Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

встречаться, он часто готовил. А после мы играли в «Двенадцать вопросов» и другие странные настольные игры об отношениях, чтобы скоротать вечер. Видимо, у нас всегда были проблемы с неловким молчанием. Наверное, я должна радоваться, что он так старается. Но меня отчего-то все это не трогает. Татсу подкладывает мне фрикаделек, предлагает провести выходные в отеле неподалеку. А я думаю, может, нам завести собаку? Может, тогда мы станем счастливыми?

Письмо номер восемнадцать

Дорогая Обри!

Знаю, с хорошими людьми может безо всяких причин случится нечто ужасное. Иногда мы с мамой ходили в парк и брали с собой деревянные самолетики с пропеллером на резинке. Мы с ней почти не разговаривали. Она просто сидела, слушала музыку и наблюдала, как я запускал самолетики, пока они все не сломаются. Летом, чтобы отдохнуть от рутины, мы вдвоем отправлялись в путешествия – в Йеллоустоун с палаткой или в Большой Каньон. А в год, когда она умерла, собирались поехать в Эверглейдс. И вдруг она ни с того ни с сего объявляет, что слишком устала и не хочет уезжать далеко от дома. Наверное, я должен был догадаться, что что-то не так. Я же надел ей VR-очки, и мы виртуально покоряли остров Пасхи и смотрели на Млечный путь.

* * *

На ферме тел идет подготовка к розыскам пропавшего человека, в которых примут участие аспиранты и местные власти. Я собираю для собак обрывки грязной одежды Лэрда, в деталях расписываю сценарий: заключенный во всем признался, теперь мы разыскиваем его сообщника. Разбрасываю в поле улики, которые мог оставить объект, а еще мусор и другие вещи, чтобы сбить собак с толку, и вдруг вижу, что к забору идет Орли. В руках у нее букет цветов.

– Завтра они его найдут? – спрашивает она.

– Да, если все пойдет по плану. Потом я смогу посмотреть, как сейчас ведет себя вирус у него в теле, нет ли каких-то неожиданных изменений.

– Я думала, ты видела его раньше, – она смотрит на букет. – Наверное, это нельзя будет тут оставить. О чем я только думала?

Я веду Орли к калитке и впускаю внутрь.

– Давай я заберу.

Мы направляемся к могиле Лэрда. Я указываю на холмик, засыпанный ветками и сухими листьями. А сама возвращаюсь в лабораторию, давая Орли время побыть с ним наедине. Обернувшись, вижу, что она стоит на коленях и трогает землю. Кажется, разговаривает с братом. И смеется.

Уходит она, не заглянув ко мне в лабораторию. Цветы я ставлю в пластиковый кувшин и оставляю на столе, прицепив к упаковке букета пару вырезок и фото Лэрда.

Дорогой Лэрд!

Я посмотрела статьи, которые ты оставил. Не знаю, как, по-твоему, мне следовало с ними поступить, но я решила их сохранить. С такой работой, как у меня, иногда проще бывает оградить себя от всего, что происходит в мире. Тело – это объект. Личинки первого поколения означают, что смерть наступила в течение последних двадцати четырех часов – в зависимости от температуры и наличия внешнего воздействия. Люди, которые вскрывали твою мать, тоже не думали о ней как о матери или жене. Твоей сестре я сказала, что со всеми телами мы обращаемся аккуратно. По сути, меня запрограммировали так говорить и думать, чтобы я выжила. Но порой мне так холодно. Будь ты любым другим человеком, я бы относилось к тебе как к очередному объекту. Но все получилось иначе. И сегодня, вернувшись домой, я залезу в ванну. Возьму с собой твой айпод и запру дверь. Буду слушать песни, которые нам обоим нравились, пока с меня не смоется запах лаборатории. Сейчас я слушаю Violent Femmes, пишу тебе и жду, пока кто-нибудь, не представляющий, кем ты для меня был, сообщит, что тебя нашли.

Лай давно утих, все, включая моего начальника, разошлись, а я все еще сижу на работе. Татсу звонил уже трижды. Но я не хочу ни с кем разговаривать. Просто слушаю музыку и смотрю в темное поле, где больше нет его тела. Воображаю, как он встает, будто ничего не случилось (не в виде зомби, конечно, в романтичном смысле).

Встает и говорит:

– Я очнулся в поле.

А я ему:

– Знаю. Пошли внутрь.

Я бы включила очередную песню и стряхнула с него грязь.

– The Cranberries?

Интересно, а Лэрд умел танцевать? Впрочем, даже если и нет, мы бы просто потоптались на месте, как школьники. Представляю себе, как бы все это было.

Телефон все звонит и звонит. Но если я отвечу, голос у меня будет слишком раздраженный. Поэтому просто пишу сообщение: «Это начальник Обри. Она сейчас по локоть в очередном теле. Говорит, скоро поедет домой».

Когда я возвращаюсь, Татсу уже поужинал. На столе – коробки из китайского ресторана и разломанное печенье с предсказанием. Он смотрит «Неделю акул» и не желает со мной разговаривать. Сажусь за стол и начинаю жевать чоу-мейн и цыпленка в апельсинах.

– Ты не брала трубку, – бросает Татсу.

Потом выключает телек и садится напротив.

– Да, – отвечаю я. – Прости.

Даже не знаю, как объяснить, чем я занималась, чтобы это не звучало так, будто я уже перечеркнула наш брак. «Прости, милый, я воображала, что у меня роман с моим умершим другом, который был в меня влюблен. И, кстати, наши с тобой отношения просто дерьмо».

– Я звонил твоему начальнику. Он сказал, все давно разошлись.

– Мне нужно было кое-чем заняться.

– Лэрдом?

– Да. Лэрдом.

– Не понимаю, что происходит, – говорит Татсу. – Я ревную к мертвецу. Ты можешь мне объяснить, что это за хрень?

– Не знаю, – отвечаю я. – Пока нет. Но эта хрень началась еще до Лэрда. Она с нами уже давным-давно.

Я ложусь и жду, что Татсу придет в кровать. Но он не приходит.

Утром, собираясь на работу, вижу на двери записку: «Вечером в “Экстрим Вингз”. Надо поговорить».

Дорогой Лэрд!

В твоем теле скопились газы, и оно начало раздуваться. Это богатая экосистема для насекомых и микробов. Я беру образцы тканей жизненно важных органов, скоро они попадут на воздух. Стервятники уже кружат над полем, вскоре вылезут из своих нор койоты и растащат тебя по округе. Вчера вечером мой муж заговорил о тебе. Спросил, почему мне это так важно, почему я весь вечер одна просидела на работе, думая о тебе. А я и не понимала, как ты был мне необходим, как ценила я все наши общие мелочи, даже просто возможность слушать музыку вместе. Мы и не знали друг друга