного брата — тоже Анне — и даже трем девочкам, своим внучкам.

А нового возлюбленного Анны Андреевны Вера Петровна убила бы вообще без каких-либо колебаний.

Но она была его матерью, и это разрывало его душу и разум в клочья, жгло изнутри огнем.

Вера Петровна — его мать, но она же была матерью и его брату, которого без колебаний убила, потому что тот любил его и отца, ее мужа.

Силантий едет в Козельск на пару дней и хочет попросить своего отца взять на себя его купеческие дела, а сам с женой и девочками поедет в Москву.

Он больше не хочет заниматься чисто торговлей, его душа требует смены рода занятий. И сейчас ему больше всего нравится затея Нестерова создать «Калужское сельскохозяйственное общество».

В самой затее создать производство сепараторов. Сливки и масло, получаемые с его помощью, вызвали у него какой-то детский восторг. И Силантий сразу же вспомнил, как они однажды с Сергеем мечтали поставить в Козельске паровую машину и попытаться наладить производство чего-то нужного.

Самое смешное в этой затее было то, что он уже не помнил, что именно.

Силантий ушел спать перед отъездом домой, а мы с Анной остались одни. И это была первая ночь, которую мы провели без занятий любовью.

Анна очень много плакала, даже во сне, и только прижималась ко мне, как бы прося защиты. Я за всю ночь не сомкнул глаз и лежал, не шелохнувшись, в те минуты, когда она засыпала.

Мне было страшно от той ответственности, которую я внезапно осознал за нее и маленькую Ксюшу. И за тех людей, судьбы и благополучие которых теперь зависели от меня.

Утром мне показалось, что она наконец-то спокойно заснула, и я пошел проводить Силантия, который за вчерашний день стал мне очень близок.

Он молча посмотрел на меня и, как-то беззащитно улыбнувшись, очень неловко сел в свой дорожный возок.

Он был не такой удобный и комфортабельный, как у Анны, но все равно выгодно отличался от тех, на которых ездило большинство купцов и дворян.

Купцы Колесниковы были очень состоятельными на протяжении как минимум ста лет и имели два возка, очень крепких и комфортабельных. Их сделали еще в восемнадцатом веке, но качественно и на века в прямом смысле слова.

Одним из главных достоинств этих возков было то, что в хороших руках их можно было постоянно усовершенствовать.

А так как возков было два, то мастеров можно было выбирать не спеша. И пока промахов с выбором не было.

Вот и сейчас один из возков был на реконструкции и реставрации где-то в Москве, а второй использовался Силантием.

Его главными достоинствами были мягкий ход, достаточно комфортабельные условия поездки и какое-то хитрое утепление. Если, например, возок стоял в теплом помещении, а затем выезжал на мороз, то три, а то и четыре часа в нем была плюсовая температура.

С каретой Анны его, конечно, было не сравнить. Ее из Заграничного похода привезли как трофей, и потом она каким-то образом оказалась в каретном сарае родового имения Анны, где ее и обнаружил Сергей.

Он показал ее фамильным каретным мастерам купцам Марковым, содержавшим уже знаменитую «Экипажную фабрику братьев Марковых». Ее хозяева Василий и Александр доводились какими-то дальними родственниками купцам Колесниковым. Но главным была уникальность этой кареты, вернее, дормеза. Чего стоила, например, система отопления салона.

Такого чуда техники они не встречали и взялись восстановить его. Сергею Федоровичу не удалось прокатиться с ветерком в новом старом экипаже.

Но Марковы знали, для кого он предназначен, и в одну из первых поездок в Москву Анна Андреевна получила подарок своего покойного мужа.

Анна от такого подарка опешила. Она, во-первых, об этом даже и не подозревала; непонятно, как и когда Сергей сумел незаметно забрать его из каретного сарая фамильного имения.

Во-вторых, содержание этого экипажа, который она не знала, как правильно называть — дормезом или все-таки каретой, — будет обходиться ей в очень кругленькую сумму. И это несмотря на то, что все работы по восстановлению и ремонту экипажа были заранее оплачены покойным мужем.

Но пока она думала, забирать подарок или все-таки отказаться, дела ее пошли вверх как хорошее дрожжевое тесто, когда только успевай его опускать.

Поэтому Анна решила все-таки забрать подарок покойного мужа и называть его каретой, а не дормезом.

Марковы дали ей десятилетнюю гарантию, составив для этого подробнейшую инструкцию по ее эксплуатации, особенно внутрикаретного отопления.

Наша с Анной первая совместная поездка в Москву была всего лишь пятым выездом этой уникальной кареты.

Конечно, я надеюсь, что наши финансы скоро позволят использовать ее чаще; все-таки это не только небывалый комфорт в каждой поездке, но и в первую очередь скорость передвижения по бескрайним просторам нашего Отечества.

Но пока надо подготовить «гараж» для нее в Сосновке.

После приобретения Торопова я сначала подумывал переехать в его господский дом. Но потом что-то щелкнуло, и Сосновка показалась такой моей и родной, что я эту, возможно, здравую идею отбросил и больше к ней не возвращался.

Тем более что мне почему-то в голову пришла мысль, а где будет жить Василий после своего освобождения? Делить с ним Сосновку я уже категорически не желал, а вот Торопово вполне годилось на эту роль.

Анна, вероятно, окончательно решила для себя судьбу своего имения, и когда мы приехали в Калугу, спросила:

— Саша, как долго будет длиться ремонт каретного сарая в Сосновке? — я сразу же подумал, что она спрашивает про ремонт места под ее уникальную карету.

— Неделя, не больше. Савелий со своими мужиками со дня на день освободятся, и они могут вполне успеть до Рождества.

— Крещение — это шестое января, — Анна взяла в руки календарь на новый 1841 год. — Понедельник. А следующий день, седьмое, — вторник. А восьмое будет среда.

Я взял у Анны календарь и, убедившись, что она не ошиблась, спросил:

— Ты хочешь обвенчаться сразу же после Крещения?

Глава 10

Вот так как-то странно, по-будничному, мы с Анной решили вопрос о нашем предстоящем бракосочетании. Да собственно, это не удивительно, для нас это просто констатация существующего положения вещей, причём сугубо с практической точки зрения.

Вот, например, меня убьют на Кавказе, когда я туда поеду через несколько месяцев. Если мы будем законными супругами, то всё моё имущество без проблем перейдёт к Анне. И Ксюшу я без проблем усыновлю.

Да и Анне ни к чему косые взгляды, усмешки и пересуды. Мне лично это всё по барабану. Во-первых, я человек двадцать первого века, и то, что никто этого не знает, ровным счётом ничего не значит и не меняет.

Во-вторых, когда я вернулся, все считали меня мажором, не способным ни на какое мужское действие. Но история с конокрадами получила широкую известность, обросла ещё всякими подробностями, которые вообще меня выставляют каким-то суперменом.