Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

толком, но теперь я гадаю, что же такое было в тебе, что я чувствовала себя с тобой так легко. А с Татсу мне довольно сложно. Даже в счастливые моменты мы с ним как два кусочка пазла, которые на вид должны совпадать, но не совпадают, как ты на них ни дави.

Татсу звонит, и я не беру трубку. «Ты там? – пишет он. – Мы все еще вместе? Ну же, Обри». Посылает злой смайлик. Рожицу чертика. «Черт, у меня ощущение, что это только мне надо». Я сижу на парковке перед «Экстрим Вингз». Вижу его в окне. Он бьет кулаками по столу. Вытирает глаза. Подходит официантка. Кажется, спрашивает, все ли у него нормально. Наверное, скоро мы поговорим обо всем, о чем должны были поговорить много лет назад. Но сейчас я возвращаюсь в лабораторию, надеваю наушники, нажимаю «плей» на айпаде Лэрда и иду в поле. В ушах у меня звучит музыка для останков его внутренностей, мощная баллада для последних кусочков плоти, электронный напев для вируса, который я сохраню у него внутри, любовная песнь для костей, которые я положу в ящик и запру на замок.

Жизнь вокруг горизонта событий

Все сходились во мнении, что это прорыв, сингулярность. На пресс-конференции даже мне пришлось признать, что человечество добралось до пропасти второго шанса. Хотя произошло все по чистой случайности. Мы по ошибке прорвали дыру в ткани пространственно-временного континуума внутри моего собственного мозга – межзвездное комическое путешествие; окно на альтернативную Землю, где чуму удалось побороть; космический бак для нашего мусора; может быть, даже ответ на вопрос, почему мы здесь. Однако, как ни странно, моя замечательная невеста-физик и бывшая ассистент постдока Тереза не слишком горячо поддержала идею покинуть Землю, а ведь это она внесла в мои уравнения небольшие поправки, позволившие создать стабильную миниатюрную черную дыру.

– Эта планета – наш дом, – сказала она за ужином через несколько дней после случившегося. – Я не оставлю ее только потому, что появилась возможность.

Обеденный стол был завален данными наших исследований и чертежами почти построенного звездолета «Зона 51». Судя по немногим оставшимся в документах сведениям (большую часть вымарало Министерство обороны), корабль разрабатывали уже много лет, используя внеземные технологии, к которым ученые получили доступ в сороковые, после крушения. В свободное от нашей совместной работы время Тереза обставляла дом, покупала мебель (например, этот стол, сделанный из уцелевшей в пожарах древесины), украшала стены произведениями искусства и даже повесила над камином собственную картину, изображавшую фантастическую звездную систему. Называлась картина «Возможность», на холсте была нарисована окруженная сияющим ореолом лиловая планета, вокруг которой вращались три красных карлика.

– Я думал, тебе интересно будет увидеть, что там, за пределами, – сказал я, кивнув на ее картину. – В конце концов, источник питания для двигателя звездолета изобрели и с твоей помощью.

– Я хочу, чтобы человечество увидело, что там, за пределами, – возразила она. – Очень хочу, даже не представляешь насколько. Но это не значит, что я сама готова улететь с Земли. Тем более жизнь здесь уже стала налаживаться.

– Уровень моря повышается, Калифорния каждый год сгорает дотла, чумные бараки переполнены… И верно, все в полном порядке! Нет, серьезно! Проект очень долго готовили. Тщательно отобрали команду. Со дня на день объявят народную лотерею. Корабль отправится в путь, как только мы завершим испытания, возможно, для начала совершит несколько тестовых полетов за пояс Койпера и обратно. Правительство решило основать там колонию, чтобы нам было куда податься, если дерьмо попадет в вентилятор. А если ты мой намек не поняла, я считаю, что оно уже давно туда попало и разбросано по всему потолку.

– Ты разве не слышал, ученые считают, что, возможно, нашли лекарство, – отозвалась Тереза. – Позавчера в новостях говорили. Неизвестный оставил у дверей одной из крупнейших лабораторий флакон с запиской «Небольшая помощь». Пока еще никто не понял, что делать с этим веществом. Но один из ученых признал, что генетически оно связано с вирусом. Говорят, от него исходит ярко-белый свет.

– А в штатах Библейского пояса люди целыми днями лежат на солнце, веря, что вирус от этого сгорит. Ну и от молитв, конечно. Мы уже сто раз слышали, что ученые нашли лекарство.

В соревнованиях по метанию убийственных взглядов Тереза заняла бы первое место. Глядя на меня, она крутила в пальцах висящий у нее на шее фиолетовый кристалл на серебряной цепочке. С первого дня нашего знакомства он всегда был на ней. Я привык смотреть, как она теребит его, помогая мне с экспериментами в лаборатории, как в нем играет свет, отбрасывая на белую доску радужные блики.

– Я этим занимаюсь из-за всего, что случилось, – сказал я.

Из-за того, что через пару месяцев после того, как моя мать умерла от рака, а первая жена Синтия – от осложнений после экспериментального лечения чумы, мне пришлось кремировать мою дочь Петал, которой не помогли программы испытания новых лекарств. Иногда я задумываюсь, в самом ли деле случайно совершил эту «ошибку?» Что, если однажды я пришел на работу и просто послал на хер сочувственные взгляды, шепотки, осуждающие меня за то, что я так скоро снова женюсь, сокращение финансирования лаборатории и сына, который винит меня за то, что я такой гениальный, а собственную семью спасти не сумел.

– Я и не жду, что ты поймешь, через что я прошел.

– Наверное, не пойму, – согласилась Тереза, обходя стол и убирая за мной посуду. – Разве мне есть дело до того, что в отделе все думают, будто я прыгнула к тебе в постель, чтобы заполучить желанное место в твоей лаборатории? Что я сотню раз видела, как ты плачешь в своем кабинете? И твоих студентов, когда тебе помощь потребовалась, я взвалила на себя просто так.

– Я не хотел…

Питер, мой сын-гот (теперь именующий себя Аксель) чем-то гремел в своей комнате, наверное, хотел спуститься. Однако он знал, что к нам нельзя входить, когда мы работаем над секретными материалами.

– Болит?

Тереза коснулась руками моей головы, словно чувствовала притяжение гравитации, пульсирующую внутри радиацию Хокинга, которую мои коллеги пытались перевести в полезную энергию и тягу.

– Вовсе нет. Оно вроде и не должно болеть. Хотя, конечно, никто точно не знает, что будет дальше.

Мы поняли, что произошло, когда перепроверяли данные. Как физику, мне всегда хотелось разгадать загадки вселенной. Но как человек и какой-никакой отец, я хотел, чтобы мой оставшийся в живых ребенок дожил до взрослых лет здоровым и не сталкивался больше с чумой,