Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

по-прежнему жил город – ветшающие практичные многоквартирные здания, магазины секонд-хенд и отели для свиданий, увенчанные яркими неоновыми вывесками. Возле моей бывшей школы все еще виднелись наполовину ушедшие под воду огромные каменные ворота тории с высеченными именами всех, кого унесла чума; до того как до парка добрались морские волны, тут устраивали пикники и назначали свидания. Беспилотные такси ждали пассажиров за железнодорожным вокзалом, а после радостно летели по знакомым артериям квартала Бандаи – настоящему лабиринту из баров, годами не менявшихся семейных магазинов и старых щербатых улочек, ведущих к плавучим мостам, которые, словно паутина, соединяли город. Из воды торчала Радужная башня – бывший торговый комплекс, ныне отреставрированный и превращенный в подводный отель. В детстве я смотрела фейерверк из ее крутящегося обзорного лифта – каждая вспышка освещала силуэт постепенно погружающегося в воду торгового комплекса. По тротуарам по-прежнему сновали студенты, бабушки на велосипедах неслись мимо дамб и мостов. Не то чтобы мне вспоминалось только хорошее, но почему-то остро вдруг захотелось пиццы с майонезом, креветочного бургера из Макдональдса и лапши удон с овощами. А еще позвонить школьным друзьям и, может, сходить с ними поорать в караоке. Мой тонущий мир… Конечно, я понимала, что ничего из этого не случится.

– Итак… – Мне хотелось узнать, будут ли родители, так же как и сестра, делать вид, что все нормально. Кто знает, вдруг из уважения к памяти Бабы мама решила дать мне испытательный срок и позволить вернуться в семью без выноса мозга. – Как там мама с папой?

– Хочешь узнать, собираются ли они оторвать тебе голову?

Из нас двоих Тамами была хорошей дочерью, покладистой, безропотно выполняющей чужие желания, но она уж точно не была идиоткой.

– Ну да.

– Папа просто рад, что ты приезжаешь. Насчет мамы не уверена. Но она спросила, как ты долетела.

– То есть шансы пятьдесят на пятьдесят, либо меня пристрелят, либо привяжут к стулу.

– Сегодня слишком много народу придет отдать дань уважения. Она не станет скандалить.

На Тамами гнев нашей матери никогда не обрушивался, мне же вечно доставалось. Например, однажды мать застукала меня обнимающейся с хулиганом Косуке возле магазина и поволокла домой, да так, что у меня еще неделю синяки с рук не сходили. В другой раз нашла мой табель и месяц со мной не разговаривала, потому что я «безнадежна и ничего не добьюсь в жизни». Интересно, чего я, по ее мнению, могла добиться? Куда могла бы отправиться, чтобы не предать семью и ее нездоровую привязанность к друзьям до могилы? В город, куда всех переселят из этого, после того как его полностью затопит? К моим восемнадцати соблазна большого города уже не существовало – даже Токио и Осака стали островами, и новые жители туда бы просто не поместились. «Здесь твое место. Здесь наша семья жила всегда. Здесь все, что тебе нужно в жизни. Наша улица – блестящий пример того, как следует жить людям в Японии». Не так-то просто было объяснить моим американским друзьям, что мы не сектанты, по крайней мере не совсем.

Когда мы наконец добрались до дома, отец бросился к двери и крепко меня обнял. Я скучала по его запаху – странной смеси сигаретного дыма и тропического дезодоранта. Он запахнул халат, чтобы не видна была древняя пожелтевшая майка, которую он отказывался выбросить. Мама в саду отчаянно пыталась делать вид, что очень занята. Я заметила, что дамбы против цунами на нашей улице еще надстроили, дом теперь стоял в тени, а из окна вместо голубого неба видна была бетонная стена.

– Все нормально, все нормально, – шептал папа. – Мы по тебе скучали.

Он потащил мой чемодан в бывшую комнату Бабы, на ходу убеждая меня успокоиться, присесть и расслабиться. На первом этаже родители сделали ремонт, теперь тут была открытая планировка. Но отчего-то теперь казалось, что дом загроможден мебелью, словно моя родня живет в комиссионном магазине.

– Я остановлюсь в комнате Бабы?

– В моей комнате ты жить точно не будешь, – вставила Тамами. – Никогда больше!

Я, как чужая, присела на краешек кухонного стула – не расслабляться, в любую минуту быть готовой вскочить. Чувствовала на себе взгляд матери. И гадала, какими словами она будет меня винить. Как попытается вернуть в лоно семьи? Может, станет уговаривать переехать сюда вместе с мужем, начать новую жизнь там, где все и всё меня ждут? На центре развлечений стоял в окружении цветов и фруктов маленький голографический портрет Бабы. В мое и без того влажное от липкой жары лицо бросилась кровь, стало стыдно, что я за все время отсутствия не прислала даже открытки. И это после всего, что Баба для меня сделала – была моим союзником во всех скандалах, кормила в утешение свежими пельменями, единственная знала, что я планирую побег. Много лет назад, в Америке, распаковывая сумки, я нашла конверт. В нем лежала почти тысяча долларов в пересчете на йены и короткая записка: «Ищи свое счастье, где хочешь, но не забывай о семье». Она до сих пор где-то у меня хранилась.

Записка до сих пор где-то у меня хранилась. Я старалась не зацикливаться на ней, знала ведь, как сильно Баба любила нашу улицу и когда все собирались вместе.

– Голодная? – мама ополоснула руки от земли и полезла в холодильник. – В самолете, наверно, кормили плохо.

– Все нормально.

Она не обратила внимания на мои слова, достала рисовые шарики, фаршированные соленым лососем, видно, оставшиеся со вчерашнего ужина. С моего места виден был холл, а в нем мемориал с фотографиями всех умерших жителей нашей улицы. Перед каждой стояли благовония и какая-нибудь памятная вещь: пуговица, губная гармошка, прядь волос, сережка, очки. В стеклянном ящике за алтарем сидел поломанный робопес Голливуд, принадлежавший одной из моих пра-пра-теть, которая умерла от чумы. В детстве нас заставляли, проходя мимо, кланяться каждой фотографии. Мама постоянно требовала, чтобы я вернулась и поклонилась, как следует, пока я не убедила ее, что даже если не буду кланяться низко, ничего страшного не случится.

– Поужинаем после соседской прогулки, – объявила мама. – Надеюсь, окономияки тебе подойдет. Это новое любимое блюдо твоего отца.

– Что еще за соседская прогулка?

– Перед ужином мы гуляем с теми, кто живет по соседству. Ты тоже должна присоединиться. Или можешь остаться в своей комнате и отдохнуть. Мы сделаем для тебя VR-съемку, чтобы ты ничего не пропустила.

– Хорошо, – сказала я.

Прогулка, похоже, была добровольно-принудительная. Под пристальным взглядом мамы я старалась жевать как можно быстрее, мы обе сейчас составляли план действий, придумывали, как