Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

на окружающих. Нет, с ним явно что-то не в порядке.

– А «жирафу» здесь оставим?

– Нет. Приведите аппарат в походное положение.

Еще пять минут зубовного скрежета.

– Готово, – наконец доложил Вано.

– Тогда займите свое место в колонне.

О притолоку не ударишься, дверь высокая. А коридор за ней – если, конечно, уместно говорить о коридоре – еще выше, в два роста. Под ногами тот же мрамороподобный материал, стены также облицованы похожими на мрамор шестиугольными пластинами, прочно, без зазоров, подогнанными друг к другу и переходящими в сводчатый потолок.

– Он очень метко стрелял, – вполголоса сказал разведчику Вано.

– Что?

– Нигде нет следов пуль.

– Нет, – согласился разведчик и поставил значок на стене.

– Зачем это?

– Привычка, дурная привычка. Прежде каторжникам приковывали к ноге ядро. Отбыв наказание или бежав, они всю оставшуюся жизнь приволакивали ногу.

– Не понял, при чем здесь ядро.

– Да это я так… Кстати, вот и пуля.

– Где?

– А вот, – разведчик показал под ноги. – Выбилась из сил. Изнемогла.

Вано наклонился. Пуля действительно просто лежала. Не новенькая, все-таки через ствол прошла, но не распустившаяся.

Действительно, летела-летела и села.

Чуть дальше валялись и остальные.

– Чертовщина. – Ильзе едва не упал, но, взмахнув карабином, удержался на ногах. И от выстрела – тоже.

– Эй, внизу, я теряю, теряю вас! – сквозь треск в наушнике пробился голос Миадзаки.

– Как это – теряешь? – Вано невольно обернулся. Провод исправно сматывался с катушки, неоновая лампочка исправно тлела, сообщая, что линия не порвана.

Но теперь ответом был только треск.

– Миадзаки! Миадзаки!

И треск пропал. А потом погас светильник – мгновенно, разом.

– Что там у вас? – Голос Ильзе в темноте напугал – громкий и злой.

– Техническая неисправность. Нет связи с поверхностью.

– Причина?

– Не знаю. Возможно, что-то наверху, у Миадзаки. Или обрыв кабеля. – Последнее Вано сказал так, наобум. До сих пор кабель был самой надежной частью связи – его и топором не перерубишь. Но все когда-нибудь случается впервые.

– Включайте фонари, только экономно, – распорядился Ильзе.

– Лучше бы по очереди, – предложил разведчик. – Мало ли что, путь хоть и обратный, но…

– Вы предлагаете идти назад? – искренне удивился Ильзе.

– Конечно, – еще искреннее ответил разведчик.

– Нет-нет. Во всяком случае, не сразу. Пройдем еще немного, осмотримся…

– Обратный путь, знаете, не легок…

– Ничего, я на вас надеюсь.

Странно, но в полумраке коридор казался бескрайним, бесконечным. Вход отдалился не на метры – на жизни.

Все это от гипоксии, плюс усталость, плюс темновая астения.

Нехорошо. Такой шанс – открыть нечто, стоящее каравана с Земли. А караван – это новое оборудование… и места для возвращения на Землю.

Вано знал, что на Землю вернется едва ли десятая часть, остальных ждет Луна. Он, впрочем, не прочь остаться и на Марсе, ведь кого-нибудь да оставят, хотя бы на две старейшие базы.

Они дошли до поворота, крутого, почти прямого. Что дальше? А дальше от коридора разбегались другие ходы – с дверями открытыми, полуоткрытыми и закрытыми, но открывающимися от обыкновенного, ручного усилия. Они шли, только заглядывая внутрь и видя те же переходы, переходы. Лабиринт.

Разведчик прилежно рисовал значки, Ильзе еще пару раз требовал связи с поверхностью, но тут Вано был бессилен, хотя по-прежнему сматывал с катушки нить, надеясь, что неисправность наверху и Миадзаки чудом сумеет ее исправить. Чудом – потому что у того не было ни диагностических приборов, ни инструментов, ни запасных блоков. Все, что Миадзаки мог, – это постукивать по корпусу умного ящика. Вероятность починки таким способом – корень квадратный из минус единицы. Для Марса и это привычный шанс.

Наконец они открыли дверь, за которой было что угодно, но не коридор.

Пространство внутри загромождено вдоль и поперек трубами, лианами, шлангами – все зависело от угла зрения и фантазии.

– Я настоятельно советую начать возвращение. – Разведчик говорил просительно (а собственно, как он мог еще говорить?) – но чувствовалось: не отстанет.

– Уже начали, – отмахнулся Ильзе. – Вот только этот объект осмотрю.

– Тогда хотя бы выключите фонарь.

– Шутите?

– Здесь могут водиться белые мухи.

– Что за мухи?

– Белые. Из доклада Кауфмана.

– А, вы об этом… Легенда, бред умирающего.

– Я их и сам видел однажды.

– Ну, вы, разведчики, чего только не видите. Удивительно, как и целы остаетесь.

– Сам удивляюсь, – согласился разведчик, но от входа отошел подальше; за ним попятился и Вано, и, поколебавшись секунду, – Тамара. И без того материала достаточно, куда же больше?

Но Ильзе вошел в раж. Ему казалось, что следующая находка будет весомее, значимей и всю славу может получить другой, счастливчик, пришедший на готовенькое. А за ним останется репутация человека, остановившегося в шаге от величайшего открытия. Ему нужен успех, не маленький, значимый для сотни-другой специалистов, а такой, чтобы прогреметь на весь Марс, нет, больше – Землю. Кем был Рейтё, до того как отрыл Карьер? Человеком, которого знали дюжина сослуживцев. Для руководства же он оставался «эй, как вас там…». А теперь – начальник Базы, ежегодно летает на Землю, перевел туда семью и готовится там, на Земле, сменить Амбарцумяна, директора Института Марса. Случай? Нет, Рейтё шел к нему каждодневно. Могло ли не встретиться ему Колесо? Да, могло и не встретиться. Но мог ли Рейтё, найдя Колесо, не отыскать Карьер? Вот это уже вряд ли. Он, Ильзе, должен отыскать такое, что превзойдет все находки. Выпал случай – так держи, держи его, как того тигра. Пусть он кидается на кого угодно – ты, главное, не выпускай хвост.

Он мог приказать идти вперед разведчику. Да что разведчику – каждому бойцу своего отряда. Именно – бойцу, ведь Марс – это передовая науки. Только ведь

В бой идет отряд,

Командир впереди,

Алый бант горит на груди…

Ильзе включил фонарь на полную мощность. Белые мухи, как же. Что тогда он во тьме увидит?

Луч упирался в переплетение серых лиан, стволов, стоек и труб. Теплица. Или джунгли, только засохшие, как засыхает фикус в пустой, покинутой квартире.

Гербарий народного правосудия.

Давно уже Ильзе не чувствовал легкости Марса. Привык, примерился, это в первые дни скакал козлом. Но сегодня он ощутил гнет. По возвращении на Землю, говорят, первые месяцы не столько ходишь, сколько годишь… шагнул – и отдыхаешь, дух переводишь. Все втрое тяжелей кажется – и ходьба, и работа, и просто жизнь. Сейчас – словно Земля.

Но отступать не пришлось, не пришлось и сражаться. Пропал подвиг. Он, Ильзе, от подвигов не бегает, а это главное. Для самого себя главное.

– Никакой активности не наблюдается. Во всяком