Джон Уиндем - Отклонение от ноpмы (Хризалиды)

- Так вот _к_е_м_ ты хотел стать?! Ну, отвечай же!

Я опустил глаза и ничего не сказал - отвечать было бесполезно.

- На колени! - скомандовал отец. - Всем на колени и молиться!

Вместе со всеми я опустился на колени. Голос отца звенел у меня в ушах:

- Мы виноваты перед тобой, Господь! Мы плохо втолковали твои заветы этому несмышленышу и просим тебя: даруй нам прощенье!

Казалось, этой молитве не будет конца. Затем отец молвил: "Аминь", и все поднялись с колен. Я тоже поднялся и услышал его строгий голос:

- Ступай к себе и молись. Молись о милосердии Божьем, которого ты не заслуживаешь, но которое господь по своей милости, быть может, все-таки дарует тебе! Ступай! Я приду к тебе позже.

Ночью, когда боль в спине после отцовского визита понемногу утихла, я долго еще не мог заснуть от терзавших меня мыслей. Я ведь знал, что на самом деле не желал себе никакой третьей руки, но... А если бы даже и пожелал? Что здесь такого? И если даже на миг подумать об этом кощунство, то каково же тогда иметь нечто подобное... Например... Например, лишний палец на ноге!

Наконец я заснул. И мне приснился сон.

Все мы собрались во дворе, точь-в-точь как при последнем Очищении. Тогда в центре стоял маленький, только что родившийся теленок, туповато глядевший на отцовский нож. Теперь там была маленькая девчушка... Софи! Она стояла босиком, пугливо озираясь и тщетно пытаясь прикрыть одной ступней другую. Все мы молча ждали. Софи начала метаться от одного из нас к другому и молить о пощаде, но никто не шелохнулся, не изменился в лице. Мой отец медленно двинулся к ней, и нож его сверкнул в лучах утреннего солнца. Софи заметалась еще отчаяннее, и слезы ручьями потекли по ее обезумевшему от страха лицу. Отец подходил все ближе и ближе к ней, но ни один из нас по-прежнему не двигался с места. Отец схватил ее точно так же, как он хватал того новорожденного теленка, все мы хором запели гимн, он поднял руку с ножом... Нож сверкнул, в последний раз в его лезвии отразился блик медно-красного солнца, и тут же он окрасился кровью, брызнувшей из горла Софи...

Если бы Джон и Мэри Уэндер видели меня в тот момент, когда я проснулся в слезах, с криком, застрявшим у меня в горле, и долго еще лежал в темноте, твердя про себя, что это всего лишь сон... Их не мучили бы больше опасения, что я могу выболтать людям тайну их маленькой Софи.

4

Время, о котором я сейчас рассказываю, было для меня временем перехода к другой, более осмысленной, жизни. Произошли события, каждое из которых в отдельности случалось и раньше, но теперь они связались для меня воедино и приобрели совершенно иное значение. А кое с чем мне пришлось столкнуться впервые.

Первым таким событием была моя встреча с Софи. А вскоре дядя Аксель обнаружил то, что происходило между мной и моей двоюродной сестрой Розалиндой. Дядя (на мое счастье, это был он, а не кто-нибудь другой) наткнулся на меня как раз в тот момент, когда я _р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_л с ней.

Возможно, это был просто инстинкт самосохранения, который заставил нас обоих (меня и Розалинду) скрывать до сих пор наши "разговоры", поскольку разумом мы еще не понимали, что нам грозит. Когда дядя Аксель наткнулся на меня, сидящего возле стога сена и громко бормотавшего что-то вслух, я даже не пытался скрыться или утаить от него, чем я занимаюсь. Он постоял сзади меня некоторое время, потом я обернулся и глаза наши встретились.

Дядя Аксель был высоким и сильным мужчиной. Когда я видел его за работой, мне казалось, что его пальцы слиты воедино с рукоятью инструмента. Теперь он стоял у меня за спиной в своей излюбленной позе, тяжело опираясь на толстую палку, которой ему приходилось пользоваться из-за неправильно сросшейся ноги. Черные брови его были нахмурены, но загорелое лицо не выражало ни озабоченности, ни недовольства, разве что только любопытство.

- Ну, Дэви! - обратился он ко мне ласково. - С кем это ты тут так весело болтаешь? Небось, с лешими или с гномами - кого вы, мальчишки, еще там выдумываете? А может быть, с зайцами, ведь их тут полным-полно? А?

Я отрицательно покачал головой.

- По-моему, куда интереснее болтать с другими ребятишками... Куда интереснее, - протянул он, - чем сидеть здесь вот так, одному, и бормотать что-то себе под нос. А?

Секунду я колебался... Но ведь это был мой дядя - дядя Аксель - самый лучший друг.

- Я... говорил не... не сам с собой... - неуверенно протянул я.

- С кем же? - озадаченно спросил дядя.

- Ну... с приятелем... Вернее, с приятельницей, - поправился я.

- А с кем именно?

- С Розалиндой.

Помолчав, он как-то странно на меня поглядел.

- М-м-да... Но я что-то не вижу ее здесь. - Он продолжал смотреть на меня в упор, и тогда я решился все ему объяснить.

- Здесь ее и вправду нет. Она у себя дома... То есть, я хотел сказать, недалеко от дома, в маленьком шалаше на дереве, который ее братья сделали в рощице. Она очень любит там прятаться, - пояснил я.

Поначалу он никак не мог взять в толк, что я имею в виду, и говорил со мной так, словно это была игра. Но в конце концов мне удалось объяснить ему все как есть. Тут выражение его лица изменилось. Таким серьезным я его еще никогда не видел. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, потом спросил:

- Ты не разыгрываешь меня, Дэви? Все это была не выдумка? Ты... ты говорил мне сейчас правду?

- Ну конечно, правду! - уверил я его.

- А ты никому... никому не говорил обо всем этом, кроме меня?

- Конечно, нет. Это - наш секрет. Так интересней.

Выплюнув травинку, он вздохнул, как мне показалось, с облегчением, но когда он вновь поднял на меня глаза, я увидел, что выражение его лица стало еще более серьезным и даже мрачным.

- Дэви, - сказал он, - я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь.

- А что это за вещь, дядя? - спросил я.

- А вот что, - сказал он, не отрывая от меня своего серьезного и мрачноватого взгляда. - Я хочу, чтобы это было по-прежнему с_е_к_р_е_т_о_м_. Обещай мне, что ты никому... Ты понял меня? Н_и_к_о_м_у не скажешь о том, что рассказал сейчас мне. Никому и _н_и_к_о_г_д_а_, Дэви! Это очень важно, чтобы ты понял меня, мальчик, понял, как это важно. Позже ты и сам поймешь, _п_о_ч_е_м_у_ это так важно. Но сейчас... Сейчас ты ни в коем случае не должен дать кому-нибудь повод даже заподозрить тебя в том, что я сейчас от тебя узнал. Ты обещаешь мне, Дэви?!

В его голосе звучала не только озабоченность, но и какая-то угрюмая, мрачная настойчивость. Это поразило меня: никогда раньше он со мной так не разговаривал. И когда я поклялся ему, что буду молчать, у меня было ощущение, будто я делаю что-то куда более важное, чем просто выполняю обычную дядину просьбу. Пока я уверял его, что буду строго хранить наш секрет, он не спускал с меня глаз, и наконец, кивнул, почувствовав, что до меня дошла вся серьезность нашего разговора. Мы скрепили наш договор крепким рукопожатием, и он сказал: