Тай-Пен (СИ) - Шимохин Дмитрий

— А почему ты думаешь, что его ещё не арестовали или они придут за тобой? — с какой-то навностью спросил Изя.

— Потому, что он человек не простой. И лучше провести пару бессонных ночей, чем стоять над вашими могилами, возможно даже над твоей! — произнёс я, посмотрев прямо ему в глаза.

В комнате повисла тишина. Изя побледнел. Рекунов и Мышляев, напротив, переглянулись с мрачным, профессиональным пониманием. Они знали этот язык — язык отчаяния и насилия.

— Он соберет своих самых верных псов, — продолжил я, — тюремных охранников, повязанных с ним грязными делами. И отправит сюда, чтобы заткнуть мне рот навсегда. И мы должны быть к этому готовы. Мы встретим их.

Поздний вечер опустился на Тобольск. Хозяин постоялого двора уже давно разогнал последних гуляк, и в общей зале трактира царила полутьма и тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в остывающей печи. Заведение было почти пусто.

Почти.

Я сидел за столиком в самом центре залы, освещенный одинокой сальной свечой. Передо мной стояла недопитая кружка чая. Я лениво перелистывал страницы старой, зачитанной газеты, изображая скучающего постояльца, которому не спится. Я был приманкой. Театральщина, но хотелось именно так, душа требовала.

Бойцы были повсюду. Я не видел их, но чувствовал присутствие. В густых тенях затаился Мышляев. За стойкой, положив голову на скрещенные руки, один из людей Рекунова. А у самого входа, в темном углу, стоял сам Степан Митрофанович, слившись с темнотой, рядом были и остальные.

Я знал, что Хвостов, начальник тюрьмы, не сможет уснуть этой ночью. Страх — плохой советчик. Он заставит его действовать глупо, прямолинейно — и попытаться убрать меня.

Дверь трактира, которую сегодня не запирали, тихо скрипнула…

Глава 7

Глава 7

В проеме один за другим выросли семеро. Плотные, уверенные в себе мужики в полувоенной одежде, из тех, что служат тюремной охраной или ходят в подручных у мелкого начальства. Они не таились, напротив, их походка была наглой, хозяйской. Они привыкли иметь дело с арестантами, которые в большинстве своем и слова не могут против сказать.

Главный, коренастый унтер с бычьей шеей, зыркнул по сторонам, его взгляд скользнул по спящему за стойкой человеку Рекунова, задержался на пустых столах и, наконец, остановился на мне.

Я сидел в самом центре полутемной залы, освещенный одинокой сальной свечой. Демонстративно не обращая на них внимания. Идеальная приманка.

— Это он? — глухо спросил один из вошедших.

— Он, — подтвердил унтер и двинулся вперед, расстегивая на ходу тулуп, чтобы удобнее было достать оружие. — Эй, милсдарь, разговор есть.

Они расходились полукругом, собираясь взять меня в кольцо. Думали, что это будет легко.

И в этот момент полумрак трактира ожил.

Это не было похоже на драку. Это было похоже на работу хорошо отлаженного механизма. Тень, отделившаяся от стойки, метнулась в сторону. Раздался короткий, влажный удар, и один из нападавших без звука осел на пол. Из-за печи выскользнули еще двое, а потом и остальные.

Унтер, который шел ко мне, обернулся на шум, но было поздно. Степан Митрофанович Рекунов, до этого казавшийся частью дверного косяка, шагнул ему за спину. Короткое движение — и голова унтера дернулась. Он рухнул на пол мешком с костями.

Все закончилось за десять секунд. Ни одного выстрела. Только глухие удары, хрипы и тихое шарканье ног по затоптанному полу. И вот все семеро «гостей» лежали на полу, связанные и обезоруженные. Над ними, как волки над поверженной добычей, стояли мои люди.

Я аккуратно сложил газету и встал. Подошел к унтеру, которого уже привели в чувство и поставили на колени.

— Кто послал? — спросил я тихо.

Он сплюнул кровью и ухмыльнулся.

— Пошел ты…

Я не стал с ним спорить. Повернулся к Мышляеву.

— Сломай ему палец.

Мышляев молча кивнул, взял руку унтера и с хрустом вывернул мизинец. Тот завыл, его лицо исказилось от боли.

— Я повторяю вопрос, — произнес я все тем же спокойным голосом. — Кто послал?

— Хвостов… Начальник… — прохрипел он, корчась на полу. — Артемий Семеныч…

— Где он вас ждет?

— Дома… велел с докладом…

— Отлично. — Я кивнул своим людям. — Грузите их. Поедем с докладом все вместе.

Через полчаса мы были на другом конце города, перед особняком начальника Тобольского тюремного замка. Снаружи дом казался респектабельным: двухэтажный, с колоннами, подражающими столичному стилю. Но при свете луны было видно, что они покрыты дешевой штукатуркой, которая местами уже потрескалась, а парадный фасад давно не видел покраски.

Дверь нам открыла перепуганная до смерти молоденькая служанка. Увидев толпу вооруженных мужчин, она вскрикнула, однако Мышляев мягко, но настойчиво отстранил ее в сторону.

Внутри дом был точным отражением своего хозяина. Показная, кричащая роскошь соседствовала с убожеством. В гостиной стояла позолоченная мебель, обитая безвкусным ярко-красным бархатом, но на полу лежал потертый, грязный ковер. Стены украшали дешевые лубочные картины в массивных золоченых рамах. Воздух был спертым, пахло перегаром, кислыми щами и застарелым страхом.

Самого коллежского асессора Хвостова мы нашли в кабинете. Он сидел за столом перед графином с водкой, пытаясь унять нервную дрожь. Увидев меня в окружении своих же связанных людей, он замер. Его лицо, и без того одутловатое, стало пепельно-серым, а стакан выпал из ослабевшей руки, разбившись о пол.

Он не пытался сопротивляться. Не кричал. Просто смотрел на меня взглядом затравленного зверя, понявшего, что капкан захлопнулся.

— Артемий Семенович? — язвительно-вежливо произнес я, подходя к его столу. — Доклад принимаете? Ваши люди не справились.

— Я… я… заплачу! — пролепетал он, вскакивая. — Сколько хочешь? Все отдам! Только не убивайте!

Он начал пятиться, пока не уперся спиной в стену, и медленно сполз по ней на пол. Толстый, важный чиновник, гроза сотен арестантов, превратился в жалкий, скулящий мешок с дерьмом.

— Мне не нужны твои деньги, Хвостов, — с омерзением сказал я. — Ты мне нужен живой.

Я повернулся к Мышляеву.

— Присмотрите за ним до утра. И за его… гостями. Чтобы никто из них не наложил на себя руки. Утром у нас будет еще один визит.

На рассвете, когда морозный воздух еще колол щеки, по улицам Тобольска двигалась странная процессия. Впереди шагал я, за мной — Рекунов и Мышляев. Посредине, понурив головы, брели семеро ночных нападавших, а замыкал шествие бледный, трясущийся Хвостов.

Мы подошли к серому казенному зданию околотка. Дежурный урядник, заспанный и недовольный, преградил нам путь.

— Эй, вы куда это всей гурьбой? Не положено!

— Мне нужно к вашему начальству, — холодно бросил я.

— Начальство спит, — нагло ответил он. — Приходите в приемные часы.

Я не стал с ним спорить. Просто кивнул Рекунову. Тот шагнул вперед, взял урядника за грудки, приподнял над землей и встряхнул, как пыльный мешок.

— Начальство, — повторил я, глядя в его испуганные глаза, — немедленно!

Через пять минут мы стояли в кабинете местного пристава, к которому уже успели подтянуться вызванные из домов губернский прокурор и жандармский штаб-офицер. Они смотрели на меня с плохо скрываемым раздражением.

— Господин Тарановский, что означает это самоуправство? — начал прокурор.

И тут я взорвался. Весь холодный гнев, что я сдерживал, вырвался наружу.

— Самоуправство⁈ — прорычал я так, что они вздрогнули. — Я выполняю вашу работу, господа! Вчера губернатор Деспот-Зенович лично приказал вам начать расследование! И что вы сделали? Ничего! Вы сладко спали в своих постелях, пока этот ублюдок, — я ткнул пальцем в Хвостова, — посылал ко мне убийц!

Я шагнул к жандармскому офицеру.

— Вы знаете, кто такой князь Долгоруков? Начальник Третьего отделения? Я имею честь быть с ним лично знакомым. И я напишу ему сегодня же! Напишу о том, как в Тобольске обстоят дела с правосудием! О том, что жизнь человека, находящегося здесь по личному поручению великого князя, не стоит и ломаного гроша, потому что местные власти погрязли в лени и коррупции!