Тёмные Воды. Зимний апокалипсис - Алексей Тимофеевич Черкасов

налил полный стакан. После этого я потормошил Люсю и, когда она привстала на кровати, сунул стакан ей в руку. Было слышно как она жадно, огромными глотками, пила воду, затем устало махнула рукой с пустым стаканом в мою сторону, и я это почувствовал — возле лица заколыхался воздух.

— Люся, ещё налить? — шёпотом, чтобы не разбудить Ваньку, спросил я.

— Бу-у, — выдохнула Люся, залпом проглотила второй стакан, снова упала на постель и моментально вырубилась.

Помор потёрся о ногу и замурлыкал. Я плеснул ему воды в блюдце, взял большую бутыль и стал карабкаться с ней вверх по приставной лестнице. Крышка была тяжёлой и лежала плотно: каждый раз мне казалось, что, поднимая её, я выдёргиваю невидимые гвозди. Но обливаться в и без того душной землянке было нельзя. Воздух был тяжёлый и затхлый. Я приподнял крышку, и на меня сразу пахнуло горячим наружным воздухом.

Внизу было около тридцати пяти градусов, в доме по металлическим навесом — уже под пятьдесят. Вне дома — близко к шестидесяти, а за навес мы не выходили — в ясные дни громадное Солнце жгло так, что за пару минут обгорала кожа. Впрочем, ночью там дышалось легче, чем под навесом. Поэтому я, вылив на себя воду из бутылки, и наполнив её из колодца, прошёл вперёд. В колодце вода была слишком тёплой, почти горячей, в погребе мы её охлаждали до приемлемой температуры.

Снаружи шумел дождь. Днём мы во время дождей выставляли бочки для сбора воды, а после дождя затаскивали их обратно. Вода набиралась горячая и чистая. Ночью же дождь был прохладнее тела, и я с удовольствием выскочил под ливень. Перед самой границей с навесом воздух снова обдал меня горячей струёй, но как только я вышел под дождь, тело моментально охладилось. Я стоял под ливнем и наслаждался стекавшими с меня струями прохладной воды. Небо мерцало сполохами далёких зарниц, иногда раздавались едва слышные раскаты грома — вдали шла гроза. Горячий ветер моментально сушил мокрое тело, на коже выступали капли пота и тут же смывались дождём.

В свете Луны промелькнула неподалёку фигура — то ли зверя, то ли кого-то из нелюди. Пора было возвращаться.

Постояв несколько минут под ливнем, я повернулся и пошёл в дом. Пока спускался в подвал, пот снова покрыл всё тело, и внизу я обтёрся влажной простынёй.

Я зажёг свечу, стоявшую в стакане под потолком и оглядел наше жилище. Люська, едва прикрытая простынёй, спала нагая, раскинувшись на постели. У стены на самодельной перине тоже голышом спал четырёхлетний Ванька. Помор настороженно водил ушами, всматриваясь в угол за Ванькиными ногами. Я решил разбудить сначала Люсю, чтобы она могла ополоснуться голышом. Дети у нас и так ходили постоянно раздетыми, разве что в трусиках, так что Ванька мог и подождать.

Я потряс Люську за плечо. Она улыбнулась с закрытыми глазами и, не разобрав моих намерений, пробормотала:

— Ну тебя, Игорь… потом, — и снова уснула.

Я потолкал её ещё. Она повернулась и открыла глаза:

— Ну чего тебе?

— Люся, дождь, — ответил я. — Пойдём охлонём малость.

Дожди шли у нас часто, но, в основном днём — горячие. Может быть, и по ночам шли, но мы в это время обычно спали. И у нас была договорённость будить всю колонию в случае ночного дождя. Мы даже пытались перейти на ночной образ жизни, но естественные биоритмы постоянно возвращали нашу жизнь к старому, привычному, хотя и мучительному укладу.

Услышав про дождь, Люся села на постели, затем встала и потянулась всем телом. Я снова невольно залюбовался ею. За те годы, что мы были знакомы, она стала только красивее, её цветению не помешали даже роды.

Мы выбрались на улицу и выбежали под дождь. Пока я будил Люсю, гроза дошла до нас, теперь вода падала с неба сплошными потоками, гремел гром и во вспышках молний мы с Люсей видели друг друга. В порыве страсти мы прижались было друг к другу, и тут раздался ехидный голос Стаса:

— Купаемся, значит?

Люська засмущалась и кинулась в дом. Я укоризненно посмотрел на Стаса:

— Не мог минут через пятнадцать разоблачить?

— Да я случайно, — повинился тот. — Услышал раскаты грома, вылез наверх из нашего склепа, а тут вы… Это я от неожиданности.

— Ну ладно, — сказал я. — Ты давай купайся, а я пойду остальных будить.

Через полчаса все наши, выбравшись из своих землянок и прикрывшись кто чем, — простынями, халатами, а то и вовсе не прикрываясь, бегали под дождём, хохоча и толкаясь. Во вспышках молний наше общество казалось похожим на племя дикарей, устроивших ритуальную пляску в связи с удачной охотой.

Мы со Стасом стояли под дождём рядом друг с другом и думали, наверное, об одном и том же: жара вот-вот должна пойти на спад, а значит, скоро мы снова оденемся и начнём готовиться к новому похолоданию, как мы надеялись, не такому страшному как в первую зиму. Мысли о зиме вернули Стаса к воспоминаниям о тех, кто ту зиму не пережил, и тень мелькнула на его лице…

В этот момент тёмные воды выпустили меня из своих объятий, и я проснулся.

Автор ждёт читателей, желающих задать вопросы, в своей группе в Telegram: Тёмные воды Алексея Черкасова (https://t.me/AlexCherckasov)

Глава первая

О планетарной катастрофе я узнал, выйдя из ванной и усевшись читать новости. Чтение новостей для меня — ритуал. Я варю себе кофе или открываю пиво и поглощаю новости с наслаждением, попутно строя прогнозы о их влиянии на мою жизнь.

Прочитав даже самые неблагоприятные новости, я никогда не паникую. Очень часто написанное является следствием воображения или слабого мозгового кровообращения коллег моего друга Стаса, впрочем, частенько и его самого тоже. В самом распространённом варианте весь «ужас-ужас-ужас» дезавуируется уже на следующий день, иногда через день.

Однако на сей раз я сразу понял, что это не журналистские бредни. Все информагентства трубили одну и ту же сколь безумную, столь и страшную весть: Земля сошла с орбиты, мы все умрём. Как только до меня дошла суть, я сразу понял, что завтра будет поздно: из города будет не выбраться.

Родители уже лет пять жили на Кубани, женой я не обзавёлся, детьми, насколько мне было известно, тоже. Весь