На Литовской земле (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— У пана Варшицкого, каштеляна варшавского, — говорил мне князь Януш, надсаживая глотку, как будто нас разделяло по крайней мере полверсты, — дело поставлено как надо. Он не даст нам подпалить Варшаву, хотя бы мы и весь город калёными ядрами и бомбами закидали.

— Мы не для того, чтобы поджечь Варшаву, порох жжём, — отмахнулся я. — Пускай они там сидят и боятся нос из дома высунуть. Раз уже мы не смогли навязать коронному войску полевого сражения, я не собираюсь гробить людей в десятках штурмов. Штурм нужен один, но такой, чтобы город пал.

Я верил в то, что это удастся. Вспомнив из истории штурм непобедимого, как казалось тогда Измаила, который взял со своей армией Суворов, я решил применить кое-что из его приёмов. Надо же хоть иногда получать выгоды от того, что во времена моей прошлой жизни звали послезнанием. Пока лановая пехота из штурмовой дивизии Ходкевича скрытно от врага штурмует валы и шанцы, точно такие же, как под стенами Варшавы, в самом вражеском городе у всех должно сложиться полное впечатление, что наше войско готово пойти на штурм в любой день. Я даже велел провести несколько ложных штурмов, прощупывая вражескую оборону. Вот только стоили они нам слишком дорого, и от продолжения пришлось отказаться.

— Есть ли результаты в минной войне? — спросил я у князя Януша, но тот в ответ лишь печально покачал головой.

— Траншеи немцы роют, как кроты, — ответил он, — и резня, по словам их фальдкапитана идёт прежестокая, но результатов пока нет. С той стороны подводят контрмины и начинаются драки, так что даже порох пока донести не выходит.

— Пускай продолжают, — заявил я. — Всё, что держит врага в постоянном напряжении, нам на руку.

— Но и наши солдаты в таком же напряжении пребывают, — заметил князь Януш Радзивилл. — Жалование заканчивается, и солдаты хотят денег, а их нет. В хоругвях, переданных вам курфюрстом растёт недовольство. Солдаты оттуда не хотят лезть в траншеи и подземные галереи, откровенно кричат, что их кидают на убой, чтобы денег не платить.

— Крикунов выловить и повесить, — велел я. — Именно повесить, а не расстрелять перед строем — они солдатской казни не достойны. Что мы можем предложить солдатам?

— Пока не придёт обоз с казной из Литвы, — сказал князь Януш, — о котором писал пан канцлер, увы, ничего. Сейчас у нас денег просто нет.

Я давно уже отписал Сапеге, чтобы собрал всё, что есть, выскреб все закрома, растряс Воловича, провёл реквизиции у Пацев, потому что они предали Литву, и теперь все богатства их семьи переходят в казну. В общем, чтобы он сделал всё, что сможет, но добыл мне достаточно серебра для войны. Без него солдаты воевать не станут. Даже выбранцам надо что-то платить, иначе по домам разбредутся, у них ведь хозяйство, а тут август на носу, урожай собирать надо. Одни бабы, старики да дети малые с этим могут и не справиться. Тем более, что в этом году урожай будет на диво богатый, говорят, и не хотелось бы, чтоб хлеб сгорел неубранный на полях.

— Распространите слухи, — добавил я, — что обоз с серебром будет со дня на день, этого хватит на какое-то время. Сапега пишет, что уже отправил телеги из Вильно, а значит это, возможно, и не будет такой уж ложью. Лисовского отрядите найти обоз и привезти его к нам.

— Лиса прямо в курятник отправлять, — покачал головой Януш Радзивилл, — разумно ли это?

— Разумно, — отрезал я. — Вполне разумно, пан Януш, ведь с этакой горой серебра и золота он всё равно никуда не денется. Что ему с ними делать? Он будет богат как Крёз, богаче турецкого султана, наверное, но не сможет этим богатством распорядиться. Ведь все отлично знают, откуда у него это золото и серебро.

Александр Юзеф Лисовский был человек в высшей степени разумный, и никогда бы не польстился на кусок пирога такого размера, какой не то, что прожевать, а откусить и то не сможет толком. Это как в истории с инкассатором, ограбившим банк, унесшим какую-то астрономическую сумму и попавшимся через неделю. Деньги просто в землю зарыл до лучших времён, вот только времена эти так для него и не наступили. Лисовский же, пускай и пройдоха, однако далеко не так глуп. Он довезёт деньги в целости и сохранности, не дав никому ограбить обоз, а после получит за это своё законное вознаграждение.

— А чтобы и другие кавалеристы не скучали, — продолжал я, — отправьте пана Козиглову со всеми его рейтарами штурмовать холм на правом фланге. Нам нужно выбить оттуда ляхов и вырыть там шанцы да пушек поставить. Они будут вести огонь прямо по траншеям и редутам врага. Да и калёные ядра с бомбами оттуда кидать на город куда сподручнее.

— Опасно, — возразил князь Януш, — много рейтар погибнет при штурме холма. Он ведь простреливается из Варшавы.

— Пока будет идти бой, — заявил я, — из города по холму стрелять не станут, а после выбранцы там хорошенько в землю зароются, они это умеют делать и под вражеским огнём. В конце концов, не каждая пуля на войне — в лоб. Посулите им, князь, двойной паёк и по червонцу от меня лично, чтобы работали как следует. Нам нужен этот холм, и Козиглова должен взять его во что бы то ни стало.

— Потери могут быть несоразмерны, — не сдавался князь Януш, — особенно среди рейтар, на которых мы опираемся в свой тактике на поле боя.

— Вы, князь, видимо, не знаете, что такое фланкирующий огонь, — поразил я его своими познаниями в артиллерийском деле. — Поглядите на карту, — мы вместе с ним склонились над картой окрестностей Варшавы, на которую были нанесены вражеские укрепления перед городскими стенами, был там и тот самый холм, о котором мы спорили, — как только здесь, на холме, встанут наши пушки, под их огнём, — я провёл пальцем линию, — окажется добрая треть шанцев и редутов перед стеной. Подвозя боеприпасы вот так, — я провёл долгий крюк вокруг холма, так чтобы ни разу не оказаться на виду оттуда, — мы сможем огнём из пушек даже не самого большого калибра покинуть эту ляшских линию укреплений, оставив лишь людей на валах. Это серьёзно оголит их оборону и облегчит нам штурм. В случае же, если коронная армия выйдет из города, — добавил я, — весь её левый фланг окажется под нашим огнём, а взять холм со стороны Варшавы будет сложно. Он там намного круче, нежели с нашей: ни пехоте не взобраться, ни кавалерии не заскочить. Этот холм, князь, будет стоить каждой капли пролитой за него крови, уверяю вас.

Конечно, земля не стоит крови, что прольётся на неё, однако, кажется мои слова произвели впечатление на князя Януша, и больше у него возражений не нашлось.

Оборонять холм на дальнем левом фланге, перед стенами Варшавы, поставили английских наёмников под командованием капитана Аберкромби. У него была всего лишь полурота мушкетёров да пара пушек, а потому он предпочёл основательно зарыться в землю. Если враг решит атаковать его всерьёз, даже сбежать не выйдет: сторона холма, обращённая к Варшаве, слишком крута, поэтому драться придётся до последнего. Чего бы капитану Аберкромби совсем не хотелось. Умирать он не спешил.

Когда у пологого подножия холма замаячили первые фигуры конников, он тут же отдал приказ наводить пушки и выстроил мушкетёров для отражения атаки. Про себя молодой капитан молился, чтобы эти чёртовы поляки со стен, заметив сражение на холме, не принялись палить по его позиции, перемешивая с землёй всё живое, лишь бы холм не достался врагу.

Однако Козиглова, которому приказано было взять холм любой ценой, не спешил кидать своих рейтар на штурм. Был он пускай и дубоголовым, но отнюдь не глупым командиром, и людей своих ценил, не желая проливать их кровь без нужды. То же касалось и вражеской крови, несмотря на то, что во время сражения никакой пощады дарить могучий литвин никому не спешил.

— Трубач и знаменосец, — велел он, — за мной!

И небольшая кавалькада лихо поднялась на холм по пологому его краю.

Увидев это, капитан Аберкромби не спешил отдавать приказ стрелять по трём фигурам. Явно не воевать едут, а на переговоры, и убивать посланников было бы верхом глупости. После такого уж точно не отпустят живым.