Арагонская Ост-Индская Компания (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

Кардинал Торквемада оказался прав, он был очень эрудирован и умён, так что совместная работа с ним, а также завтраки, обеды и ужины, всё сильнее заставляли его проникнутся ко мне уважением, особенно когда он узнал о моей фотографической памяти, а также тому, что я прочитал все важные кодексы, которые есть на настоящее время в мире, для работы над новой Вульгатой.

Об этих своих планах я ему шёпотом рассказал и предложил продолжить совместную работу после того, как закончим нынешнюю, за что был тут же в его глазах вознесён едва ли не до уровня святого.

Он, скромный, набожный, даже стеснительный мужчина был нищ так, как и положено францисканскому священнику. Всё, что у него было, это как и у отца Иакова, только: роба, верёвка, сандалии и посох. Много разговаривая с ним во время нашей работы над замечаниями к библии Гутенберга, я узнал, что он происходит из обедневшей дворянской семьи, причём обедневшей настолько, что его в девять лет отдали в послушники просто, чтобы он выжил, так что путь его к нынешней известности в узких церковных кругах был весьма непростой, но он всего добился сам, своим умом и упорным трудом. Одно то, что он, будучи простым священником, гостил сейчас во дворце кардинала Торквемада много говорило о его способностях.

Я же, только подогревал его интерес к себе, увлекая обещаниями и большими планами по совместной работе. Мне было плевать на то, что моё имя на будущей книге будет не одно, а в соавторстве с ним, ведь главное сейчас было оставить о себе такое у него впечатление, чтобы он надолго про меня не забыл. Это знакомство определённо точно понадобится мне в не таком уж и далёком будущем. Вот и сейчас, сидя голова к голове со скромным священником, и споря с ним до хрипоты, какие слова правильно выбрать, чтобы корректно перевести оригинальные тексты, я внутренне улыбался, радуясь, что знание будущего очередной раз помогло мне с нужным знакомством. Поскольку не знай, кем он станет, я бы забыл про него уже через минуту, настолько много дел у меня было в роли самопровозглашённого префекта и само назначенного губернатора Рима.

— Ваше сиятельство, — в комнату, где мы работали вошла Марта, — к вам кардинал Виссарион Никейский.

— Учитель? — вскинулся я, вставая из-за стола, — скажи ему, что я его сейчас встречу.

Франческо делла Ровере ахнул и с восторгом посмотрев на меня.

— Вы знаете Виссариона Никейского, синьор Иньиго?

— Он мой учитель, отец Франческо, — улыбнулся я, — под его руководством я изучал греческий и истинную латынь. Простите меня пожалуйста, но я должен его встретить и вернусь к вам.

— Конечно! — быстро закивал священник.

Я поспешил в приёмный зал и обнялся со стариком.

— Учитель! Рад вас видеть! — сиял я, словно новенький золотой.

— Взаимно Иньиго, взаимно, — седовласый грек тоже улыбался, — уделишь время старику?

— Идёмте в комнату, в которой я работаю учитель, — пригласил я его и бережно поддерживая за руку помог ему идти.

— Я ещё могу перемещаться самостоятельно Иньиго, — ворчал он на меня, но я был не умолим. Я сам по себе к нему хорошо относился, а тут ещё узнал, что Виссарион является сейчас одним из тех, кто недолюбливает Родриго Борджиа, так что старался вдвойне, поскольку их противостояние могло стать проблемой для меня в будущем.

Увидев нас, входящих в комнату, Франческо делла Ровере подскочил на ноги и стал низко кланяться кардиналу.

— Учитель познакомьтесь пожалуйста, отец Франческо, — представил я его Виссариону, — он гостит у кардинала Торквемады, и оказался очень умным и начитанным теологом, к чьим услугам я решил прибегнуть в своей первой научной работе.

— О, ты решил наконец-то что-то написать сам? — удивился Виссарион Никейский, протягивая руку с перстнем, который тут же поцеловал священник, который был на седьмом небе от счастья от подобного знакомства. Было в принципе отчего, кардинал-епископ Фраскати был признанным авторитетом в толковании библейских текстов, особенно потому, что мог читать греческие оригиналы, еще не переведённые на латынь.

— Библия Гутенберга, — вздохнул я, — содержит слишком много критичных ошибок, я хочу в качестве своей первой пробы пера указать на них.

Глаза Виссариона загорелись знакомым мне фанатичным отблеском.

— И ты молчал об этом⁈ — воскликнул он, переводя взгляд на кипы бумаг, которыми был завален стол, — я сам об этом думал, но за неимением времени не мог даже начать.

— Мы с отцом Франческо уже две недели работаем над этим, — улыбнулся я, — если вам интересно учитель, то мы с радостью поставим свои имена рядом с вашим.

Я посмотрел на едва дышавшего от волнения Франческо делла Ровере и тот тут же закивал, подтверждая мои слова. Виссарион, который сам увлекался теологическими диспутами, тут же сел на стул и потянулся к бумагам, два раза его просить нам не пришлось и во дворце кардинала Торквемады, который вскоре, когда узнал, какой гость у него поселился, сам изъявил желание поучаствовать в нашей работе, хотя ранее она его не сильно интересовала. Зато теперь он тоже присоединился к нам, и, разумеется, его имя тут же появилось на титульном листе, которое я туда молча вписал, под его одобрительным взглядом.

Окружённый сразу двумя кардиналами, которые стали ожесточённо спорить с ним и со мной, по уже тому, что мы вроде бы ранее согласовали, простой монах-францисканец был определённо на седьмом небе от счастья. Я косо на него посматривая видел, в каком он находится волнении и восхищении работая бок о бок с такими великими людьми, как мои наставники. Было совершенно определённо понятно, что эти мгновения он никогда не забудет, что, впрочем, было мне и нужно.

Глава 7

13 июня 1460 A . D ., Рим, Папская область

— Петер, синьор Веспазиано, познакомьтесь с отцом Франческо делла Ровере, — представил я священника двум новым людям.

— Очень приятно, — тот стесняясь, поклонился им.

Оба мужчины заинтересованно посмотрели на монаха, который держал в руках кипу листов.

— Как я и обещал, ваша первая работа, — я показал на новую книгу, пока ещё написанную моим каллиграфическим почерком, — первая партия тысяча экземпляров, дальше посмотрим по продажам.

— Синьор Иньиго, — вздохнул продавец книг, — как я вам уже говорил вчера, вы ничего не заработаете на этом, продавая книгу за три флорина. Вы даже не отобьёте стоимость её печати.

— Петер, вы смогли удешевить производство, как я просил? — обратился я к немцу.

Тот тяжело вздохнул, перед ответом.

— Синьор Иньиго, всё равно, даже используя самую дешёвую бумагу и обложку, стоимость одного экземпляра не получается уменьшить ниже десяти флоринов.

— К тому же вы ещё будете отдавать мне половину с этих трёх флоринов за продажу ваших книг, синьор Иньиго, — рядом вздохнул Веспазиано да Бистиччи, — так вы точно разоритесь.

— Возможно, — не стал спорить я с ними, — но это наша совместная работа, с отцом Франческо, и к тому же на обложке будут ещё два имени, которые привлекут к этой работе много внимания. Так что, если первая партия продастся удачно, вторую мы уже будем допечатывать за шесть флоринов, третью за девять, и последнюю за двенадцать, если она конечно будет пользоваться спросом.

— Мне бы вашу уверенность, синьор Иньиго, — вздохнул Веспазиано да Бистиччи, которого я нанял как продавца своего будущего шедевра. Они не понимали того, что понимал я. Ни одна книга сейчас не стоила три флорина, а начиная от двадцати и выше, а это значило, что моя книга впервые за всё время книгопечатанья становилась доступной многим слоям населения. Иметь же у себя дома, даже одну книгу, являлось символом достатка, так что несмотря на явную ценность этого теологического труда, я рассчитывал больше на то, все купят первую тысячу просто потому, что экземпляры будет стоит так дешево, а дальше уже надеется на силу сарафанного радио.

Разумеется, твёрдой уверенности у меня в том, что я выйду в плюс и что-то заработаю не было, но определённо новый способ рекламы был лучше привычных здесь дорогих книг, которые могли себе позволить только состоятельные люди.