Товарищ «Чума» 12 - lanpirot

— Отлично! — довольно кивнул Вольга Богданович, забирая камень из моей пуки. — Она тебя защищает! Но это были лишь цветочки.

— А теперь — настоящие исследования! — сказала Глаша, бросая на стол какой-то пергамент со сложной формулой. — Вот тут я немного доработала этот древний конструкт…

Акулина, тем временем, разожгла в железной жаровне огонь, протянула руку — и «вырвала» из огня язычок пламени.

— А теперь не шевелись, товарищ Чума! — предупредила девушка, помещая этот мерцающий лепесток внутрь заковыристой пентаграммы, нарисованной её матерью на моей груди.

Я послушно замер, а мгновение спустя вспыхнули огнём все символы, нанесённые на моё тело. Огненные «нити» оплели меня, заключая в плотный энергетический «кокон». Кокон не жёг, а скорее вибрировал, издавая низкий, нарастающий гул, словно внутри меня медленно раскручивалась невидимая глазу центрифуга.

Каждая огненная нить была снабжена своеобразным крючком, впивающимся в моё «нутро», и пытающимся вытянуть наружу ту самую неподконтрольную силу. Я чувствовал, как дар сопротивляется, сжимается в концентрированный комок где-то в глубине грудной клетки.

— Давай же, чертовка, покажи себя! — воскликнула Глаша, не отрывая восторженного взгляда от пылающих линий.

Боль нарастала. Это было не физическое жжение, а нечто глубже — ощущение, будто мою душу выворачивают наизнанку и протягивают через игольное ушко. В висках застучало. Картинка поплыла. И вдруг… тишина. Гул прекратился. Огненные нити погасли, оставив на коже лишь тлеющие и слегка чадящие огоньки и лёгкий запах озона.

Я выдохнул, думая, что всё кончено. Но это была лишь затишье перед бурей. Неожиданно из меня вырвалась «тень». Огромная, «живая» и холодная субстанция в форме змеи. Вернее — змѐя. Хоть это призрачное «создание» и было весьма похоже на Мать Змеиху, но я отлично видел, что оно — другое!

Тварь ударила рогатой головой в сводчатый потолок, и рунические письмена, плотно его покрывающие, вспыхнули ослепительном светом, гася её напор. Дедуля отскочил, с проклятием чертя в воздухе защитный знак. Акулина с криком перевернула серебряную чашу — и взвившийся к потолку пар на мгновение скрыл огромное тело змея.

Тень огромного гада, отражённая защитными чарами магической лаборатории Перовских, обрушилась вниз. Прямо на меня, и мгновенно вернулось обратно в моё тело. Я облегченно выдохнул, но… как обычно поспешил. Еще через мгновение моё тело начало стремительно меняться…

Глава 6

Берцовая кость хрустнула первой. Не треснула, а именно хрустнула — глухо, с неприятным сухим звуком, будто ломалась не конечность, а отмершая ветка. Я в ужасе посмотрел на свои ноги — они неестественно вывернулись, кости таза сдвинулись со своего места с тихим, влажным щелчком, и начали… растворяться.

Кожа на ногах натянулась, загрубела, и на ней проступил узор из темно-зеленых, почти черных чешуек. Мои ступни вытянулись, а пальцы ног превратились в некое подобие костяной «погремушки», и через пару секунд от моих конечностей не осталось и следа — вместо них со стола теперь свисал мощный и мускулистый кусок змеиного хвоста.

— Ох, ёп… — только что и мог выдавить дедуля, наблюдая за моими изменениями. — Акулина и Глаша просто остолбенели, они явно не ожидали такого впечатляющего представления. Но моя трансформация меж тем продолжилась и выше колен — и это были самые жуткие ощущения, которые я когда-либо испытывал в своей жизни.

Мышцы и сухожилия на бёдрах натянулись, как струны, кожа в паху лопнула, обнажив на мгновение мясо и белесую ткань фасций, которые тут же начали стремительно сращиваться, образуя единую, мощную структуру. Ноги сливались в один монолитный столб, который тут же начал удлиняться.

Боль была всепоглощающей, но крик застрял в горевшем горле. Трансформация рванулась вверх, к туловищу. Я почувствовал, как ребра раздвигаются, освобождая место для новых. Позвоночник с треском и хрустом начал расти: позвонок за позвонком, неимоверно вытягивая мое тело в невообразимую длину. Кожа на животе и спине лопнула в нескольких местах, но вместо крови из разрывов проступила та самая прочная и блестящая чешуя. Она нарастала с чудовищной скоростью, покрывая моё тело крепким подвижным панцирем.

Я вновь попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь сиплый свист. Челюсти свело судорогой, и я почувствовал, как кости черепа начинают двигаться и перестраиваться. Зрение помутнело, а затем стало резким, гипертрофированно четким, но при этом плоским и лишенным привычной глубины — зрение хищника, видящего мир в ином спектре.

Внутри все горело огнём. Органы смещались, сжимались, подстраиваясь и видоизменяясь под новую, вытянутую форму. Легкие растянулись вдоль всего тела, сердце замедлило свой бешеный ритм, приспосабливаясь к холоднокровному существованию. Язык сам выскользнул из рта. Раздвоенный кончик затрепетал в воздухе, улавливая миллионы незнакомых запахов. Это было новое, ошеломляющее чувство — «обонять» мир всей поверхностью языка.

Руки свело судорогой. Пальцы скрючились, срослись между собой, становясь короче и толще. Кости предплечий и плеч влились в общую массу растущего тела, и через мгновение мои руки втянулись в торс, оставив на его боках лишь едва заметные выпуклости. Я дышал «через раз» — мои легкие перестраивались, грудина расширялась, приспосабливаясь к новой, вытянутой форме.

Самый ужас ждал меня в конце. Череп сдавило невидимая тисками. Челюсти выдвинулись вперед, кости лица хрустнули, перестраиваясь и формируя треугольную змеиную морду.

Я сморгнул стоявшую перед моими глазами радужную пелену. Вернее, не моргнул, а сомкнул мигательные перепонки, которых у меня раньше не было. Когда я открыл их снова, мир был другим. Он был не цветным, а тепловым. Дедуля был тусклым мертвяком, не представляющий интересов. Глаша — горячая и пульсирующая, с алым сгустком в животе, где бешено стучало еще одно сердце. Акулина тоже светилась ярко, а особенно её ведьмачий дар.

Помимо всего прочего я стремительно вырастал в размерах. Мне было непонятно, из каких-таких «запасов» берется такая изрядная масса. Крепкий стол под моим мощным телом треснул и рассыпался на куски, не выдержав чудовищной тяжести. Вскоре моё тело заняло чуть не половину огромной лаборатории. А вскоре, грозила занять её полностью.

Последним осознанием, еще хоть как-то связанным с человеком по имени товарищ Чума, была мысль о невероятной, исполинской силе, переполнявшей каждую чешуйку, каждую мышцу этого нового, огромного тела. И всепоглощающий, первобытный голод.

Я услышал собственное шипение, низкое и угрожающее, больше похожее на свист пара из котла. Моя новая голова, тяжелая и рогатая, медленно повернулась к трем неподвижным фигуркам у стены. И двинулась в их сторону.

Оно было инстинктивным, это движение. Не мыслью, а чистым, нефильтрованным животным позывом. Два