Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

После того как за Хизириным закрылась дверь, Ларионов открыл форточку: ему казалось, что сам воздух в кабинете стал ядовитым. Достал из ящика стола полуштоф крепкой «горной» водки и плеснул на ладони, хотя Хизирина он не касался и мизинцем. Потом наполнил рюмку – большую, железнодорожную. Покамест не граф, сойдет и водка.

3

Не хуже вчерашнего нынешний день, нечего роптать. Урок десятидневный исполнили, лишку дали, – чего ж еще? Кашель вот только пригрызся, не отвяжется никак. Ничего, теперь, после обхода, дух перевести не грех.

Архипыч сел на табуретку, специальную, большаковскую. Никто из артельщиков садиться на нее не смел, да и некогда простому артельщику на табуретах рассиживаться. Артельщику положено руду рубить. Вот выйдет кто в большаки, тогда пожалуйста, сколачивай табурет и сиди.

Телефон зажужжал негромко, но требовательно. Еще бы не требовательно!

Архипыч поднял трубку:

– Пятая артель на связи.

– Верблюд на коновязи. Архипыч, слушай внимательно, повторять некогда: кровь из носу, а нужно гнездо.

– Шутки шуткуешь, Павел Кузьмич. – Но было ясно, что слова о гнезде – не шутка. Павлуха никогда не шутил насчет добычи, потому и стал верховодом.

– Значит, так: покуда гнезда не найдете, наверх не подниметесь. Таков приказ. Еду, чай получать будете по полной. Даже табак спустим. Но без гнезда вам неба не видать.

– Это за что ж пятой такая честь?

– Почему пятой – всем.

– Всем, значит…

– Ты, Архипыч, раньше времени не умирай. Есть гнездо, есть, не может не быть. Ты только с мальцом своим поработай как следует, он и найдет.

– А то я не работаю.

– Я ж говорю – как следует. Сейчас вас, большаков, у подъемника соберут, и Хизиря будет лекцию читать, как выжать камень досуха. Мальца, значит. Пусть хоть загнется, но прежде укажет гнездо – такая команда. Ясно?

– А как же потом?

– Не будет гнезда – не будет и потом. А найдешь – так бабы новых нарожают.

– Наши бабы да от нас никого никогда не родят.

– А при чем тут мы? Велика Россия, и баб, и мальцов хватает. В общем, хочешь, жди Хизирю, а хочешь – не теряй времени, оно, время, теперь против тебя… – И верховод оборвал связь.

Архипыч опять сел на табурет – оказывается, во время разговора ноги сами его подняли. А вот теперь ослабли.

Он ждал что-то подобное давно. Что давно, всегда. Может, новых рудокопов везут и нужно от старых срочно избавляться. Или просто решили, что умирающих коняг не грех и настегать перед смертью, авось чего и напашут. Но чтоб мальцов, рудовидцев точить – того прежде не было. Они и без того гаснут быстро, редко до пятнадцати кто доживал. Что артели без рудовидца делать? Разве и правда новых пароходами навезут?

Русин, что из руды добывают, на чудо-оружие идет. Как наделают чудо-оружия вдоволь, так и одержание наступит. Победим супостатов, тут и заживем. Да только побеждаем, побеждаем, а конца-краю войне нет.

Да не о том сейчас думать нужно. Сейчас нужно гнездо искать. Сказал же Павлуха – дело табак, значит хоть на что решайся, лишь бы выжить на этот раз.

А и выбора-то никакого нет. Бросать добытую руду мальцу в каморку, чтобы черного снега побольше в воздухе стало. Черный снег, понятно, убивает, но и глаза открывает мальцам широко. А мы мальцу молока дадим, мяса, все ж лучше будет. Да он у нас ушлый, гнездо, если оно есть, быстро найдет. А оно есть, оно непременно есть!

Архипыч покинул табуретку, подошел к каморке, где сидел малец. Каморка-то и без того непростая, рядом с жилой проходит. Потому малец и видит хорошо. Другое дело, что им, мальцам, всего три часа положено сидеть здесь, их нарочно отдельно от рудокопов спускают, на середине смены. Такое указание было. А если шесть или даже восемь часов… А если два, три дня?

Одно другому не помеха. Срок сроком, а руды подкинуть нужно.

Тревожить мальца он не решился. Ну как малец сейчас к гнезду подбирается? Оно, конечно, вряд ли, но если ему пособить…

Он дошел до отнорка Андрюхи.

– Маленько передохни, парень. Руду, что нарубил, к мальцу отнеси. А потом к остальным сходишь, соберешь добычу, и тоже – к мальцу.

Андрюха спорить не стал, да и не умел он спорить, безъязыкий-то. Взялся за тачку и пошел.

Ничего-ничего, выберемся, всеми выберемся.

Архипыч осмотрел отнорок Андрюхи. Место серьезное, тут без сноровки нельзя.

Тени от фонаря причудливые, так и кажется, будто из породы выглядывают ведьмочки. Может, и не кажется вовсе, а просто черного снега набрался сверх обыкновенного. Снег, он на каждого действует. Кому кашель, кому мороки, кому рудное зрение дает. А уж нутро выбирает, что взять. У мальцов зрение, а поживет здесь подольше, и другое придет.

Архипыч поспешно выбрался из отнорка. Дай им волю, ведьмочкам, закружат, задурят, зачаруют.

От спешки он закашлялся опять, теперь надолго. Потом пригляделся, нет ли крови.

Почти нет.

4

До полудня Марья вяло ходила по дому, берясь то за одно дело, то за другое, и бросала, едва начав.

Всю работу не переделать. Бабью-то ладно, бабью самой жизнью положено, а мужицкую – моченьки больше нет. Устала.

Но уставшей Марья себя не чувствовала. Скорее – злой. Жизнь уходит, вот она уже и на пороге, чуть-чуть, и захлопнет дверь, да так, что не открыть. Бесповоротно захлопнет, никакой ключик не поможет. Ей уже двадцать семь. А что впереди?

Она вышла во двор. Дров осталось – хоть плачь, давно пора на зиму запасать, да кто будет запасать-то? Ерёмушка верит, что ему, как свободному артельщику, рудник уголь даст, пусть по малой норме. Должны-то должны, а дадут ли? И недаром норму малой зовут.

Набрав дров, сколько позволила нужда, она вернулась в избу, но печь решила покуда не топить. Вернется Ерёмушка, тогда вместе и погреются.

О сыне она думала разно. То любя, как же не любить, всем хорош, в деда, видно, пошел. То с досадой, а иногда, вот как недавно, со злобой. Не будь Ерёмушки, ее бы на материк сразу отпустили, кому она здесь нужна, вольная, когда ссыльных полно. Но по военному времени Ерёмушку забрали в рудник. Дар у него на руду большой, у Ерёмушки. Дети, они ведь нет чтобы дар спрятать, наоборот, друг перед дружкой выставляются, у кого лучше выйдет. Вот и приписали Ерёмушку к руднику. Временно, до победного конца войны. Да только не виден он, тот конец. Скорее, ей, Марье, конец придет. Из бабы бабкой станет.

Вот если бы