Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник - Леонид Резников

– Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? – Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум зажмурился, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. – Суслик ты паршивый, вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных разбойников! Да над нами теперь будут потешаться все кому не лень от Багдада до Хорезма!

– Это я натворил? Я?! – вскинулся Махсум, резким движением отбросив руку Ахмеда. – Разве я вливал в глотки твоих идиотов вино литрами? Не умеешь пить – не берись! Я, между прочим, сражался сразу с тремя!

– Видел я, как ты сражался, – негодующе сверкнул глазами Ахмед, но вдруг немного поостыл. – Валялся, как шелудивый пес, у ног меднолобых негодяев и скулил, моля о пощаде!

– Их было трое на одного! А у вас – один на двоих – троих! – бросил Махсум в лицо телохранителю. – А вы там куличики долбанными тюбетейками лепили, строители хреновы!

– Чалмами, – машинально поправил Ахмед. – А-а, да что теперь говорить.

Он безнадежно махнул рукой, опустил кинжал и, усевшись рядом с Махсумом, обхватил руками колени.

– Вы лучше скажите, что мы теперь говорить будем Мансур-ако? – вновь перешел на «вы» Ахмед.

– А почему мы вообще должны докладываться какому-то дешевому фраеру?

– Да вы что! – Ахмед выпучил глаза на Махсума. – Вы что такое говорите? Он же нас всех…

– Ну-ну, я пошутил, – запоздало спохватился Махсум, кляня себя за не в меру длинный язык. – Пошутить уже нельзя.

– Шутки у вас… шеф! – проворчал Ахмед и тяжко вздохнул. – Но как докладывать, все равно ума не приложу. Он же с нас живых шкуру спустит.

– Лучший доклад – нападение.

Ахмед немного побледнел и на всякий случай отодвинулся – вдруг действительно набросится и разорвет в клочья.

– Вы серьезно собираетесь напасть на великого Мансур-ако или опять пошутили? – осторожно уточнил разбойник.

– Да не в том смысле! Просто когда будешь беседовать с ним, не давай ему опомниться, выставляй себя героем, а все, что произошло – нелепой случайностью и коварством караванщика.

– Думаете, подобная чушь… как вы там говорили?.. Прокатит?

– Должно! Это называется отмазка!

– Как-как? – заинтересовался новым словечком Ахмед.

– Отмазка.

– Необычное слово. Скользкое какое-то, и еще такое… – неопределенно повертел Ахмед пальцами, не подобрав нужных слов.

– А то! – фыркнул Махсум, весьма гордый собой.

– И что конкретно вы собираетесь ему говорить? Караван-то ушел. А если Мансур-ако еще и прознает, как нам накостыляли, – а ему рано или поздно все станет известно, – тогда уж ни одна ваша отмазка, прости Аллах, не поможет!

– Там видно будет, – лениво, до хруста в затекших суставах, потянулся Махсум. – А сейчас тащи вино, и мы обсудим детали.

– Нет! Только не вино! – замахал на него руками Ахмед. – В вас вселился сам шайтан, шеф!

– Тащи, тащи, надо же спрыснуть первый блин комом. – Махсум легонько подтолкнул Ахмеда локтем в бок и заговорщицки подмигнул. – И пошамать что-нибудь захвати. С утра ничего не ели.

– Э-э, за что мне все это? – с досадливым ворчанием сдался Ахмед, у которого уже просто не осталось сил спорить.

Он тяжело поднялся с прохладного пола и поплелся к ненавистным кувшинам, насилу волоча ноги и бормоча проклятия в адрес свалившегося на его голову и головы его соратников непутевого главаря. Но что он мог поделать, если такова была воля хозяина? А мнение хозяина, то бишь начальства, как известно, не обсуждается, а если и обсуждается, то о-очень недолго (восточная шутка!).

Глава 5. Так ничего и не понял

Мансур пребывал в неописуемом гневе: богатый караван, перевозивший дорогую посуду, ковры и драгоценные побрякушки безо всяких проблем добрался до первой стоянки, о чем сборщика налогов известил один из соглядатаев, прислав почтового голубя с коротким сообщением на лапке. Мансур рвал и метал. Подушки и валики летали по комнате, нежный гусиный пух из разодранных одеял кружился в воздухе, опахало, отобранное у махальщика, ходило по спинам прислуги, компактной кучкой метавшейся по комнате из угла в угол, но при этом даже не помышлявшей о бегстве – будет еще хуже. Семнадцать жен Мансура заперлись в гареме, прижимая к себе плачущих детей. Никто не мог понять, что вдруг нашло на уважаемого всеми человека. В такой ярости его еще никто ни разу не видел. Бывало, конечно, разойдется Мансур-ако из-за какого-нибудь пустяка, вроде: не так косу перед ним поставили, криво подушку под бок подложили, или слуга мало чаю в пиалу нацедил. Побуянит Мансур-ако немного, позверствует да и успокоится. Но на этот раз все было серьезно, и даже очень.

– Проклятые идиоты, черные щенки! – рычал Мансур, разрывая в пух и прах очередную подушку. – Тупые ленивые ишаки! Не суметь выполнить такое простое дело!

– Господин, – в чуть приоткрытую дверь бочком протиснулся слуга, непрестанно кланяясь, – к вам Черный Махсум с телохранителем.

– Ага-а, вот я ему сейчас задам! – обрадовался Мансур, бросая подушку и вскакивая на ноги. – Впусти!

Слуга юркнул обратно в дверь, и в комнату вступил Махсум. Вид у молодого человека был вызывающе надменный. Рука его лежала на эфесе сабли, подбородок был гордо вздернут, нижняя челюсть выдвинута вперед, а во взгляде читались ярость и негодование. Правое ухо молодого человека вздулось и пылало, а левую сторону лица покрывал фиолетовый синяк.

– Кого вы нам подсунули, уважаемый? – с ходу ринулся в атаку Махсум. Он приблизился к Мансуру на пару шагов и замер, расправив плечи и ожидая ответа на поставленный вопрос.

– То есть… как? – опешил от такого неслыханного нахальства Мансур.

– А вот так! Ваш караван вез опиум, – сверкнул глазами Махсум и прикоснулся левой рукой к синяку, не забыв поморщиться.

– Опиум? – еще сильнее растерялся сборщик налогов. Он не помнил, вез ли караван опиум или нет. Возможно, и вез – почти каждый караван перевозил его. Но Мансур никак не мог взять в толк, какое отношение имеет опиум к потерпевшей фиаско кампании по захвату каравана. – Возможно, но…

– Никаких «но», любезнейший! – махнул рукой Махсум, словно бросил перчатку в лицо Мансуру.

Тот от неожиданности отступил на шаг, зацепился ногой за разорванную подушку и брякнулся на толстый зад. Махсум грозно навис над визирем.

– Я не потерплю подобного обращения с моими людьми! – продолжал наседать Махсум на ошеломленного, сраженного, можно сказать, наповал неожиданным натиском Мансура. – Моим людям нанесены тяжкие увечья. Вот, взгляните на него сами!

Махсум резко выбросил руку в сторону Ахмеда, и тот сделал шаг