Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

всяких последующих выдумок, наслоений, фантазий, а главное, замалчиваний. Удачно получилось.

Марат проговорил задумчиво:

— Мутная какая-то бабёнка, эта самая Светлана Андреевна. И вздорная к тому же.

— Ладно, Марат, ты себя заранее не настраивай. Презумпция невиновности в нашем деле тоже должна быть. Объективности побольше, субъективности поменьше. — Баринов оглянулся на Журавина. — Вадим, не в службу, в дружбу — завари чайку свежего, хорошо? И — всем отдыхать.

— Завтра что, Павел Филиппович? — Журавин был явно доволен собой — на этом этапе его помощь оказалась существенна: и памятью бог не обидел, и логикой, и просто здравым смыслом. — Гипноз, так?

— Да, разумеется. — Баринов усмехнулся, покосился на Акимушкина. — Пойдем по старшинству, начнем с любимицы Марата Алексеевича.

К сожалению, на этом светлая полоска закончилась, началась темная.

Назавтра ничего нового, там более, интересного, сеансы гипноза не принесли. Ну, уточнились, конечно, детали, не более того. И за следующий день не продвинулись ни на шаг. Не просматривался среди них «барабашка», сиречь человек со способностями к телекинезу! Ни по прямому вопросу, ни по косвенным признакам, ни под гипнозом...

За вечерним чаем Акимушкин сказал:

— А ведь придется, Павел Филиппович, на ЭЭГ прогонять их всех. И по другим тестам тоже.

Баринов досадливо поморщился, отставил чашку, потянулся за сигаретой.

— Да уж, делать нечего. Я тоже об этом сегодня весь день думаю. Давай, значит, так... Я с утра к директору фабрики, в РОВД и в райком — утрясу официальную часть. А вам, ребята, задача поответственней: убедить эту семейку на, скажем, двухнедельную командировку к нам на обследование. Скажем, сразу после Восьмого марта... По-моему, у них Татьяна главная, начните с нее. Детей устроим в местную школу. Взрослым — суточные, командировочные, средняя зарплата по месту работы, премиальные... Весь стандартный набор.

2

Рабочий день только-только начался, и тут же образовался сюрприз — в кабинет вошел Арзыбов с неизменной кожаной папкой в руках. После назначения Долгополова на директорство они, конечно, встречались — на планерках, партсобрании, просто в коридорах или на территории. Но по служебной, так сказать, линии не пересекались... Явно, начальник службы безопасности не заглянул на огонек, а явился с каким-то делом.

Тянуть Арзыбов не стал, выложил на стол несколько фотографий.

— Вы замечали, наверное, Павел Филиппович, такие вот урны стоят у нас по всей территории. Последние дни дворники заметили, что кто-то хулиганит — валяет те самые урны, да еще норовит перетащить метра на четыре-пять. Сила нужна для этого приличная. Ударом ноги, скажем, повалить можно, особенно с разбега, но оттащить... Два человека с трудом возвращают на место... Когда повторилось, пожаловались мне. Я ребят сориентировал, однако они ничего подозрительного не заметили. Но доложили о двух несколько странных случаях. Конкретно: патруль проходит аллейку, отмечает — все в порядке. А минут через двадцать-тридцать дворник на ней же обнаруживает поваленную урну. По аллейке, насколько они все могут судить, никто не проходил.

Арзыбов значительно посмотрел на Баринова.

Пока тот говорил, Баринов мельком просмотрел фото: на каждом лежащая на боку массивная литая бетонная урна. Ну да, именно такие расставлены повсюду, в том числе на прогулочных аллейках, припомнил он — специально-то внимания не обращал.

— Роман Глебович, а почему это дело привело вас именно ко мне?

— Присмотритесь, Павел Филиппович. Фото номер три, справа на переднем плане. В урну вставляется такое металлическое ведерко для мусора, так вот оно буквально расплющилось от удара о сосну. Видите?.. Это ж какую силищу надо, чтобы так шмякнуть... Довольно странно для хулиганства, не находите? Да и откуда у нас в городке хулиганы?

— А следы на снегу?

— Следов нет.

— То есть, вы полагаете...

— Нет-нет, Павел Филиппович, я ничего не полагаю! Просто приглашаю вместе подумать над этими странностями... И потом, хотелось показать еще кое-что, но уже в натуре. Фото будут позже, а пока по месту.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

Свернули на аллею, ведущую к коттеджам, прошли до перекрестка, и тут Арзыбов легонько придержал Баринова за рукав.

Шагах в двадцати на правой аллейке металлическая опора фонаря была аккуратно согнута почти посредине, чуть ближе к земле. Оборванные с одной стороны провода лежали на кустах, на снегу, на голом асфальте дорожки.

— Линия обесточена, можно подойти ближе, — негромко сказал Арзыбов. — Наружное освещение включается с наступлением темноты фотоэлементом, автоматически. Но вчера вечером на этот участок напряжение не подавалось, выбило предохранитель, сработала защита. На пульте появился сигнал о разрыве цепи и замыкании. Утром, без четверти восемь два дежурных электрика направились на ликвидацию порыва и увидели вот это. Доложили мне. Мы провели некоторые мероприятия, но ничего конкретного не обнаружили.

Баринов, поворачиваясь на месте, внимательно оглядел аллейку, кусты и деревья вокруг, подошел к фонарю. Опора представляла собой просто пятиметровую металлическую трубу сантиметров пятнадцати в диаметре, выкрашенную серебристой краской. На высоте полутора-двух человеческих ростов эта труба нелепо изгибалась под углом не менее тридцати-сорока градусов.

Баринов оглянулся. Арзыбов понимающе кивнул и, не повышая голоса, сказал:

— Миша, давай лестницу.

Кусты можжевельника по другую сторону аллейки шевельнулись, показался молодой парень в серо-зеленой куртке и таких же брюках с раздвижной лестницей-стремянкой в руках. Он ловко установил ее на дорожке вплотную к опоре и остался рядом на подстраховке.

Внимательно осмотрев, даже ощупав место изгиба, Баринов спустился на землю, отряхнул руки. Оттягивая время, достал платок, стал тщательно и методично вытирать каждый палец.

«Н-да-а, дела-а... Кто-то гнет стрелки часов, а кто-то металлическую трубу стопятидесятку...»

Арзыбов терпеливо ждал рядом.

— Урны опрокинуты в этом же районе? — спросил, наконец, Баринов.

— Примерно, да. Одна из них — на перекрестке, что мы только что прошли. Вон там, — Арзыбов махнул рукой назад.

Баринов огляделся по сторонам, прошел назад, до перекрестка. Постоял там, вернулся к Арзыбову.

— Однажды на моих глазах экскаватор задел ковшом похожий фонарь. Так там остался след, вмятина, и краска содрана. Здесь — картина другая, так? — Он впервые посмотрел Арзыбову открыто в лицо.

— Так точно. Краска нарушена лишь на изгибе, что естественно. Других повреждений нет.

— Н-да-а... Такое впечатление, что кто-то взял и голыми ручками согнул трубу как восковую или пластилиновую. — Он помедлил, потом сказал, словно раздумывая: — Я, разумеется, не Шерлок Холмс и не Эркюль Пуаро... Но вы обратили внимание на ель около фонаря?

Арзыбов с нескрываемым удовлетворением посмотрел на него.

— И мне показалось интересным. Растет практически вплотную к опоре, высоты почти такой же. А на самом верху шишки такие