Товарищ «Чума» 12 - lanpirot

смертельно опасной. Ведь мне пришлось пройти живым дорогами мира мёртвых, а это весьма непросто. В известной истории только нескольким древним героям удалось совершить этот подвиг.

Довелось побывать в адских чертогах и встретиться лично с их повелителем — Люцифером. Эта встреча тоже могла окончиться для меня плачевно, но я опять как-то умудрился всё разрулить к собственной пользе. Я даже получил от Падшего редчайший артефакт — Сердце Утренней Зари, с заключённой в нём частичкой былой ангельской сущности короля Ада, которая и позволила справиться с Верховной ведьмой и демоном Хаоса.

А ведь и в этих противостояниях я мог легко погибнуть в любой миг! Ведь задействованные силы против моей маленькой команды — были просто колоссальными! А неожиданный дар Матери Змеихи, который мог легко меня укокошить? Стоит только вспомнить, куда он меня занёс — в самые недра земли, где бежит и клокочет расплавленная магма!

И от меня бы осталась в итоге жалкая горстка праха, если бы не встреча с «мастером Йодой» — огненным элементалем Изохом. Думается мне, что Белиал, да и Каин тоже, в своих суждениях на мой счет были правы — я чертовски везучий сукин сын!

Но всякое везение тоже имеет свои пределы. В моём воображении оно было похоже на старую изношенную веревку, но которую продолжали нещадно эксплуатировать. И с каждым новым испытанием она истончалась, и где-то в глубине души я уже начал слышать зловещий хруст рвущихся волокон. Но отступать я не собирался — не все важные дела еще закончены.

Возвращение домой было подобно входу в иной, забытый параллельный мир. Здесь пахло свежим хлебом и осенним дождем, а не серой, смертью и страхом. Здесь меня обнимали теплые и живые руки (ну, если не считать дедулю), а не хватали острые когти чудовищ и монстров.

Я, хотя бы на короткое мгновение, пытался раствориться в этой обыденности, тишине и спокойствии, пытался заставить себя забыть адский ландшафт, оставшийся словно выжженным навечно на внутренней стороне моих век. Но это было невозможно.

Первым делом я осведомился у Глаши, как чувствует себя наше необычное дитя? Не ускорился ли вновь его рост за время моего отсутствия? Не произошло ли вновь чего либо необычного? Но всё, к моему величайшему облегчению, шло хорошо — то есть обыденно. И это было просто замечательно!

Но даже в этом мирном уюте, среди привычных вещей и родных лиц, я понимал — передышка временная. Тень той войны, что я вёл в глубинах преисподней, оставалась здесь, и в обычном мире. Война с немцами еще не закончена, несмотря на то, что её ход существенно изменился.

Сталинградская битва шла уже совершенно по другому сценарию, и должна была вот-вот закончиться. Мы побеждали! Давили фрицев по всем фронтам! Я тешил себя мыслью, что моё вмешательство в историю дало свои плоды и эта разрушительная для всего мира война закончится быстрее и жертв будет намного меньше.

Но для этого мне следовало приложить еще немало усилий. И, перво-наперво — покончить с чертовым колдуном Виллигутом и его проклятым детищем — «Наследием предков», заботливо взращиваемым рейхсфюрером СС Гиммлером. Я чувствовал, что именно из этой оккультной клоаки скоро вылезет масса проблем.

Пусть, мы и уничтожили Верховную ведьму, которая помогла колдуну-нацисту вернуть утраченную силу, но вернуть информацию, которой она его уже снабдила, я был уже не в состоянии. Оставался лишь один проверенный способ — прямое физическое устранение. Как говаривал товарищ Сталин: нет человека — нет проблемы!

Хотя, на самом деле товарищ Сталин ничего такого не говорил. Эта фраза, приписываемая вождю, впервые прозвучала из его же уст в знаменитом романе Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Именно Рыбаков сочинил и вложил её в уста Сталину! И уже оттуда она пошла гулять, и никто в моём будущем и не помнил, откуда она взялась. Даже сам литератор с горечью сожалел о том, что никто не знает автора этого афоризма.

Но, в конце концов, разве это имело сейчас хоть какое-то значение? Ведь когда фашистская нежить ходит по земле, а оккультные разработки Третьего рейха угрожают изменить всё, чего я добился — философские размышления об авторстве цитат кажутся смехотворными.

Эх, отдохнуть бы пару дней, прийти в себя, дать отдых нервам. Но я знал, что не могу себе этого позволить. Каждая минута промедления давала врагу возможность оправиться, перегруппироваться, призвать на помощь новые, ещё более тёмные силы. Да и неожиданно приобретенный дар Матери Змеихи как будто напоминал: полученная сила — это не подарок, а аванс. Аванс, который нужно отработать.

Я стоял у окна, глядя, как закат окрашивает крыши домов в кроваво-алый цвет — совсем как те огненные реки, что текли под ногами у Изоха. Глаша, незаметно подошедшая (ну, это она так думала, что незаметно, а на самом деле я теперь чувствовал её на всей территории поместья), обняла меня сзади и прижалась щекой к спине.

— Опять в бой, любимый? — спросила она, и в её голосе слышалась тоска и усталость. Но я явственно ощущал и еще довлеющую над ними гордость за меня.

Я повернулся, обнял её за плечи и притянул к себе. Она прильнула ко мне, и в этом простом жесте было столько тихого доверия, что все ужасы Ада и сражения на земле мгновенно померкли.

— Не прямо сейчас, радость моя, — прошептал я ей в волосы, вдыхая знакомый, уютный запах свежего домашнего хлеба и молока. — Но и откладывать нельзя. Каждый день, который мы здесь, в тепле, они используют там… Во тьме. И эта Тьма находится отнюдь не в Преисподней.

— Я знаю, — она вздохнула. — Просто… будь осторожен, Ром. Ты вернулся не совсем… прежним. Я чувствую это… И сын наш тоже чувствует. Сильнее, да. Но и… будто что-то чуждое появилось в тебе… Я знаю, это дар древней богини, ты говорил… Но… Я не хочу, чтобы ты отдалялся от нас… Не хочу, что ты стал чужим… И я этого не допущу!

Она пристально посмотрела мне в глаза, и я увидел в её взгляде не упрек, а понимание. Что-что, а меня она чувствовала лучше кого-либо в этом мире. Новоприобретенная сила — дар Матери Змеихи, была подобна обоюдоострому лезвию — она могла решить кое-какие наши проблемы, но могла и в одночасье разрушить всё, чем я дорожил. И я это тоже понимал, как никто другой.

Глаша ещё какое-то время смотрела мне в глаза, словно пыталась разглядеть в них ту самую перемену, что