Участковый (СИ) - Барчук Павел

— Совсем больной? — Спокойно поинтересовался я. — Цирк этот заканчивай. Усядся, поговорим.

Бесов оскалился, обнажив все тридцать два зуба:

— Ух ты… Не повелся. Ну ладно. Поговорим.

Он спрыгнул со стола на пол, подтащил стул, плюхнулся на него. Потом подался вперед и наглым голосом добавил:

— Попался я. Черт с тобой. Твоя взяла. Вот только проступок мой не особо велик. Повторяю, прямого нарушения Договора не было. Чего тебе надо? Положил глаз на мой товар? Бери! Отстегну десять пачек «Мальборо» и пару кассет «Машины времени». Или наличкой желаете? Отсыплю три сотни, новыми, хрустящими!

— Ты мне что, взятку предлагаешь? — Я удивленно вытаращился на Бесова. — Серьезно? Обалдеть…

Анатолий Дмитриевич не ответил. Он внезапно вздрогнул, напрягся, а потом медленно повернулся в сторону окна, которое находилось ровно за его спиной. При этом вид у нечисти стал какой-то испуганный.

Я передвинулся вправо вместе со стулом. Бесов своей фигурой закрывал обзор, а мне хотелось понять, что там такого необычного он почувствовал или заметил. Да еще и затылком.

На окне, со стороны улицы, сидел огромный, черный ворон. Огромнейший! Просто пернатая зверюга какая-то. Дурацкая птица поворачивала голову то в одну, то в другую сторону и нагло пялилась на меня то правым, то левым глазом. При этом у ворона была такая по-хамски наглая рожа… или морда… Не важно! Он смотрел с издёвкой — вот в чем суть. Будто я — идиот.

— Какая бесячья птица… — Произнёс я вслух.

Затем резко вскочил, в два шага оказался возле окна, распахнул створку и…Шмяк!

Не знаю, что мной двигало. Честное слово. Затрудняюсь объяснить. Но…Я дал ворону такую звонкую оплеуху, что его с подоконника буквально снесло.

Птица, охреневшая от столь неожиданного поворота, возмущенно распушила перья и рванула ввысь, издавая звук, похожий на скрип несмазанной телеги.

Я закрыл окно и вернулся к столу.

Бесов сидел с неестественно прямой спиной, испуганно пялясь на меня круглыми глазами.

— Ты… ты его… ЕГО!…так вот… Затрещиной⁈ — Он мотнул головой, будто не веря самому себе, но тут же осёкся. Заметил мой внимательный взгляд.

— Кого «его»? — Ласково поинтересовался я. — Продолжай.

— Да никого! — Насупился Бесов. — Просто птица. А ты — псих, если с птицами дерёшься. Ясно?

— Ясно. — Согласился я, снова усаживаясь на стул. — Вот только быть психом сейчас лучше, чем спекулянтом. В СССР при такой профнаправленности ты априори заметная фигура. А заметность — это уже угроза конспирации и Договору. Вот как мы поступим, Бесов. Слушай мой приказ и запоминай. У тебя есть ровно двадцать четыре часа, чтобы найти себе официальную работу. Какую хочешь. Дворником, грузчиком, хоть библиотекарем — мне все равно.

— Да за шо⁈ — взвыл Бесов, подпрыгнув на месте. — Я ж не ворую! Веду свой маленький бизнес честно. А работать нам нельзя! Нечисть не пашет на людей! Ты сам-то понимаешь? Где это видано, чтоб бес среди смертных трудился? Мы, знаете ли, слишком духовны для физической работы!

— Твоя «духовность» нам обоим боком выйдет! Так что, либо ты завтра же отправляешься на работу и становишься примерным советским тружеником, либо я пишу рапорт наверх. И тогда твою «лавочку» прикроют вместе с тобой.

Вообще, конечно, я немного блефовал. Потому что не знал наверняка, что будет, если оформлю докладную на Бесова. И могу ли я ее оформить? А если могу, то как передать бумажку Лилу?

Красноглазая кураторша ни хрена не объяснила. Например, что делать, когда нарушитель обнаружен? Так торопилась запихнуть меня в тело Петрова, что весь инструктаж уложился в информацию о «бананах» и КГБ. А самое главное осталось в стороне.

Надо быстрее добраться до спрятанного в ящике стола Договора и прочесть, что в нем написано. Очень надеюсь получить оттуда все необходимые сведения.

Тем не менее, мои слова произвели на Бесова нужное впечатление. Он тяжело вздохнул, его физиономия вытянулась и скривилась в гримасе обиды.

— Ладно, шеф, — буркнул он раздражённо. — Выйду на работу. На ликероводочный устроюсь. Это хоть как-то объяснимо. А мне придётся объясняться! Да! С родственниками, когда они узнают. Позор какой… Я, бес третьего ранга… И работать…Только чур не в первую смену! Нам ночной образ жизни ближе, оно ж известно…

— Не важно, в какую. — Согласился я, довольный достигнутыми договорённостями, — Главное — больше никаких спекуляций, чтоб у правоохранительных органов к тебе вопросов не имелось.

— Понял, принял, — кивнул Бесов.

— Вот и ладненько. На днях зайду, проверю.

Я поднялся со стула и направился в сторону прихожей. Однако перед тем, как покинуть комнату, остановился на пороге, обернулся и спросил:

— Слушай… А тебе зачем вообще приспичило сюда, в мир людей являться? Чего дома не сиделось?

— Ой да что ты! — Громко хмыкнул Анатолий Дмитриевич. — Будто сам не понимаешь. У нас дома, знаете, товарищ лейтенант, совсем не курорт. То лава со всех щелей хлещет, то пепел в глаза и в рот забивается, то грешники с утра до ночи орут, как умалишённые. Выпросил вот, разрешение себе на временное проживание в мире Яви. Вернее, честно заслужил. Так что, все чин-чинарем.

— Мммм… Ясно. — Кивнул я и вышел из квартиры.

При этом, даже когда захлопнул за собой входную дверь, чувствовал, как спину прожигает взгляд Бесова.

На улице, возле подъезда, переминаясь с ноги на ногу и выпуская дымные колечки в небо, топтался Семёнов. Заметив моё появление, он тут же потушил сигарету и выбросил бычок в урну.

— Ну что? Как наш спекулянт? — Начал Виктор с ходу, однако заметив мой слегка потрепанный вид, сбавил обороты. — А ты чего, лейтенант, такой… ну… пришибленный?

— Да ничего, — ответил я, потирая ногу. То место, куда пришлесь ткнуть карандашом, ощутимо ныло. — Спекулянт пообещал исправиться, устроиться на работу. Кажется, на этот раз он всё понял правильно.

Семёнов фыркнул:

— Сказочник, а не Бесов. Каждый раз обещает. Ладно, пойдем, Петров. На сегодня хватит. Завтра начнется настоящая работа.

Мы двинулись по улице в сторону отдела.

Я глубоко вдохнул свежий воздух, стараясь унять волнение, которое с опозданием вдруг меня накрыло.

Первая нечисть была не просто обнаружена, а поставлена на место. Но главное — я понял, как их опознавать. Моя работа участкового обещала быть гораздо интереснее. Теперь предстояло научиться смотреть на весь мир искоса, прищуренным глазом. В прямом и переносном смысле.

Глава 8

Возвращались мы в отдел под очередные размышления и рассуждения Семёнова о превратностях участковой службы.

Мне показалось, старлей был очень рад, что ему не пришлось идти к Бесову, а потому стал еще более разговорчивым, чем до этого. А еще мне показалось, что утреннее происшествие, связанное с кумом Семёнова, вроде как нас сблизило. По крайней мере, Виктор был в этом уверен.

Он трындел без перерыва, поучая меня всему, что знает сам, но теперь доносил информацию в более дружеской форме.

Мы проходили мимо двухэтажного здания, напоминавшего барак, когда старлей усмехнулся и кивнул в сторону дома:

— Вон, глянь. Видишь? Головная боль, хорошо, что не твоя. Вотчина Капустина. Женское общежитие. Ох, он с ними и намучался.

— Почему? — Искренне удивился я, разглядывая двор, «украшенный» верёвками, на которых висели стиранные вещи.

— Почему⁈ — Переспросил Семенов и весело хмыкнул, — Бабы — это ж такие граждане, хуже рецидивистов. Возьмешься за них спустя рукава — слезами умоешься.

Я, не удержавшись, тихонько хохотнул себе под нос. В голове упорно крутилась очередная шутка. Например, что за баб нужно браться спустя штаны, а рукава в этом деле действительно мешают. Однако, с юмором у меня как-то не задалось, поэтому решил, обойдемся без стендапа.

— Не так давно… Восьмое марта, что ли было… — Продолжал Семёнов вводить меня в курс всех местных дел, — Устроили наши доярки себе праздник. Ну, доярки, понял? С колхоза. Он вон, сразу за выездом из города. И что думаешь, упились до такой степени, что начали горланить песни. К обеду стали неуправляемыми, а после полудня начали разбредаться как стадо, в зависимости от настроения, желая либо рвануть домой, выплакаться на плече милого-любимого, либо немедленно пойти и надавать бригадиру по мордасам. Бригадир у них тот еще ходок. Любитель женских прелестей… Еле угомонили их. А вообще… — Семёнов посмотрел на меня с сомнением, будто размышляя, настолько ли мы близки, чтоб рассказывать все, как есть. Потом, наверное, решил, что — настолько, и тихим, заговорщицким голосом продолжил. — Ты только не смейся и за дурака меня не принимай. Но у нас всю жизнь бабы считались особенными.