Джон Уиндем - Отклонение от ноpмы (Хризалиды)

3

С тех пор я стал время от времени наведываться к Софи - примерно раз или два в неделю. Школьные занятия у нас обычно бывали по утрам. Впрочем, занятия - слишком громко сказано, просто какая-нибудь пожилая женщина собирала несколько ребятишек и учила их писать, читать, а тех, кто постарше, - простым арифметическим действиям. Так что мне несложно было ускользнуть в середине дня, встав из-за обеденного стола чуть раньше, пока никто не нашел для меня какого-нибудь дела.

Когда лодыжка Софи зажила, мы с ней стали часто бродить по окрестностям.

Однажды я привел ее на нашу сторону карьера, чтобы показать паровой двигатель - другого такого не было на сотни миль вокруг, и мы все им очень гордились. Корки, который присматривал за ним, по обыкновению где-то шлялся, но двери сарая были открыты, и мы хорошо слышали ритмичный звук работающей машины. Однако только слушать - показалось нам мало, и мы забрались внутрь. Поначалу было страшно интересно наблюдать за работой "чудовища", но минут через десять нам стало скучно просто стоять и глазеть. Зрелище было хотя и впечатляющее, но довольно однообразное. Мы вышли из сарая и забрались на самую верхушку поленницы. Там мы уселись, свесив ноги, и стали болтать, прислушиваясь к пыхтению машины.

- Дядя Аксель говорит, что у Древних были машины во сто раз лучше, чем эта, - сказал я.

- А мой папа говорит, что если бы четверть того, что рассказывают про Древних, было правдой, они были бы не людьми, а волшебниками, - возразила Софи.

- Что же, твой отец, - спросил я, - не верит, что Древние могли летать по воздуху, как птицы?

- Нет, - покачала она головой, - это просто глупо. Ведь если они могли летать, то и мы научились бы.

- Но... но ведь мы теперь уже многое умеем, - попытался возразить я.

- Только не летать, - она опять упрямо покачала головой, - это все сказки.

Я уже хотел было рассказать ей про свои сны, в которых я видел Город и блестящие летающие предметы в небе, но подумал, что сон не доказательство, и промолчал. Мы еще немножко посидели на поленнице, потом спустились вниз и пошли к ее дому.

Джон Уэндер, ее отец, был дома. Звуки молотка доносились из сарая, где он что-то мастерил. Софи подбежала к нему и повисла у него на шее.

- Привет, цыпленок! - ласково сказал он. Потом повернулся ко мне и хмуро кивнул головой. Он всегда так здоровался со мной, еще с самого первого раза - хмурый кивок и все, но я чувствовал, что он относится ко мне уже получше. В тот самый первый раз он смотрел на меня так, что я и вздохнуть боялся. Теперь я уже не чувствовал страха - мы стали почти друзьями. Он подолгу разговаривал со мной, иногда рассказывал об очень интересных вещах, и все же я часто ловил на себе его взгляд, внимательный, изучающий...

Только несколько лет спустя я понял, что для него значило - прийти домой и узнать, что ножку его Софи увидел не кто-нибудь, а Дэвид Строрм, сын Джозефа Строрма. Думаю, не раз ему приходило в голову, что мертвый мальчишка никогда не нарушит своего обещания молчать, даже если захочет... Может быть, я обязан жизнью его жене, миссис Уэндер? Может быть...

И еще я думаю, он раз и навсегда поверил бы мне и выкинул все сомнения из головы, доведись ему увидеть то, что произошло в нашем доме спустя месяц после того дня, как я познакомился с Софи.

Я тогда слегка поранил руку, вытаскивая занозу, и ранка кровоточила. Я зашел на кухню и, видя, что все домашние заняты, попытался сам перевязать себе ранку чистой тряпкой. Тут меня увидела мать. Она сразу запричитала, заохала, велела тщательно промыть ранку и сама стала перевязывать мне руку, бормоча, что я, как всегда, заставляю ее заниматься моей персоной в самый неподходящий момент. Оправдываясь, я случайно брякнул:

- Я и сам бы мог это сделать, будь у меня еще одна рука.

После этих, как мне казалось, ничего не значащих слов в кухне воцарилось гробовое молчание. Мать замерла, как статуя. В недоумении я оглядел всех, кто был в это время на кухне: Мэри с куском пирога в руке, двух работников, ждущих своей порции еды, отца, сидевшего во главе стола. Все молча уставились на меня. Постепенно с лица отца сошло изумление, губы сжались в жесткую прямую линию, челюсть выдвинулась вперед, брови сошлись на переносице.

- Что ты сказал? - медленно выговорил он.

Я хорошо знал этот тон, и мне стало страшно. Еще страшнее было то, что я совершенно не понимал, чем мог так рассердить его.

- Я... я с-с-сказал, что и с-сам бы мог... - выдавил я с трудом, заикаясь от страха.

Глаза отца сузились, и в них мелькнуло что-то, заставившее меня содрогнуться. Моя спина стала липкой от пота.

- И ты пожелал себе третью руку?! - все так же медленно и отчетливо выговаривая каждый слог, произнес он.

- Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...

- Если бы у тебя была третья рука, ты бы мог сделать что-то. _Т_а_к ты сказал?!

Я кивнул.

- Стало быть, ты _п_о_ж_е_л_а_л_?!

- Да нет же, отец, нет! Я только сказал _е_с_л_и_...

Я был так напуган, что никак не мог объяснить ему. Я хотел сказать, что не имел в виду ничего плохого, но не находил слов. Язык прилип к гортани, и я молча стоял в ожидании кары. Взгляды всех домашних были обращены теперь на отца.

- Ты! Ты - мой сын, призывал дьявола, чтобы он дал тебе третью руку!! - прогремел он.

- Не призывал я никого! Я только...

- Замолчи! - он властно поднял руку. - Все слышали, что ты сказал! Не лги же теперь, не отягощай свой поступок еще и ложью!

- Но ведь...

- Не лги и отвечай мне правду: было ли в твоих мыслях недовольство той формой тела, которую тебе дал Господь? Той формой, которая есть его подобие?

- Я только сказал _е_с_л_и _б_ы_...

- Ты богохульствовал! Ты поносил НОРМУ! Все здесь слышали это, и тебе нечего возразить. Знаешь ли ты, что есть НОРМА?

Я хорошо знал своего отца - возражать было бессмысленно и опасно. Он все равно не поймет, не _з_а_х_о_ч_е_т_ понять.

- НОРМА есть образ и подобие Господа, - скороговоркой пробормотал я.

- Выходит, ты _з_н_а_е_ш_ь_! И зная, ты пожелал стать мутантом. Ты мой сын, совершил кощунство! Здесь! Перед твоим отцом! Что есть мутант?!

- Проклятый Богом и людьми, - автоматически проговорил я давно вызубренные мною слова.

- Так вот _к_е_м_ ты хотел стать?! Ну, отвечай же!

Я опустил глаза и ничего не сказал - отвечать было бесполезно.

- На колени! - скомандовал отец. - Всем на колени и молиться!

Вместе со всеми я опустился на колени. Голос отца звенел у меня в ушах:

- Мы виноваты перед тобой, Господь! Мы плохо втолковали твои заветы этому несмышленышу и просим тебя: даруй нам прощенье!

Казалось, этой молитве не будет конца. Затем отец молвил: "Аминь", и все поднялись с колен. Я тоже поднялся и услышал его строгий голос: