Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Хватит, — произнесла она. Голос ее был едва слышен, но в нем ощущалась такая сила, что я замолчал. — Довольно. Я все поняла.

Она медленно обошла стол и села в свое массивное кресло. Теперь она смотрела на меня не как на партнера, а как судья смотрит на преступника.

— Вы играете в свои столичные игры с великими князьями, а я, сибирская купчиха, должна за это платить. Я все поняла, сударь.

Она взяла со стола небольшой, аккуратно исписанный листок.

— Наше с вами партнерство, Владислав Антонович, окончено. Я выхожу из дела.

Это прозвучало буднично, словно речь шла о закрытии убыточной лавки.

— Мои приказчики подсчитали расходы. Сумма, потраченная на вас, ваших людей, составляет… — она заглянула в листок, — сто тысяч триста двенадцать рублей. Я требую вернуть мне эту сумму.

Я молчал. Сумма была огромной, но подъемной.

— Но это не все, — продолжила она, и ее взгляд стал жестким, как сталь. — Вы действовали за моей спиной. Рисковали моим именем и моими деньгами, втягивая меня в свои политические игры. За это я требую неустойку. За ваше… самоуправство. Двадцать тысяч рублей серебром. Сверху.

В комнате снова повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Сто двадцать тысяч триста двенадцать рублей. Она не просто хотела вернуть свое. Она хотела меня наказать. И знала, что у меня сейчас не насидется такой суммы после поездки.

Я смотрел на нее и думал. Спорить было бесполезно. Оправдываться — унизительно.

Она ждала, что я начну торговаться, умолять, и она с наслаждением будет наблюдать за моим крахом. И в этот момент я понял, что единственный способ выйти из этой комнаты не побежденным — это принять ее вызов.

— Хорошо, Аглая Степановна, — сказал я спокойно.

Она удивленно вскинула брови.

— Я верну вам все. До последней копейки. И неустойку тоже.

Я видел, как в ее глазах промелькнуло недоумение. Она не ожидала такого быстрого и полного согласия.

— Деньги будут у вас к началу лета, — добавил я, глядя ей прямо в глаза. — Не раньше.

Теперь настала ее очередь молчать. Я не просто согласился на ее условия. Но и поставил свои. Я превратил ее ультиматум в долговое обязательство с четким сроком. Принял бой.

— Хорошо, — наконец произнесла она. — До лета.

На этом наш разговор был окончен.

Я молча поклонился, развернулся и вышел из кабинета, чувствуя на спине ее тяжелый, изучающий взгляд. Дверь за мной закрылась с тихим щелчком. Наше партнерство было мертво. Теперь между нами стоял только долг. И этот долг я собирался вернуть ей не серебром, а золотом.

Я вернулся на постоялый двор. В нашем номере меня ждал Изя. Он вскочил при моем появлении, его лицо светилось нетерпеливым ожиданием.

— Ну что, Курила? Как все прошло? Она в восторге?

Я молча прошел к столу, налил себе стакан холодной воды из графина и выпил залпом. Изя смотрел на меня, и его улыбка медленно угасала, сменяясь тревогой.

— Партнерства больше нет, — сказал я, ставя пустой стакан на стол. Звук получился резким и окончательным. — Мы должны Верещагиной сто двадцать тысяч триста двенадцать рублей. Срок — до начала лета.

Изя замер. Его глаза округлились, он смотрел на меня как на сумасшедшего. Я ожидал чего угодно: криков, упреков, паники. Ожидал услышать, что я все погубил, что мы разорены.

Он молчал с минуту, переваривая новость. А затем на его лице вместо ужаса появилась медленная, хитрая, донельзя одесская усмешка.

— Курила… — выдохнул он. — Так это же геволт какой хороший!

Я удивленно поднял бровь.

— Ты не понял? — Он всплеснул руками, и в его глазах заплясали азартные огоньки. — Ой, я тебя умоляю, это лучшая новость за весь месяц! Знаешь, как у нас говорят? Баба с возу — кобыле легче!

Он начал мерить шагами комнату, жестикулируя, как на сцене.

— Да, долг огромный, кто спорит! Но ты подумай! Она была тяжелый партнер, Курила. Сильный, но тяжелый. Она бы требовала отчета за каждый шаг. Приставила бы к нам своих людей. Она бы забрала себе львиную долю прибыли! А теперь что? А теперь мы свободны! Все, что мы найдем, наше! Долг мы ей отдадим, швырнем в лицо эти ее копейки! А остальное… остальное, Курила, будет наше!

Он остановился передо мной, и его глаза горели. Он не видел катастрофы. Он видел возможность. Возможность сыграть по-крупному, без оглядки на кого-либо.

— Ты прав, — сказал я и впервые после визита к Верещагиной почувствовал, как ледяной узел в груди начинает развязываться. — Ты прав. И мы не будем ждать. — Придется инженерам самим ехать на Бодайбо.

Изя мгновенно подхватил мою мысль.

— Конечно! Мы сейчас же наймем здесь охрану и рабочих, — затараторил он, — снабдим всем, чем нужно, и отправим их. Пусть ищут, ставят столбы, готовят плацдарм!

— А мы с тобой, — я посмотрел на него, — возвращаемся на Амур. Мы добудем там столько, чтобы к осени вернуться сюда, рассчитаться с этой купчихой и встретить наших людей с Бодайбо. Да и с остальными обсудим, думаю, они не откажутся стать акционерами «Сибирского золота».

— Гениально! — выдохнул Изя. — Ой, Курила, я же говорю, без этой бабы нам будет только легче!

Я усмехнулся. Напряжение спало, сменившись азартом общей игры.

— Тогда за работу, Изя, — сказал я, хлопая его по плечу. — У нас мало времени и еще меньше денег. Считай все до последней копейки. Завтра начинаем нанимать людей.

Следующий день взорвался суетой. Наш унылый номер на постоялом дворе превратился в штаб-квартиру. С самого утра я и Лемешев, сухой и точный, как логарифмическая линейка, расстелили на столе имеющиеся карты. Мы намечали маршрут, определяли ключевые точки для разведки и составляли подробный список необходимого.

Изя, получив от меня остатки наших наличных, улетел в торговые ряды, как вихрь. Я слышал доносящиеся со двора обрывки его яростного торга с местными купцами. Он выбивал скидки на муку, солонину, порох и свинец с таким азартом, словно от этого зависела не просто экономия, а его собственная жизнь.

Мышляев же, получив приказ нанять два десятка бойцов для охраны экспедиции, устроил «смотрины» прямо во дворе постоялого двора. Он молча оглядывал очередного бородатого таежника или отставного казака, задавал пару коротких, тихих вопросов и либо кивал, либо мотал головой. К обеду вокруг него уже стояла дюжина угрюмых, но крепких мужиков, готовых за хорошее жалованье идти хоть к черту на рога.

Работа кипела. В этом хаосе рождался костяк нашей новой, независимой операции. Мы действовали быстро и решительно, пытаясь за несколько дней сделать то, на что у других ушли бы месяцы.

К обеду мы с Изей наконец выкроили час, чтобы перевести дух и поесть. Мы сидели в углу шумного, гудящего трактира, обсуждая первые успехи.

— Эти кяхтинские купцы — настоящие разбойники! — возмущался Изя, уплетая щи. — Но я таки выбил из них еще десять процентов скидки! Говорят, даже Верещагина не всегда может…

Он осекся на полуслове и посмотрел мне за спину. Я почувствовал, как изменилась атмосфера за нашим столом. Шум трактира, казалось, отодвинулся на второй план. Я медленно поднял глаза.

Дверь трактира была открыта, в проеме стоял солидный, властный господин лет пятидесяти в дорогой собольей шубе, распахнутой на груди. Рядом с ним — двое помощников с цепкими, внимательными глазами. Вошедший не спеша оглядел зал, его взгляд скользнул по остальным посетителям и остановился на мне. Он не искал. Он знал, где я сижу.

Медленно, с уверенностью хозяина, он пошел прямо к нашему столу. Люди инстинктивно умолкали и расступались перед ним.

Я поставил кружку на стол. Внутри все собралось в холодный, тугой комок. Волк сам пришел в логово.

Он остановился у нашего стола и посмотрел на меня сверху вниз. Его глаза, светлые и колючие, оценивали меня — не как человека, а как препятствие или ресурс.

— Господин Тарановский, я полагаю? — Его голос был спокойным, с легкой хрипотцой, голос человека, привыкшего отдавать приказы. — Наслышан о вашей бурной деятельности в нашем тихом городе.