Леонид Моргун - Чудо

- Из Боровичей.

- У вас там, наверное, грибов много?

- Почем знаете? Бывали там?

- Нет, просто. Название такое. Боровичи, боровики, подосиновики...

- Грибов хватает. И ягод много. И лес кругом. Рубят его, правда, нещадно. Но на наш век хватит.

- А после нас? Хоть потоп?

- Зачем вы так? После нас... может, одумаются люди. Перестанут красоту нашу на бумагу переводить. Как думаете?

- Не знаю. Бумага ведь тоже нужна.

- Ах да, вы же читатель, - иронически протянула она, - вам-то, понятно, книжки дороже отца с матерью. А я вот книжки не люблю. Врут они все. Я кино люблю.

- А разве в кино не врут?

- Врут, но... красиво.

- А давайте сходим в кино? - вдруг предложил Сейран.

Аня искоса поглядела на него.

- Или просто пойдемте погуляем? - настаивал он. - Здесь воздух такой хороший.

- Спасибо, - сухо ответила она. - Что-то не хочется.

- Вы... из-за этих?.. Что они к вам пристали?

- Не знаю. Я их не звала, - она зябко повела плечами. - Прохладно здесь чего-то. Я пойду.

- Вы в каком номере живете?

- А вам зачем?

- Так, просто...

- Просто так и кошки не пищат, - веско заметила Аня и выжидающе взглянула на него. - Пока.

- Пока, - ответил Сейран, повернулся и пошел вверх по лестнице на свой этаж.

Войдя в комнату, он с размаху, не раздеваясь, бросился на кровать и уткнулся лицом в подушку. Тело и душа его были наполнены непонятными, неведомыми ему доселе чувствами близости, тепла, нежности. Он вновь и вновь пытался восстановить в памяти Анино лицо, такое чистое и прекрасное, несмотря на пунцовый след от пощечины, легкую прядку белокурых волос, выбившуюся из-под серой вязаной шапочки, бархатистый, чуть хрипловатый голос, ее улыбку и блеск изголуба-серых глаз, крошечную родинку на скуле и мочки розоватых ушей с крошечными рубиновыми искорками серег; и плакал, впервые после детского дома, плакал по-настоящему, истово, навзрыд, от всего сердца.

И длилось это бесконечно долго, пока не взвился он мыслью выше гор и выше неба, и выше всех необозримых высот, какие только мог себе представить человеческий разум, и влетел на чудовищной скорости в неистовую мешанину атомных ядер, которые, в исполинском взрыве пожирая самое себя, рождали новую звезду. И увидел он, как чертовой каруселью вертится она, расшвыривая вокруг себя, сгустки плотной, бурлящей плазмы, зачатки своих будущих планет. И остывали в вечном космическом холоде огненные комья; сочетания атомных ядер и электронов образовывали все новые и новые элементы, вырывающиеся из оболочки пра-планет газы образовали атмосферу. И среди луж кислотных дождей, в парах лавы, соприкоснувшейся с ледниками, в блеске и грохоте молниевых вспышек видел он, как зарождается Жизнь в виде первичного сгустка клеток; видел, как повинуясь извечным законам природы, клетки эти принялись размножаться и воспроизводить себе подобных, проходя одну за другой миллионнолетние ступени эволюции, яростно борясь за свое существование, вымирая и уступая место другим, более совершенным формам, останками своими закладывая основы возникновения существ, наделенных неукротимой жаждой познания...

И понял он на примере восьми миллиардов лет эволюции, что Жизнь не только коротка, но и бесконечна, и что вся она заключается в непрестанной цепи встреч и расставаний, и что бесконечно несчастны в ней лишь существа, так и не изведавшие счастья Встречи...

По-видимому, ИМ было ведомо чувство одиночества.

Вовка разбудил его среди ночи и уговорил выпить стакан водки, Утром он уезжал и теперь справлял свой отъезд в чужой компании. Сейран пошел с ним, втайне надеясь встретить там Аню. Но в комнате оказались незнакомые мужчины и женщины, все уже изрядно под хмельком. На табуретах лежали остатки шашлыка и консервов. Женщины тонкими протяжными голосами пели про "Хазбулата-удалого", "Славное море", "Бродягу", поднатужившись, вспомнили "Шумел камыш" и разбежались но номерам, когда пришел рассерженный и сонный дежурный.

И сворачиваясь поудобне под одеялом, Сейран еще раз попросил ИХ помочь ему. Он мечтал пройти сквозь этажи, подойти к ее постели, провести пальцами по пшеничным прядям вьющихся волос, прикоснуться к сомкнутым ее векам... Он долго и занудливо молил ИХ об этом, уговаривал, убеждал. Ведь для НИХ, силою своей воли перекрывающих времена и пространства, провести его сквозь несколько этажей было сущим пустяком. Но ОНИ не отзывались.

Может быть, оттого, что ИМ было ведомо чувство меры?..

Танцы в санатории... Зрелище смешное и жалкое.

Как правило, они проходят в небольшом зале для лекций и собраний. Перед танцами ряды кресел сдвигаются, образуя пятачок, густо набитый толпой курортников. Женщины, пришедшие пораньше, усаживаются на свободные места, забрасывая пальто на задние ряды. К восьми вечера зал уже заполнен до отказа. Негде не только сидеть, но и стоять, и остальные подходящие поклонники Терпсихоры плотною стеной выстраиваются в дверях, любуясь зрелищем, оскорбляющим и хороший вкус, и здравый смысл. Топчутся на месте сотни страдальцев от тридцати и выше, пыхтят, потеют, мало вслушиваясь в мелодии и ритмы, громыхающие на эстраде. Впрочем, это даже к лучшему. Как правило, санаторные музыканты уступают даже прославленному крыловскому "квартету", который обладал хотя бы внутренним музыкальным чутьем, подсказывающим им, что музыка их "на лад нейдет". Репертуар этих ансамблей составляют худшие и пошлейшие образчики отечественной и зарубежной эстрады, аранжированные под самый непритязательный вкус. Порой, исполняя шлягеры давно минувших дней, выпаливают они в микрофоны наборы англоязычных звуков. Но гораздо хуже, когда горе-музыканты начинают исполнять песенки на собственные доморощенные вирши. И какой-нибудь патлатый идол, забившись в угол, бубнит в микрофон что-то вроде:

А когда на море качка-ачка

Иль бушует ураган,

Приходи ко мне, рыбачка-бачка,

Я любовь тебе отдам...

Сейран был совершенно равнодушен к танцам и музыке. Он воспринимал ее, как бессмысленный набор случайных звуков. А если откровенно, то вообще не воспринимал. Да и могли ли сравниться колебания воздуха с могучими симфониями звездных сфер, с величавым ритмом вращения Галактики, которым он внимал по ночам?

И могла ли человеческая фантазия изобрести нечто, хоть отдаленно напоминающее напряженный поток квантов, летящих в Бесконечность, неистощимый ток нейтрино, мчащихся в Никуда из Ниоткуда, сталкиваясь с мириадами элементарнейших частиц, каждая из которых сама по себе была целым миром?..

Он учился понимать и познавать эти неслышимые и непередаваемые ритмы и созвучия, и наслаждался своей приобщенностью к ним, как к сонму небожителей.