Журнал «Если» - «Если», 2009 № 04

— Не то, не то! — вновь раздался голос Рихезы. — Желание помочь — это не жалость. Жалости вообще не должно быть. И меня никто не смеет жалеть. Потому что помочь может только сильный, а жалеть сильного — это свыше всяких сил.

— Сказано достаточно. Сила есть сила, и в конце концов это ее вина, не ваша. Она приняла на себя такую ответственность, но трагический исход был предопределен — и закончим наш разговор.

— Уже?

— Да. Дело не в том, что вы находитесь здесь незаконным образом, а в том, что чужая реальность не сможет вас долго удерживать. Она вас просто вытолкнет, а там мы уже бессильны.

— Хорошо… закончим… А что будет с Рихезой? Она понесет наказание?

— Ее наказание в ней самой. Вы слышали, что она сказала? Мы не можем судить ее.

— Она сказала «жалеть».

— Судить, жалеть — какая разница? — Он встал. — Мы не можем судить таких людей. Они и без того несчастны.

Я увидел римско-монгольское лицо, выступающее из темноты.

— Пора возвращаться. Время. И скоро мы расстанемся.

— А потом, Рихеза?

— Потом? Не знаю. Думаю, что ничего. Я все время ждала, что он скажет слово, которое сейчас у тебя на уме, а он не называл его и все ворчал о несчастье. Помнишь, как я рассказывала о моделировании реальности? Так вот, для здешних — это не просто единственный род творчества. Это жизнь. А для вас — все-таки модель. Иллюзия реальности. Все в определенный момент ищут утешения в иллюзии. Но когда возобладает то, что для вас реальность… Потом сами поймете.

— А ты поняла?

— Понять и смириться — не одно и то же.

Когда я вернулся, накрапывал дождь и дул пронизывающий ветер. Так незаметно подкрадывалась к нам осень. Было уже совсем темно, и я не заметил, как растаял в арке двора черный комбинезон.

Первое, что я сделал, вернувшись из своего неудачного путешествия в невозможное — лег спать и спал долго, как выздоравливающий после тяжелой болезни. Естественно, что наутро все произошедшее показалось мне сном. А после — как он был прав, мой любезный собеседник! — я начал подбирать правдоподобное объяснение. О, усомниться в существовании Рихезы я не мог. Но дальнейшее? И я вспомнил о мифической фигуре подруги-двойника. «Воображение у нее было совершенно гипнотическое. Могла убедить кого угодно в чем угодно», — так, кажется, сказала Женя. Во всяком случае, слово «гипнотический» было произнесено. И еще: «Когда я увидела Рихезу, то подумала, что это она и есть». А если предположить, что никакой Рихезы-ангела и вправду не существовало, а была все та же университетская подруга? И если она могла убедить меня в существовании мира смоделированных реальностей (она ведь изучала философию) — меня, взрослого дядю с высшим образованием, то маленького мальчика и женщину с расшатанными нервами — и подавно. Или Женя сама принимала участие в этой мистификации? Вряд ли. Проверять ее мне не хотелось. Вероятнее всего, она тоже что-то видела…

Разумеется, мои домыслы вряд ли убедят того, кто сам не желает быть убежденным, но, как они ни банальны, поверить в гипноз все же легче. Да, Посредник был прав. Но позвольте, какой такой Посредник?

Так думал я, а когда вернулась Женя, у меня и вовсе пропало желание об этом думать. Описание того, что теперь занимало мои мысли, заняло бы слишком много места и к тому же относится к совершенно иному роду литературы. Достаточно сказать, что моя жизнь изменилась к лучшему, да и Женина, надеюсь, тоже.

Вот еще что — Лёшка не только не отдалился от нас, наоборот, он приходил почти каждый вечер. Наверняка он искал в нас родителей, хотя мы были слишком молоды, чтобы стать его родителями. Но для десятилетнего, что двадцать, что тридцать лет — одинаково взрослые. И нам это было даже приятно. Вечерами, когда я сидел за работой, Женя помогала Лёшке учить уроки, а потом мы вместе ужинали.

В дыму костров из опавших листьев сгорела осень. О том, что было летом, никто не вспоминал. Слишком много нового наполняло наше бытие с тех пор, как мы нашли опору друг в друге.

А потом Женина мать вышла из больницы. После операции она чувствовала себя гораздо лучше, у Жени появилось больше свободного времени, и нас тянуло на улицу, в город, к людям.

Так, однажды в воскресенье мы вышли из подъезда, еще не зная, куда направимся. Лёшка с горячностью уговаривал нас пойти в кино на новый фэнтезийный боевик. Я бы предпочел просто прогуляться в парке на откосе. Женя, хоть и не любительница была киношных удовольствий, соглашалась с Лёшкой, поскольку пошли дожди, на откосе стало сыро, и мы имели все шансы промочить ноги. И вот пока мы так беседовали, я вдруг заметил, что Лёшка замолчал, и глаза у него округлились. Я посмотрел туда же, куда и он, и увидел, что возле скамейки стоит Рихеза.

Как передать ощущение, когда фигура из сна, из наваждения оживает, да еще средь бела дня? Не знаю почему, я испугался. Словно она пришла для того, чтобы разрушить наше единство, погрузить в ту потерянность, в которой я жил летом.

Она выглядела точно так же, как при нашем расставании. Тот же комбинезон с закатанными рукавами и сабо на босу ногу. Даже капли воды, поблескивающие кое-где на ткани, казалось, были от того, последнего летнего дождя.

Она не могла прийти. И все же она пришла.

Лёшка сделал несколько шагов к ней, потом попятился.

— Вот оно, значит, что, — сказала она. — Я чувствовала сопротивление, но все-таки решила попробовать…

— Да нет, мы рады, — быстро возразила Женя. — Просто ты появилась так неожиданно…

На лице Рихезы появилось выражение покорности, сделавшее его тяжелым и грубым.

— Рано или поздно это случается. Со всеми. Всегда. Я привыкла. Ну, ладно… — Она повернулась назад. Негреющее солнце светило ярко, и лучи его ложились на ее великолепные руки. Сейчас их вид производил тягостное впечатление. Они были похожи на инструменты, в которых отпала надобность.

— Останься! — крикнул Лёшка, но как-то неуверенно. — Может, еще что-то можно сделать?

— Я ведь не фокусник, — отрезала она и медленно пошла к воротам.

Ни у кого из нас троих не хватило сил побежать за ней и остановить.

Вот и все. Мы с Женей собираемся пожениться. За Лёшкой неожиданно приехала мать и забрала его с собой. Зато мы получили от него два письма, правда, с ошибками, но это же неважно, в конце концов. А Рихезу мы больше не видели. Ее уже нет в нашем городе, иначе мы бы знали… Однако я уверен — где-то она есть, ходит по каким-то улицам и дворам, может быть, в том же комбинезоне и сабо, и даже если ей теперь сменили обличие, переломали, переплавили — она все та же. Разумеется, мы с Женей хотели бы снова ее увидеть. Теперь, когда запрет на прошлое снят, мы часто вспоминаем былое и, конечно, часто разговариваем о ней. Но иногда меня охватывает страх — вдруг мы и в самом деле этого захотим?