Эффект Эха - Павел Александрович Шушканов

я помнила его всегда застывшую в одной позе над перилами балкона сутулую спину в белой футболке. Одна из немногих вещей, за которые я была благодарна.

– А ты не начала курить? – без особого любопытства или упреков спросил он, видимо для поддержки разговора. Я чувствовала, как он напряжен и как ему неловко, но мне было все равно.

– Бывало. Быстро прошло к шестнадцати.

Мы помолчали. Я аккуратно попробовала чай – приторно сладкий.

Папа бродил взглядом по комнате, словно увидел ее в первый раз.

– Знаешь, вспоминал недавно… Тебе был годик, может даже меньше и ты сидела там на матрасе в углу и смотрела как я ну… Играю в общем, стреляю десятками мобов. А ты смеялась и хлопала в ладоши, когда сыпались фраги. Помнишь?

– Нет, конечно. Мне же был годик, может даже меньше.

– Да, конечно, – он поправил очки и снова натянуто засмеялся. – А помнишь, как…

– Пап! Я пришла про маму узнать.

Отец замолчал. Потом закивал, но не мне, а словно мыслям в своей голове. Потянулся к выпиравшей из кармана штанов пачке.

– Ты не куришь?

– Папа, расскажи про маму! Или дай ее фотографию.

Он поднялся. Сел снова.

– Зачем тебе?

– Хочу узнать не в нее ли глаза у Даши.

– А Даша – это кто?

– Это моя дочь.

Он снова качнул головой.

– Вот, значит, как…

При встрече он обнял меня. Но как-то неумело, словно лет сто уже никого не обнимал. Зато узнал сразу и даже улыбнулся – мне показалось, что радостно. Хотя, скорее всего просто показалось. Какие поводы для радости? Мой приезд спустя почти пятнадцать лет? Я смотрела на его худое небритое лицо и удивлялась тому, насколько мы непохожи.

– Лора, прости меня, – тихо сказал он.

– Я не за этим приехала.

– Зеленая машина внизу твоя, да? Ты водишь? Ты умница. Я вот так и не научился, хотя хотел.

– Пап!..

– Да, сейчас.

Он долго рылся на стеллаже, затем вернулся с помятой черной тетрадью. Ее листы распухли от вклеенных «полароидных» фотографий. Сев на табурет, он уместил тетрадь на коленях и положил ладони сверху, словно боялся, что я вырву ее и убегу с ней.

– Лора, сначала ты должна понять…

– А я поняла. Давно уже. Можно взглянуть?

– Нет, ты не поняла, – он старательно подбирал слова и не смотрел на меня. Он все еще был похож на себя молодого, только кожа слегка провисла на белой дряблой шее с острым кадыком. И виски совсем белые, хотя все также коротко подстрижены.

– Уверен?

– Я должен был так поступить.

– Как? Отдать меня подальше с глаз как раз тогда, когда я к тебе так привязалась и наконец поняла, где единственная мама, которая у меня осталась – это папа?

Он вздохнул.

– Я отвез тебя к своей старшей сестре, не к чужому человеку.

– Ты отвез меня к неуравновешенной психопатке! – я вскочила, едва не уронив стакан с чаем. Я не хотела кричать, но накопившиеся за эти годы слова рвались потоком, застревали в горле, мешая друг другу. И я задыхалась. – Знаешь, как прошло мое детство? Рассказать? Может про мои дни рождения тебе рассказать, на которые ты так и не решился приехать?

– Лора…

– Это было чудесно, папа! Воспоминаний на всю жизнь! Я сбежала сразу, как получила аттестат за девять классов и каким-то чудом не облила напоследок дом керосином. И все это время я была безмерно благодарна тебе…

– Лора!

– …За то, что ты меня бросил там. За то что ни разу не приехал, а я звала тебя каждую ночь и смотрела на улицу. Думала, что однажды ты придешь.

Папа сорвал очки и уставился в потолок. Его глаза блестели.

– Лора, я должен был! Я должен был спрятать тебя подальше!

– От себя самого?

– От Эхо.

***

В салоне не умолкая болтало радио, шурша и поскрипывая. Я больше не искала пустые частоты и не ждала, когда за позывным последуют короткое сообщение и маркер, я слушала разрушающую мозг ерунду на популярной радиостанции, подпевала и, наверное, даже была бы счастлива, случись у меня какой-нибудь другой день. Но случился этот. Рядом со мной на кресле, вместе с пристегнутым старым приемником Tecsun лежала тетрадь с загнутыми краями.

– О чем ты, пап? – спросила я, но прекрасно понимала теперь многое. Папа и не пытался скрывать ничего. Он выглядел не несчастным или виноватым, он был раздавлен.

– Эхо сам сказал мне, что ты приедешь. Так что я ждал тебя. Как же я надеялся, что ты никогда не услышишь это имя!

– Имя этого засранца, ты хотел сказать.

Он промолчал. Он боялся его, даже сейчас и здесь, где мы одни и вряд ли кто-то слышал нас.

– Я думал, что ты только что узнала о нем, но оказалось, что ты работаешь на него уже несколько лет.

– А какая разница сколько? Если бы ты рассказал мне раньше…

– То стало бы только хуже. Поверь мне, Эхо – не тот человек, с которым можно вести игру и даже думать, что сможешь его обыграть. Я уже молчу про мысли сопротивляться ему. Забудь об этом, если такая глупость хоть раз приходила тебе в голову!

– Не думаю, что ты можешь мне что-то запрещать и даже советовать.

Он растерянно кивнул.

– Да, ты права. Я паршивый отец, но еще я человек, который зла тебе не желает. И ты действительно не обязана меня слушать.

– Нет, продолжай! Я хочу услышать это. Как ты посоветуешь мне делать все, что скажет этот мерзавец. Или же нет, лучше стать таким же бесполезным и ненужным как ты, и тогда он отстанет от меня. Верно?

– Это не поможет, – папа покачал головой, и я вдруг поняла…

– Стой! Моя мама! Она работала на него, верно? И он убил ее? Все так было, да? А ты не смог ее защитить?

Папа печально усмехнулся и впервые заглянул мне в глаза.

– Не было у тебя никакой мамы, Лора. Не было никогда. Я работал на Эхо. И не смог защитить ни тебя, ни себя.

На обочине «голосовал» невысокий человек в пальто и шляпе. Выглядел вполне безобидно, как бухгалтер из старого кино. Но в тоже время именно такими бывают маньяки-расчленители. Я нехотя сбросила скорость. Зарекалась никогда никого не подвозить и вот уже четвертый раз нарушала обещание. Правда, первые три раза вполне себе обошлось.

– Дочка, до развилки перед курганами?

– Я не местная. Покажите.

Он уместился на заднем сидении,