Юрий Нестеренко - Приговор

— Такие случаи могут быть излечимы, — заметил я, чувствуя

профессиональный интерес. — Если это последствие психического

потрясения…

— Нет, это последствие ножа, которым ему отрезали язык, — грубо

оборвал мои догадки слуга.

— Кто? — только и произнес я.

— Солдаты. За то, что он требовал с них плату за постой. И отрубили

руку, которую он протягивал за деньгами. Вы, чай, и не заметили?

— Чьи солдаты? — мрачно осведомилась Эвьет.

— А черт их знает! Вроде бы наши, — ему, похоже, даже не приходило

в голову, насколько неуместно звучит слово "наши" в таком контексте. -

Хотя в Комплене я слышал, как глашатай господина графа вещал, что все

беззакония на наших землях чинят грифонцы, которые специально

притворяются йорлингистами. Ну, городские, может, в это и впрямь

верят… — скептически качнул головой он. — Им там, за стенами, хорошо.

Они настоящей войны не нюхали.

— Мне жаль твоего хозяина, — сказал я.

— А, чего уж теперь жалеть, — махнул рукой слуга. — Повезло еще.

Могли вообще заведение спалить. Тогда куда? Только милостыню просить, а

кто ж подаст? И без того калеки на каждом углу… Только он мне не

хозяин. Он мой зять.

— Вот как? — удивился я. — Мне показалось, он старше тебя.

— Ну да. А что ж я, девку за молодого обормота выдавать буду, у

которого что в голове, что в кармане — ветер? Который сегодня по бабам

бегает — бабы-то нынче до этого дела голодные, мужиков на всех не

хватает — а завтра вообще на войне сгинет и жену брюхатой бросит? Нет

уж, тут человек солидный, с собственным делом. А что языка и руки нет,

так детей не руками делают…

— И дети, значит, есть?

— Нету, — вновь помрачнел тесть трактирщика. — Третий уже мертвым

родится.

— При таком возрасте отца это неудивительно, — констатировал я.

Он посмотрел на меня, как всегда смотрят на человека, говорящего

неприятную правду, и пробурчал:

— Заболтался я с вами. Плату извольте внести.

Я отсчитал ему оговоренную сумму без всякой прибавки от себя — на

каковую он, очевидно, рассчитывал, рассказывая мне все это. Однако я не

имел к несчастьям его семьи никакого отношения и платить за них не

собирался. Его лицо обрело еще более недовольное выражение, и он,

шаркая, побрел прочь от нашего стола.

Мы покинули постоялый двор рано утром, дабы к вечеру уже точно быть

в Комплене. Погода уже не радовала солнцем — за ночь откуда-то натянуло

облаков, и было даже прохладно. Впрочем, облака эти пока что выглядели

не слишком внушительно и едва ли предвещали дождь. Дорога, как нам и

было сказано, постепенно отклонялась влево и в конце концов влилась в

широкий тракт, идущий почти точно на север. Здесь, в выгодном месте на

перекрестке, когда-то тоже, по всей видимости, располагалась придорожная

гостиница, но ныне одинокое двухэтажное здание стояло заколоченным. На

когда-то беленой, а теперь уже изрядно облупившейся стене кто-то углем

неряшливо нарисовал большого грифона, очевидно, выражая свои

политические симпатии. Эвьет что-то сердито пробурчала, но все же не

стала требовать, чтобы мы остановились и стерли картинку.

И вновь под копытами Верного миля за милей тянулся пустынный тракт.

Несмотря на многочисленные следы копыт, колес и сапог (а также кучки

навоза, часто уже растоптанного башмаками), нам на пути почти никто не

попадался. Только раз мы обогнали старика, куда-то трусившего на таком

же старом облезлом осле, а спустя еще какое-то время нам встретился

деревенский дурачок. Впрочем, возможно, он родился и в городе, тем паче

что никаких деревень, даже разрушенных, до самого горизонта заметно не

было. Так или иначе, он шагал нам навстречу, почти совсем голый,

коричневый от грязи и загара, и на шее у него моталась ржавая цепь, на

которой висели, позвякивая, несколько амбарных замков. Шагал и бормотал

что-то невнятное. Я не был уверен, что он вообще нас замечает. Однако,

почти уже поравнявшись с нами, он вдруг остановился и выпучил на Верного

безумные глаза, вытягивая палец с черным обломанным ногтем.

— Конь вороной, — сказал он неожиданно отчетливо. — И на нем

всадник, имеющий меру в руке своей.

Я усмехнулся. В руке у меня в тот момент были только поводья, да и

на коне нас ехало двое. Все же меня удивило, откуда в этом, фактически

животном, мозгу могла взяться подобная цитата. Бездумно повторяет

услышанное на сельской проповеди? Я повнимательней пригляделся к тем

немногочисленным лохмотьям, которыми он все же прикрывал свою наготу. От

них нестерпимо воняло фекалиями, и определить их происхождение едва ли

уже было возможно — но, пожалуй, они вполне могли оказаться и остатками

монашеской рясы. Такое бывает. Сперва человека сводят с ума чудовищным

монастырским режимом — кормежка впроголодь, хронический недосып,

ежедневное многочасовое твержение молитв и монотонный физический труд -

а потом объявляют "одержимым бесами" и прогоняют прочь. Если, конечно,

вообще не отправляют на костер в качестве лечения от одержимости… Пока

мы ехали мимо, он все торчал на месте, поворачиваясь следом за нами и

указывая на меня пальцем.

— Интересно, он на каждую черную лошадь так реагирует? — произнесла

Эвьет.

— Кто его знает, — пожал плечами я. — В следующий раз он может так

прореагировать на огородное пугало. Или вообще на нечто, видимое только

ему. Его мозг разрушен, и поведение слабопредсказуемо.

— Таких людей нельзя вылечить?

— Насколько я понимаю — нет. Иногда помрачение рассудка исцелимо,

но не в таких тяжелых случаях. Единственное, что может для них сделать

врач — это убить из сострадания.

— Что ж ты его не убил? — усмехнулась Эвелина.

— Вероятно, потому, что не испытываю сострадания к убогим.

— Они в нем, похоже, и не нуждаются, — заметила Эвьет. — Мне

показалось, он вполне доволен собой. Он же просто не в состоянии

осознать собственное убожество.

— Вот-вот. Нет на свете счастья более прочного, полного и

безмятежного, чем то, которое испытывает пускающий слюни идиот. Людям,

считающим счастье своей целью, следовало бы почаще вспоминать об этом.

— Значит, ты не считаешь счастье своей целью?

— Нет, конечно. Что может быть глупее, чем тратить кучу усилий,

дабы достигнуть состояния, в котором идиот пребывает от рождения?