Белый генерал. Частная война (СИ) - Greko

Ночная вылазка стоила туркам немало — во всяком случае, прямо с утра они атаковать не стали. И слава Богу, поскольку артиллеристы доложили, что снаряды у них на исходе, надолго не хватит.

На Сивке объехал позиции, подбадривая и наставляя зарываться в землю еще глубже, рыть дополнительные окопы и строить заграждения, да хоть бы и древние рогатки! Жаль, нет доступа к кузницам — наковать бы «чеснока» и засеять им опасные места.

В последнюю атаку турки пошли уже после полудня, но прежнего напора не показали, всего за час дело было кончено — вместе с последними нашими снарядами. Патронные ящики тоже показали дно, а новых брать неоткуда, от Петрушевского не дождешься. Не знаю, чем и держаться.

Утешало только рассказанное юзбаши — в Константинополе настоящая паника, султан перебрался на азиатский берег, а в городе опасаются беспорядков многочисленных беженцев и вспышек тифа. Правда то или нет, быстро не проверишь, но ясно одно — хорошо мы в осином гнезде палкой пошуровали.

Когда я ломал голову над донесением, явились мои ординарцы и доложили, что турки отошли и принялись окапываться на высотах за речушкой Карасу.

Манизер Г. М. Эпизод из русско-турецкой войны 1877–1878 годов.

Глава 7  

За царем служба не пропадет

Горный Студенец, царская Ставка, 4 октября 1877 года

Главная квартира располагалась в турецком доме и в пустопорожнем саде при нем, где качались на ветру три чахлых яблони и стояла четырехугольная палатка Государя. Если погода позволяла, завтраки и обеды накрывали на свежем воздухе, в тени и под защитой высокой каменной ограды. Там же все, кто был занят делами, и те, кто просто слонялся от скуки, работали с бумагами и бесконечно пили чай, а также судачили, интриговали, подсиживали недругов, оказывали протекцию ближним — одним словом, жили привычной светской жизнью, в которую война вносила некий животный элемент. Обычная история для спаянных мужских компаний, вырвавшихся на свободу — в данном случае, из оков скучной петербургской повседневности.

Так было, но поступившие в последний месяц новости сбили едва-едва налаженное течение жизни после переноса царской квартиры из-под Плевны в Горный Студенец. Все началось со Скобелева 2-го, и, как телега, вылетевшая из дорожной колеи, Ставка заскакала по кочкам — хорошо если не под откос. Русские войска за Балканами — главный штаб взвыл от непосильной нагрузки, выдумывая на ходу инструкции на любой случай жизни. Отряд Скобелева движется на Царьград! Час от часу не легче, чтобы ему икалось!

Больше всех возмущался Гурко, человек скорее военный, чем свитский. Ему было обещано командование кавалерией, которую намеревались отправить для деблокады Шипки. Теперь же смысла в этом не было никакого — Скобелев своей авантюрой превратил вчера желанный приз в смеющегося призрака, в упущенную возможности отличиться. Генерал исходил желчью:

— Сперва Михаил Дмитриевич подбил нас на штурм плевенских укреплений, а теперь и вовсе перевернул все с ног на голову.

С ним трудно было не согласиться — у всех возникло ощущение эквилибристики, хождения на руках. В считанные дни все изменилось настолько, что ум за разум заходил. Куда легче было принять досадный инцидент, случившийся 8 сентября, когда Шафкет-паша легко прошел в Плевну с пополнением и обозом продовольствия, чем известие о боях Скобелева на подступах к Царьграду тремя неделями позже. В первом случае все можно было списать на обычную русскую безалаберность, но вот во втором… О, во втором можно было только ругаться на языке извозчиков. А тут еще новость о победе на Кавказе[8]. Все смешалось в Главной квартире.

Телеграмму с азиатского театра генералам, склонявшим Скобелева на все лады, вынес лично император. Он вышел из своей палатки, держа в руках бланк в отставленной руке, с тем редким выражением на лице, которое бывает у людей, в силу обстоятельств застигнутых нечаянной радостью в то время, когда их мучает насморк. Еще две-три недели назад Государь, раздавленный третьей Плевной и больной, не верил в возможность смелых и удачных действий. Сегодня ему пришлось не просто переменить точку зрения, а принять новую реальность, как превращаются в другого человека, сменив домашний халат на фрак.

— Ведь победа, господа? — неуверенно промолвил он, кутаясь в шинель.

Все радостно закричали, потребовали шампанского, чтобы выпить за здоровье наместника на Кавказе, великого князя Михаила Николаевича, и за генерала Лорис-Меликова. На красные из-за не прошедшей лихорадки глаза царя навернулись слезы.

— Михаилу непременно Георгия 1-й степени и чин генерал-фельдмаршала, — сообщил он, расправившись с «Мадам Клико». — Но что нам делать со Скобелевым?

Вечно невозмутимый Непокойчицкий — за глаза эту его черту прозвали «старческой апатичностью» — затрясся, изменяя себе:

— Без приказа! Страшная авантюра! Нет ему прощения!

— Но мировая пресса его превозносит, — напомнил главную сложность царь. — В русских газетах белому генералу поют осанну, сравнивая с Роландом.

— Этак договорятся до того, что он в одиночку войну выиграл, — буркнул Гурко.

— Он специально таскает за собой журналистов, спаивает их, чтобы они его прославляли, — ядовито бубнил начальник штаба.

Выглянувший из дома телеграфист закричал, прерывая потоки праведного свитского гнева:

— Сообщение от главнокомандующего! Его высочество доносит: «Осман-паша вышел всеми силами из Плевны и устремился на Софийское шоссе. Это прорыв».

Единодушный возглас крайней тревоги заметался по саду. Побледневший Александр схватил Гурко за рукав мундира:

— Иосиф Владимирович, что бы сделал Скобелев на нашем месте?

Генерал, всегда державший себя так, что казался выше других, поморщился при имени соперника и твердо заявил:

— Сейчас или никогда, Ваше Величество! Мы получим все, что нам нужно!

— Что вы имеете в виду?

— Не теряя ни секунды, занять плевенские укрепления и всеми силами кавалерии вцепиться в загривок Осман-паше!

К полуночи пришли известия, что турецкая армия рассеяна в долинах и ущельях, ведущих к форту Горный Дубняк. Сам Осман-паша, раненый осколком в левую ногу, укрылся с малыми силами в этой крепости. После бессонной ночи и полного опустошения запасов шампанского в Главной квартире — еще одно возбуждающе-прекрасное сообщение: по телеграфу передали, что турки просят перемирия. Оно пришло напрямую из Константинополя, ибо прямая телеграфная связь с Фракией почему-то отсутствовала. Тогда еще никто не знал, что отряд Скобелева практически под ноль поснимал все провода, до которых смог дотянуться.

Генерал Гурко получил от царя личную благодарность за отличный совет и был представлен к очередном ордену, как и многие другие, счастливо оказавшиеся поблизости от персоны монарха. Вопрос о награждении беспокойного генерала Скобелева 2-го было решено отложить до менее напряженных времен.

Перемирие⁈ Демаркационная линия⁈ Отвести войска к западу, в район городка Чорлю⁈ Бросив наши великолепные укрепления?

Они там, в Ставке, с ума посходили? Скорее сюда 14-ю дивизию, и захватим славянский Рим! Вот же она, мечта православного мира, руку только протяни!

Но нет, решено договариваться с турками. Я чувствовал, что на моих глазах совершается чудовищная ошибка. А еще — что мне плюнули в душу, разбили в прах надежды, лишили славы, в конце концов!

Да, я всегда искал и буду искать личной славы и не вижу в этом ничего дурного — для военного это столь же нормально, как для монаха поиск тишины и спокойствия. Тот, кто надел армейский мундир и лишь тянет лямку службы, не ту профессию себе выбрал. Пожалуйте в счетоводы!

Почему-то во мне крепла уверенность, что решение все остановить исходило не из Главной квартиры, а из Петербурга. От одного старичка, который, казалось, боялся собственной тени. Не имея к армии и флота никакого отношения, он умудрялся регулярно вмешиваться и одергивать зарвавшихся, как он считал, вояк. И ладно бы в мирное время, но когда идет война… «Что скажет Европа?» — всего лишь одним этим вопросом, заданным сухим брюзжащим тоном, старичок мог убрать наших каперов из Средиземного моря или остановить войско, готовое подарить стране безоговорочную победу.