Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Впрочем, мгновение оцепенения было недолгим. Обернувшись на отчаянные крики и крепкую брань, изрыгаемую на обоих языках разом, Сергей обернулся — и с удивлением увидел, что оставшиеся в живых пятеро кавалеристов с животной яростью секут саперов шашками. В порыве отчаяния Фролов совершенно позабыл, что он младший командир — и что должен вести за собой десяток людей, за чьи жизни он ответственен.

Но залегшие под вражеским огнём бойцы, ошеломленные грохотом орудийных выстрелов, взрывом танка и гранат, полетевших точно в их сторону, испытывали схожие чувства. Все их инстинкты в один голос орали безумной сиреной: «бей, беги»! И когда их командир рванул вперёд с шашкой в руке, они просто последовали его примеру, выплеснув страх и злость в одном стремительном рывке — и отчаянной рубке…

«Пионири» успели свалить одного бойца точным выстрелом в грудь, ранить ещё двух бежавших кавалеристов — но в горячке боя те не заметили ран, принявшись отчаянно рубить врага. А в рукопашной сапёры, не успевшие прицепить штыки к карабинам и откровенно напуганные видом налетевших на них «казаков», ничего особенного сделать и не смогли… Тут стоить отметить силу немецкой пропаганды, что вплоть до Первой Мировой представляла казаков не просто свирепыми и умелыми рубаками, но и беспощадно жестокими дикарями, способными на каннибализм. И в подсознании немцев чётко засел образ дикого азиата с шашкой — ну а кто ещё рванет под пули в рукопашную, да с клинком в руке⁈ Только страшный русский «козак»… Вот фрицы и струхнули, подались назад перед жуткими варварами из детских ещё страшилок.

Но это был даже не конец боя — так, лишь его преддверие. Покинувший погибшую «бэтэшку» башнер отбежал назад, напуганный страшным взрывом машины; он даже не осознавал, что держит в руках ручной пулемёт и сумку с запасными дисками! Однако, увидев за поворотом машину ротного, чуть пришёл в себя — и быстро, хоть и сбивчего доложил ему о коротком бое и результатах «дуэли».

Капитан Кругликов хоть и не воевал в Испании и не был лучшим снайпером батальона, но соображал быстро. Не желая выпускать роту из-под своего контроля, он пустил лишь один взвод параллельной дорогой, в то время как ещё два собрал под своим началом. После гибели Вороткова и его «бэтэшки» у него осталось ещё шесть исправных машин под рукой. И связашись с начштаба, доложить о боестолкновении, он вызвал комзвода-два, Николая Архангельского (у последнего единственный радийный танк, помимо самого ротного):

— Коля, немцы у вокзала, минируют дорогу. Кажется, орудия пристреляли по подступам, машину Миши Вороткова сожгли. Не нарвись!

Рация прохрипела в ответ:

— Не нарвусь, командир. Но слышу гул моторов в воздухе, кажись с севера заходят. Вряд ли наши…

— Понял, попробуй замаскировать танки. Если нет возможности, иди сразу к вокзалу — а мы пока начнём.

Закончив сеанс связи, капитан выглянул наружу — и глубоко вдохнул свежего (хотя уже и с запахом гари) уличного воздуха:

— Слышишь, старшина — ты быстро подымись на второй этаж дома на перекрёстке, вон того, белого! И дай по готовности пару очередей трассирующими в сторону пушек. Ну, как мы вырулим на перекрёсток.

— Есть!

Саша Мезинов торопливо кивнул, ринувшись выполнять распоряжение ротного. А капитан, обернувшись к держащимся позади машинам и кавалеристам сопровождения, что есть мочи крикнул:

— Как дам зелёную ракету — полный ход! Десант прямо на броню, идём на вокзал!

Теперь уже и сам Кругликов услышал гул приближающихся моторов; спешно нырнув внутрь башни, он закрыл люк — и быстро приказал:

— Илья, полный газ, пока с «бэтэшкой» Вороткова не поравняемся — потом сразу короткую! Ваня, давай осколочный!

Экипаж, явно не рвущийся в бой, молчаливо выполнил указания чересчур горячего, по их мнению, капитана. Но сам Кругликов был уверен, что не сумеет толком спрятать шесть довольно крупных «бэтэшэк» во время налёта. Так что единственный шанс спастись от пикирующих бомбардировщиков (и одностороннего разгрома) — это вступить в бой с немцами на вокзале…

Мехвод Илья Антонов лихо вырулил на перекрёстке, резво ведя машину в сторону обильно чадящего танка Вороткова. Практически сразу ударили трассирующие очереди уцелевшего башнера, дав капитану целеуказание — и подгадав момент, отчаянно волнующийся Кругликов громко крикнул:

— Короткая!

Танк дернулся, резко затормозив — а потом ещё раз, от динамического удара пролетевшей рядом болванки. Но Кругликов все верно рассчитал — дым от сгоревшей машины мешал немцам целиться. Конечно, зарядить лёгкую «колотушку» и довести маховик наводки — дело считанных секунд… Но капитан этих секунд немцам уже не дал — сгоряча всадив осколочный в полутора метрах правее и позади пушки! Однако веер осколков изрешетил наводчика и командира орудия, швырнул наземь раненого подносчика — и побил казенник… А капитан, на мгновение открыв люк, пустил зелёную сигнальную ракету, уже бодрее воскликнув:

— Илюха, полный вперед! Дадим немцам просраться!

Чуть оживившийся мехвод зло процелил сквозь зубы:

— Ещё как дадим…

Дав полный газ, Антонов бросил танк к вокзалу — так, что уцелевшие кавалеристы едва успели убрать с дороги тела погибших товарищей… И массивную мину, даже не подумав о том, что в последнюю уже могли вкрутить взрыватель! Но нет, на самом деле не успели… Как и не успели немцы толком заминировать подступы к вокзалу за отведенное ультиматумом время.

Слишком быстро развивались события в этот памятный день, 19 сентября 1939-го года…

Глава 5

…- Прошу вас проследовать в бомбоубежище, пан генерал.

Строгий и до чопорности вежливый польский майор жестом руки пригласил меня следовать за собой. Но я остался на месте, с внезапно занывшим сердцем вслушиваясь в грохот гулких взрывов в центре города — и рев сирен пикирующих бомбардировщиков. Последний, хорошо знакомый по старым военным фильмам, вживую бьет по ушам и нервам куда страшнее! Впрочем, рев сирен «юнкерсов» — это вообще ничто по сравнению с гулкими взрывами бомб-полусоток, а то и более крупных «чемоданов»… По крайней мере, бомба весом в четверть тонны вполне сопоставима со снарядами тяжёлых осадных мортир Шнейдера!

А взрывы их в центре города заставляют ходить ходуном землю даже на окраине… И ведь падают они на головы моих людей.

— Господин майор, если у вас есть зенитки, я требую сейчас же открыть огонь по немецким бомбардировщикам! Сейчас же!

Я приказываю хриплым от напряжения голосом, тоном не терпящим возражений. Да что там, меня буквально трясёт от бешенства! И если бы переводчик сейчас бы вновь начал юлить, как было до того — когда старшие польские офицеры из раза в раз повторяли одни и те же слова об «отсутствии полномочий», я бы реально за пистолет схватился… Это несмотря на то, что в польский штаб обороны Львова мы прибыли на трех броневиках — среди которых один лёгкий пулемётный.

Но прежде, чем майор хоть что-то ответил, с запозданием — но все же открыла огонь польская ПВО. Сорокамиллиметровые автоматы «Бофорс» гулко захлопали вблизи штаба короткими очередями осколочных и бронебойных снарядов, потянулись в сторону «лаптежников» трассы зенитных пулеметов… Увы, последние имеют лишь винтовочный калибр — и бронированным «юнкерсам» могут разве что прицел сбить. А полноценных зенитных автоматов у поляков, как кажется, не более трех штук…

Тем не менее, один «лаптежник» ляхи крепко подковали. Очередь пришлась на крыло пикировщика — и тот, спешно сбросив оставшиеся авиабомбы куда попало, потянул назад, оставляя за собой стойкий дымный шлейф… Остальные самолёты эскадрильи, однако, потянулись в сторону зенитной батареи — той, что открыла огонь возле штаба! И предложение майора спуститься в бомбоубежище заиграло совсем иными красками.

Вот только стронуться с места сразу я не сумел — завороженный неравной схваткой польских зенитчиков и вражеской эскадрильи (в коей осталось не менее десяти машин), я будто прирос ногами к брусчатке.