Егерь. Системный зверолов - Николай Скиба

хоть и старое, с потемневшими боками и без дыр. Видно, мама следила за ним, не хуже, чем за мной.

Оно и понятно: вода — это жизнь. Для отваров, для готовки, для всего. Без чистой воды в этом хозяйстве и дня не протянешь. Колодец — это, пожалуй, единственное, что тут в порядке.

Перевёл взгляд на речку, что текла вдоль огорода. Захудалая, мутная, с илистыми берегами, и вода едва шевелится, будто застоявшаяся лужа. По краям росли чахлые камыши, тонкие и пожухлые, будто их высосала засуха.

На поверхности плавали пятна зеленоватой тины, от которых тянуло болотным запахом — сыростью, гнилью и чем-то похожим на прокисшее молоко.

Я прищурился, пытаясь разглядеть, есть ли в этой воде хоть что-то живое, но кроме мутных разводов и редких пузырей, ничего не заметил. Пить из такой речки — верный способ слечь с животом на неделю. Даже для стирки она не годилась: глина и тина забивали бы ткань, а запах сырости въедался бы в одежду намертво. Даже поливать огород такой застойной водой нежелательно, грибки и бактерии никто не отменял. Что уж про остальное думать.

Тьфу, одна морока. Но поймал себя на мысли, что это мне по душе, чёрт побери! Ловить зверя, приводить в порядок речку, чинить хозяйство — да это же, по сути, моя таёжная жизнь. Бо́льшая часть работы, о которой многие и не подозревают. У себя, там, я давно всё наладил, а здесь — новый вызов, от которого кровь закипает. Азарт пробрал до костей, нога так и задёргалась в нетерпении. Любил я в порядок всё приводить, да следить чтоб по уму было — профессия такая.

— Макс, в дом иди, — голос мамы вырвал меня из мыслей. Она стояла у крыльца, уперев руки в бока, и смотрела так, будто я уже одной ногой в могиле. — Бабушка придёт скоро.

Я выдохнул, понимая, что легко не отделаюсь. Придётся говорить начистоту. Обижать её не хочется, и так вижу, почему она такая. Но дай сейчас слабину — буду жалеть ещё долго. Это тело надо закалять, ломать его, пока не окрепнет. Даже работа по хозяйству даст больше, чем горькое пойло бабки Ирмы.

— Не сейчас, — начал я твёрдо, глядя ей в глаза. — Вообще-то всё в порядке, не видишь? Не собираюсь киснуть дома. Неужели не хочешь, чтобы я делом занялся? Двигаться мне только на руку, а не лежать, как бревно.

Она молчала, глядя куда-то в сторону речки, где камыши качались от лёгкого ветра. Видел, как она борется с собой — хочет запереть меня в четырёх стенах, но понимает, что мои слова бьют в точку. Наконец, она медленно кивнула.

— Ладно, — буркнула она, притворно хмурясь, но в голосе проскользнуло облегчение, будто мои слова её слегка обрадовали. — Только не переусердствуй. И в дом всё равно обедать загоню! И от отвара не отделаешься, понял?

Я скривился для вида, пойло-то и вправду мерзкое. Мама вдруг рассмеялась — звонко и задорно, будто помолодела.

— А почему ты с работы так быстро вернулась? Ты до полей даже не добралась, да?

Она на миг застыла, потом небрежно махнула рукой:

— Неважно, — ответила, развернулась и пошла в дом.

Я пожал плечами и остался на месте, чувствуя, как ноги слегка ноют от короткой прогулки. Но сидеть сложа руки — не вариант, и даже хозяйство сейчас не самое важное.

Нужно поймать питомца.

Я не забыл о «Зверином Кодексе», но и сломя голову лететь в лапы какого-нибудь зверя-убийцы не собирался. Аккуратный подход нужен. А поэтому, для начала нужно оглядеться.

Зачем-то подхватил кривую палку, что валялась у лавки и медленно пошёл за мастерскую.

Тут я наткнулся на странное здание — длинное, низкое, сложенное из потемневших брёвен, с добротной крышей. Стены были крепкими, но местами потрескались, и оттуда тянуло сыростью и резким, звериным запахом, будто там когда-то держали скотину.

Я толкнул дверь, и та заскрипела, как ржавая пила. Внутри пыльно, свет еле пробивался через мутное оконце, заросшее паутиной. Пол был усыпан соломой, смешанной с землёй, пахло старым жиром, металлом и чем-то едким, будто кто-то сжёг тут пучок самых разных трав.

На полу валялось несколько клеток — чуть ржавые, разных размеров, но некоторые вполне пригодные для использования, если постараться. В углу громоздилась куча странных приблуд: деревянные рамы с натянутыми верёвками, похожими на сети, но слишком тонкими для рыбы; металлические кольца, вделанные в стены, с обрывками цепей, покрытых ржавчиной; жёлоба, вырезанные из дерева…

Я провёл пальцем по одному из них — шершавому, с въевшимся запахом жира. Для чего это? Чёрт его знает. Ведь умею разбираться в таких штуках, но эти ставили в тупик. Память пацана молчала, как партизан — ничего толкового не подсказывала.

Заметил в углу кучу кожаных ремней, рядом валялись деревянные колышки, выточенные так, будто их вбивали в землю, и пара металлических пластин с отверстиями, похожими на крепления. Всё это выглядело так, будто тут когда-то кипела работа. Неужели для работы приручителя?

Я вышел из здания, чувствуя, как пот стекает по спине. Жара стояла невероятная.

Сел на прохудившийся пень у стены и вытер лоб рукавом. Взгляд сам упал на мои руки, где горели красные татуировки.

Звериный кодекс, значит? Ну, если этот мир хочет, чтобы я ловил питомцев, я не против. Но для начала — неплохо бы смастерить удочку. Одно ясно — денег у меня нет, так что в местной лавке её не купишь. Просить у Ольги денег? Нет, не мой путь!

Но физические нагрузки и труд мне всегда были по душе, да и удочка мне нужна, поможет закрыть сразу два вопроса.

Во-первых, наловлю рыбы на ужин. Мелочь, а приятно.

Во-вторых, в голове уже зреет неплохая задумка, как заполучить своего первого зверя.

Я ухмыльнулся, довольный своим планом, и бросил взгляд за овраг, где раскинулась деревня. С края нашего хозяйства, что стояло на отшибе, чуть выше на склоне, она открывалась сбоку, как на картине. Дома, будто рассыпанные кубики, жались друг к другу в низине, а дымки из труб лениво тянулись к небу.

Отсюда деревня открывалась как на ладони.

Дома, сложенные из брёвен и камня, тянулись вдоль кривых улиц. Над крышами поднимался дым сразу из трёх кузниц.

Я уловил ржание лошадей, резкие крики возниц, доносившиеся с дальнего конца деревни, где телеги скрипели под грузом мешков. Запах угольного дыма мешался с ароматом свежескошенной травы, сыростью от речки